камня упирались в небо. Низкие облачка задевали нежными животиками за
острые шпили, я увидел ясно как из разреза выступила кровь. Края раны
поспешно свернулись, а другие облачка пугливо взмыли повыше. В узких
окнах-бойницах тускло блестели металлические прутья.
Вокруг замка шел по ровному кругу, словно провели циркулем, глубокий
ров. От главных ворот вниз без скрипа опускался широкий подъемный мост. Я
еще издали ощутил запах смолистых свежеоструганных досок. Бревна сверкали
белизной, еще не успевшие впитать пыль дорог.
Не знаю, зачем Куцелий... вернее, его учитель настоял, чтобы я принял
этот замок, но я чувствовал себя в роли царька глупо. Мало того, что
пришлось разбирать дурацкие жалобы челяди, я же здесь и судья, еще
раздражали эти бухающиеся на колени простолюдины, а когда я брякал, что
такие глупости делать не надо, все рождаются свободными, смотрели как на
тронутого. Я слышал как пополз слух, что меня больно много по голове били,
не иначе как кувалдой, такого сюзерена надо жалеть, хоть и варвара...
Куцелий намекнул на право первой брачной ночи, но смотрел так, что я
сделал лицо надменнее, чем у туркменского верблюда, мол, мне только
прынцессы под стать, кухарками пусть забавляются местные феодальчики, и он
отступил, хотя в глазах осталось непонятное пока хитрое выражение.
- А что это за башня? - спросил я. - Что-то не вижу входа.
- Он внутри, - сообщил молодой маг нехотя. - Чтобы не сдуло со
ступеней снаружи. Тут бывают сильные ветры. Но, может быть, вам лучше...
гм... все-таки право ночи, пиры, казнить и миловать, испытать силу на
заднем дворе с сильнейшими из вашей дружины... Да-да, у вас тут сильный
отряд в полсотни отборных воинов!
Если бы сказал не таким гнусным тоном, я бы отказываться не стал:
испытать силу - это подождет, а вот право первой брачной ночи... гм,...но
теперь только молча повернулся к башне. Куцелий пощупал камни, открылся ход
к пощербленным ступенькам. Не колеблясь, я двинулся вверх. Плечи терлись о
каменные глыбы, проход узенький, иногда строители вовсе халтурили,
приходилось пробираться боком, я устал и уже начал себя спрашивать, какая
нелегкая понесла как мартовского кота на крышу, но в этот момент как раз и
блеснул свет.
Я наддал, чувствуя как гудят ноги, Ступеньки вывели на плоскую
площадку крыши. Не больше пяти шагов в диаметре, заборчик не выше колена, я
сразу ощутил, что башня слегка раскачивается, что каменный заборчик не выше
колена, и что я хоть и не боюсь высоты, но одно дело облокотиться о прочную
решетку балкона, другое - подойти к такому вот краю.
С места, где я стою, мир стал пугающе широк. Линия горизонта
отодвинулась в необозримую даль, я с дрожью смотрел поверх каменных зубцов,
чувствуя что здесь и воздух иной, и облака проплывают так низко, что я
чувствую сколько ведер холодной воды в каждом таком белом баране.
Сзади послышалось пыхтение, я сразу же распустил напряженные мышцы, а
лицо сделал скучающе брезгливым, как и надлежит владетелю такого замка. За
спиной зашлепали по камню сандалии мага. Я глубоко вздохнул, стараясь
отогнать предательскую дрожь. До сих пор не могу свешивать голову с
балкона, тянет броситься вниз, а тут меж зубцами никакой решетки!
За версту отсюда видна полоска леса, а за ней такая же бесконечная
равнина, только почему-то серая, даже бледно-серая. Присмотревшись, я с
изумлением увидел, что вся долина словно бы неспешно течет, как будто
заполненная до горизонта массами муравьев. Но только я не представляю,
чтобы все муравьи двигались так однообразно, да и таких серых муравьев не
бывает.
Напрягая зрение, наконец различил массы людей, что двигались единой
нестройной толпой. Серое облако пыли стояло над головами, все двигались
изнуренные, но с одинаковыми торжественно скорбными лицами. Настолько
одинаковыми, что даже если смыть слой пыли, я бы не отличил одно от
другого.
