сморщился, но чихнуть сил не хватило.
Волк обнюхал шею, грудь, озабоченно рыкнул. Я как мог расслабил
полумертвые мышцы, чувствуя, что даже дышать тяжело, мои глыбы мускулов как
могильные плиты стискивают пищащие легкие, сжимают печень, а внутренности
пытаются выбраться наружу.
В горле все еще полыхало пламя. Если бы хлебнул воды, закипела бы, а
меня разорвало бы как паровой котел. Смутно услышал как захлопали крылья,
пахнуло перьями. На плечо мне упало холодное и тяжелое.
Не открывая глаз, я пошарил ладонью по камням, ничуть не удивился,
когда пальцы нащупали кувшин. Отхлебнул с трудом, стараясь не двигать
толстыми как подушки губами. В горле зашипело, однако в голове чуть
прояснилось. Я сделал несколько глотков, удивляясь, что за зелье, вино
вскипело бы быстрее воды. Тело расслабилось и занемело. Я раскинулся уже
весь, равнодушный ко всем сокровищам и драгоценностям на свете.
Смутно чувствовал как по мне топчутся когтистые лапы. В стороне вроде
бы ржанул конь. Я удивился, как это конь очутился в глубоком подземелье, но
уже слышалось пение, меня качало в теплой воде, наконец я понял, что все
это сон, а я вовсе вроде бы и не я...
Глава 17
Когда я очнулся второй раз, нежные теплые руки поддерживали мне
голову, что-то касалось лица ласково и трепетно. Я не раскрывал глаз,
страшась снова увидеть нависающие над лицом серые каменные плиты
подземелья. Прикосновение было таким знакомым, что я замурлыкал во сне,
Слегка насмешливый голос произнес над головой:
- Хватит прикидываться. Ты уже не спишь.
- Сплю, - пробормотал я.
- Я сейчас?
Мои нос зажало в тиски. Я дернулся, открыл глаза. От моего лица
удалялась рука, тонкая и чистая, с удлиненными пальцами. На фоне синего
чистого неба надо мной нависало смеющееся женское личико. Поверх женской
головки проплывало облачко. Мне почудилось, что у незнакомки одно ухо
укорачивается, а другое разрастается.
- Ты кто? - спросил я тупо.
Она отодвинулась, я сел, опираясь позади себя руками. Ее тонкие брови,
изогнутые как луки, взлетели в безмерном удивлении. Красивая фигурка
изогнулась, провоцирующе выставив крутое бедро с нежношелковистой на
ощупь... гм, с виду кожей.
- Ты меня не помнишь, герой?
- Помню, - пробормотал я. - Но ты же осталась там... в монастыре...
э-э... казарме! Свенка, то-бишь, доблестная Свенильда, крутой и
неустрашимый киборг в теле Елены Троянской. Но как я здесь очутился?..
- Не помнишь?
- Увы...
- И как выбирался?
- Последнее, - пробормотал я, - что в голове... это пещера,
безобразная драка с тамошним гномом ростом с трех медведей...
В сторонке раздался хруст. Моя рогатая лошадь звучно обжирала молодые
побеги с низко растущих веток, а на ветке повыше сидел нахохленный и совсем
несчастный ворон. Он так втянул голову и в плечи, что мне в утешение
захотелось дать ему украсть золотую ложку или драгоценный перстень.
А чуть правее всего в сотне шагов под солнечным светом пламенела
оранжевая гора со знакомым треугольным проломом. Яркое солнце заливало
отвесную стену от вершинки до основания. Из щелей вылетали стаи быстрых
ласточек, на вершине я заметил темные точки отдыхающих орлов, а у самого
основания пробежало стало легконогих ланей.
- Ты выбрался, - проворковала она нежно, - ты ведь герой... Даже
золота вынес полный мешок. Ничего, единорог может нести впятеро больше
простого коня... Ты выбрался, лишь потом пал в беспамятстве... Но я думаю,
что это просто крепкий мужской сон. Сон героя! Мужчина должен спать как
бревно, на которое обычно и похож.
Я повертел головой, чувствуя странное неудобство:
- А где... волк?
Она мило улыбнулась:
- Я его отпустила.
- Ты... что?
- Отпустила, - объяснила она еще милее. - Он поклялся, что спасет тебе
жизнь, верно? Я тоже поклялась. За то, что ты тогда так отважно бросился ко
мне на... помощь. Что я, хуже волка?.. Во всяком случае, не намного. Мы с
ним договорились. Я спасу тебе жизнь за него и за себя. Дважды!