Я спросил тревожно:
- А там кто? Какое-то завоевание?
Куцелий проронил торжественно, с благоговеянием:
- Это герои сопровождают принцесс в дальние края.
- Зачем? - не понял я.
Куцелий удивился:
- Разве это важно? Никто и не помнит. Главное, что путешествие
длинное, через темные теса и высокие горы. Все заколдовано, полно нечисти.
Герой красиво машет мечом, принцесса визжит и громко восхищается его
мужеством, а спать им приходится... гм... под одним плащом. Столько
пикантных подробностей, а вы о какой-то конечной цели?
- Ага, - понял я, - тогда конечно. Чем дальше в лес, тем ближе к цели.
Мне тоже предлагали... провожать принцессу?
- Можно княжну, - рассудил Куцелий. - Многим важно, чтобы была именно
княжна, а не принцесса. Или кому-то важно, чтобы они провожали княжну, а не
принцессу. Кому-то, понимаете? Нет, неважно. Ну, а в остальном разницы нет.
Конечно же, очень красивая, сперва повздорите, воспылаете друг к другу
неприязнью, будете всю дорогу обмениваться колкостями, но спать в холодные
ночи придется под одним плащом... гм...
Я молча повернулся в сторону ступеней. Нет уж, умерла, так умерла.
Поеду искать сокровище, чтобы половину отдать бедным.
Будто сам богатый!
Эти идиоты с мускулами и мечами выезжают на рассвете, и я встал под
вопли этих проклятых птиц с красными гребешками, наощупь отыскал коня,
умываться не стал, я ж не мусульманин еще, заботливые руки челяди помогли
взобраться на это неспокойное храпящее животное и, придерживая за ноги в
стременах, проводили до ворот.
Спросонья я мало что соображал, но по голосу Куцелий был чему-то
доволен. В уши вонзался его настойчивый скрип:
- ...я показал весь замок, верно? И про право первой брачной ночи... И
все подвалы с запасами лучших вин...
Я пробурчал сонно:
- Да-да, я подтвердю твоему учителю, не боись.
Когда я кое-как расцепил слипшиеся веки, поверх конских ушей уже
простиралась широкая дорога, но на глазах сужалась, а когда оглянулся еще
раз, позади блистал, как упавшая с неба гора драгоценного рубина, залитый
утренним пурпуром мой удаляющийся замок. На стенах темные точки голов,
кто-то вроде бы даже помахал платочком. Я так и не разобрался, кто из них
управитель, а кто конюх, все чересчур бестолковые, услужливые как медведи,
и все готовые под право первой брачной ночи.
Когда я снова повернул голову, впереди уже зеленела равнина, а за
версту дальше раскачивались верхушки могучей корабельной рощи. Рогач шел
ровно, я уже настолько привык к этой тряске, что мой зад двигался вместе с
шевелящейся спиной однорогого зверя, посадке моей могут позавидовать
кавалергарды, я в седле как вбитый в стол гвоздь, в любой момент могу
поднять руку к уху и вытянутыми пальцами коснуться рифленой рукояти
длинного меча. Перевязь еще не натерла кожу, тяжелый меч для меня не в
тягость, солнце ласково щекочет кожу, вижу порхающих бабочек, слышу
нехитрые трели кузнечиков...
Рогач фыркнул, задрал голову. Закрученный рог нацелился в небо. Я
невольно взглянул вверх, пусто, только глаза слепит, тут же опустил голову,
но в сознание что-то впечаталось, снова пошарил взглядом по синеве, а
пальцы правой руки уже щупали лук, левая доставала из тулы стрелы.
Темная точка вычленилась, двигалась наискось к земле, разрасталась, я
уже различил крупную птицу, летит тяжело, крыльями взмахивает чересчур
часто для своего размера, не воробей все-таки...
Ага, в когтях что-то несет!
Конь застыл, я натянул тетиву, кончик стрелы как острие самонаводящей
ракеты едва заметно сдвигалось, я сделал поправку на отсутствие ветра,
влажность, давление, солнечные пятна и гравитационный привет Юпитера,
гигант как-никак, задержал дыхание, кончики пальцев нежно отпустили
тетиву...