Меня тряхнуло, словно властелин подземелий снова шарахнул по моей
голове. Ошарашенный, пробормотал:
- Я так не согласен.
Она сказала нежно:
- Ты волнуешься? При твоей профессии... это случится скоро. Я исполню
свой долг... и волчий, ты вернешься со своим сокровищем. Раздашь бедным,
хотя я никогда не пойму этой дурости. Вот и все... мой герой.
Она проворковала так нежно, что я услышал "мой дорогой". Меня
передернуло, я посмотрел на хмурого ворона. Тот сидел нахохленный и
несчастный, голову втянул в плечи, перья торчали на голове, словно неудачно
высох после недавнего дождя.
- Это неизбежно, герой, - прокаркал он простужено.
- Почему?
- Женщина всегда вытесняет нас, - сказал он, нахохлившись еще сильнее.
- Верных друзей, спутников... Она вытесняла даже тогда, когда сидела в
каменной башне дура дурой, махала вслед платочком. А сейчас, когда лезет во
все щели, так и вовсе. Универсальная стала, видите ли!
Он сидел совсем несчастный, старый, не умеющий ни вонзать нож в горло,
ни в чистом поле из-за угла ногой в челюсть с тройного разворота. Свенильда
усмехнулась победоносно, ее длинные стройные подбросили ее с легкостью
белочки. Я тупо смотрел как она удаляется, мощно двигая бедрами с
амплитудой в один-два парсека. Ягодицы настолько упругие, что любая стрела
отскочит как от тугой резины.
- А чесаться задней лапой за ухом? - спросил я. - А говоришь!.. К тому
же только красивая, а ты - умный.
Свенильда присела в сторонке от единорога, стараясь не приближаться
близко, мы с вороном видели как она раздвинули куст, там оказался широкий
мешок, набитый доверху, и она с упоением начала перебирать золотые
украшения.
Ворон спросил недоверчиво:
- А разве тебе не красивую надо?
- Из-за красивых уже не бьются.
- Что, мужчины так измельчали?
- Да нет, женщины покрупнели.
- А если и она...
Я фыркнул:
- Да ты посмотри! Видишь, откуда у нее ноги растут?
Ворон посмотрел угрюмо:
- Как у всех. Из задницы.
- От клюва, - поправил я. - Еще говорят: от ушей, от шеи, от зубов. А
если даже из задницы, то какой!.. Она ж ее носит впереди себя как плакат с
предвыборным лозунгом.
Я говорил и говорил, утешал, а у самого оставалось тягостное ощущение
вины, предчувствие, что мудрая птица каркает то, что написано крупными
буквами, что видно даже мне, мужчине и варвару. Если женщина во что-то
вцепится, то ее хватке позавидует английский бульдог. Даже, если она из
башни картинно машет вослед платочком. А если еще и вот так с разворота
ногой в челюсть... не могу забыть того оч-ч-чень женского зрелища, то
вовсе, гм, вовсе...
Но с другой стороны, не по-мужски сдаваться вот так без боя. Ни один
настоящий мужчина без сопротивления не откажется ни от вороны, ни от собаки
ради даже лучшей из женщин. А тут не простая собака, а настоящий гордый
волк! А женщина, хоть и красивая, не спорю, но все же ногой, с разворота...
Свенильда, красиво сидя на корточках, примеряла на лоб обруч с синими
камешками по ободку и желтыми позвякивающими висюльками. На коленях у нее
лежала целая горка золотых украшений.
Пошатываясь, я поднялся, развел и напряг руки. Тяжелые глыбы мускулов
тянули к земле, сердце колотилось как у зайца. Ноги подрагивали, я
чувствовал как волны ходят по огромному телу, суставы скрипели как у
ревматика, живот запал, почти прилип к позвоночнику. Я с изумлением ощутил,
что жутко хочу есть, а когда нажрусь до одурения, силы вернутся, я снова
буду все тем же настоящим мужчиной. Хоть и побитым, но...
Впрочем, за битого не зря двух небитых дают.
Свенильда подняла смеющееся лицо:
- Как красиво! Ты собрал самое красивое!
Я смотрел сверху, нависая как могучая грозовая туча:
- Я? Не помню. Скорее всего, это ворон насовал в мешок. Его вкусы!..
Если нравится, одень.
Ее щеки зарделись как утреннее небо на восходе солнце:
- Мой лорд! Это очень дорогой обруч.
- Одень, - велел я, стараясь чтобы голос звучал так, как должен
звучать у мужчины и лорда. - Тебе в самом деле к лицу. Прими в подарок.
Она распахнула огромные синие глаза в непритворном испуге:
- Мой лорд! Я не могу этого принять!
- Почему?
- Ну... просто так...
- Женщинам всегда дарят просто так, - ответил я напыщенно, хотя знал,
что вру как сивый мерин. - Просто за твою красоту.
- Мой лорд, вы слишком добры и великодушны... Если я и смогу принять,
то лишь как аванс за свою верную и безупречную службу вам, в исполнении
всех желаний и прихотей, в том числе подспудных и неосознанных... Ах мой
лорд! Возьми меня...
- С собой? - спросил я подозрительно.
Она проворковала с нежным упреком:
- Нет, сейчас!
Я оглянулся на ворона. Тот пробурчал:
- Помню, прижал Адам Еву к дереву. Ева пищит, дерево трещит... С тех
пор и пошло, пошло, пошло...
Он вздохнул, отвернулся, да еще и голову сунул под крыло, чтобы ничего
не видеть и не слышать. Мне стало неловко, хоть ворон вроде бы и не похож
на чеховскую собаку, сказал громко с надменностью в голосе:
- Никаких авансов, Свенильда! Я лорд или не лорд? Вот и лордствую. И
серьги нацепи. У тебя ж дырки там в ушах, палец пролезет... Монисто нацепи.
Ну, колье!
Ожерелье она одела уже не радостно, а как-то испуганно, съежившись,
глаза потемнели, а зрачки расширились. Я обошел ее вокруг, голод грызет
внутренности, я чувствовал злость и раздражение, осмотрел как породистую
козу, распорядился:
- Прекрасно! Теперь дуй обратно. В казарму.
- Мой лорд!
- Лорд, лорд, - согласился я. - Жди меня в этой... То бишь, корпусе
спутниц.
- Мой лорд...
- Я сказал, - закончил я, не помня как это звучит по латыни,
Я смутно беспокоился, как же она уедет, но ее конь оказался по ту
сторону орешника. Несмотря на подавленность такими дорогими подарками, явно
за них что-то да возжелаю особенное, что даже в корпусе спутниц не
преподают, она сумела все же свистнуть так, что у меня зазвенело в голове,
будто ударили в большой медный котел.
Конь выскочил бодро и играючи, Свенильда запрыгнула в седло, бледно
улыбнулась мне, но я сделал строгое лицо. Ее изящные ножки ткнули под
конское брюхо, конь всхрапнул оскорблено, взвился на дыбы и красиво
помолотил по воздуху передними зубами.
Затем дробный затихающий перестук копыт, в солнечных лучах красиво
блестели золотые волосы, ветер завивал волнами почти так же красиво, как
конские хвост и гриву, затем дробный стук копыт затих, а всадница исчезла
за далекими деревьями.
Я вздрогнул на хриплого голоса над ухом:
- А все-таки красивая...
- А, черт! Не подкрадывайся так тихо.
- Это я тихо? У вас, у людей, женщины тоже красивые... издали, да?
- Верно, - вздохнул я. - И когда молчат и улыбаются издали. А когда
раскроет рот... ну, сразу видно, что за фея. Ты уверен, что волк уже не
вернется?
Ворон переступил с ноги на ногу, вздохнул горестно, но в глаза
почему-то старался не смотреть:
- Ну, я взял на себя некую вольность... Хоть и не люблю этого хыщника,
грубый он какой-то, да и вообще... Серость не люблю, а он так и вовсе
черность!
Я потребовал:
- Какую ты взял вольность?
- Посоветовал ему не спешить, - вздохнул ворон. - Эх, погубит меня
когда-нибудь моя доброта! Это ж и золотишком с ним придется поделиться хоть
жменькой.
Сзади послышалось частое дыхание. Я резко обернулся. Волк стоял в трех
шагах, пасть распахнул то ли от быстрого бега, то ли улыбался во всю волчью
пасть. Длинные белые зубы уже не казались страшными, а розовый язык высунул
как большая собака.
Я раскинул руки, волк встал на задние лапы, я прижал его к груди,
чувствуя запах шерсти, чувствуя его уходящий страх. Ворон уже улетел к
мешку, копался там и ворчал, что самое красивое отдал просто женщине, отдал