Стрела исчезла, я взвыл, основание большого пальца ожгло как
раскаленным железом. Тугая тетива рассекла до мяса, из глубокой раны
потекла обильная красная струя. Тетива злорадно звенела, разбрасывая мелкие
капельки крови. Я кое-как засунул лук в колчан, прямо с тетивой, лизнул
рассеченное место. Во рту стало тепло и солоновато, чуть не стошнило, как
эти вампиры такую гадость...
В сторонке мелькнула тень, над головой мощно хлопнули крылья. На землю
медленно падал, пронзенный стрелой, огромный орел. В когтях вяло
трепыхалась крупная рыбина, чешуя блестела серебром. Орел все еще пытался
тащить добычу, не понимая, что стрела просадила его насквозь, торчащий
железный кончик мешает слабеющему крылу разгибаться, при каждом взмахе
безжалостно выдирая перья.
С треском ломая сочные стебли, орел и его добыча повалились почти
перед конской мордой. Я все еще прижимал изуродованное запястье ко рту,
конь вытянул морду, понюхал, повернул ко мне голову. Коричневый глаз
смотрел вопрошающе.
- Ну что? - спросил я раздраженно. - Разжигай костер, жарь рыбу. Если
бы тебя так...
Орел подвигал крыльями, концы упругих перьев скребли землю с едва
слышным змеиным шелестом, а рыбина вяло шевельнулась. Глаза ее были уже
сонные, только жабры судорожно двигались, обожженные чистым воздухом.
Вдруг ее рот задвигался. Звуки донеслись слабые, странные, но я
отчетливо различил слова:
- Воды... воды...
Рана щемила так, что в глазах плясали плазменные искорки. Дурнота
подкатывалась к горлу, я старался не смотреть на кровоточащую кисть.
- Откуда здесь вода? - пробормотал я. - Степь да степь кругом...
Голос рыбы прозвучал еще тише и монотоннее:
- Близко... за темными деревьями...
Я повертел головой, деревья все как деревья, Правда, у рыб зрение
по-другому, даже собаки не видят, к примеру, цвета, а бабочки различают в
сто раз больше, вот если бы она сказала за ясенями или кленами... Впрочем,
я сам знаю только березы и тополя, больше с горожанина спрашивать грешно.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
Тут же устыдился своей дурости, щука из-под крыльев видела больше, чем
я с конского седла. Конь закряхтел, когда я слез совсем не по-рыцарски и не
по-варварски, а как домохозяйка с тренажера: цепляясь одной рукой за все,
за что удавалось, а другую руку прижимал к губам и взвывал, когда от
толчков тыкался в рану зубами или носом.
Рыбина, даже подсохшая, трижды выскальзывала из рук в мокрую траву. Не
удержал бы вовсе, тем более, что руку все еще берег, кровь все сочилась,
хоть уже и не текла, но от вида ужасной раны у меня слабело все тело, а
проклятая рыба выскальзывала из рук.
В последний я видел по ее мутным глазам, что вот-вот вцепиться своей
зубастой пастью, желая мне помочь, в другую руку, тут я наверняка кончусь
от боли, и я зацепил ее как крюком за жабры, терпи, дура, раз уж попалась
не акуле, а всего лишь птице, бегом понес, тяжелую как слона, к роще.
Деревья замелькали по обе стороны, словно их гнали навстречу как стадо
оленей. Кустарник выметнулся навстречу, хлестнул по ногам. Я задыхался,
кровь текла из раненого пальцы, стекала по кисти к самому локтю, я когда я
попытался смахнуть со лба пот, попала и в глаза, и тогда я пер сквозь
кровавую завесу, что становилась то гуще, то розовела, когда я смахивал
ладонью. Всю кисть руки щемило, ноги отяжелели, а в груди пекло и хрипело.
Кусты трещали, впереди мелькнуло белое. Я несся, слыша только свое
хриплое дыхание, внезапно из кустов на дорогу высунулось нечто сверкающее,
наглое, без единой пылинки, в отполированной поверхности отражалось синее
небо, а солнечный зайчик снизу ударил под веки с такой силой, что я сослепу
треснулся коленом как, что хрустнула чашечка. Я взвыл и попер, наощупь
огибая это чертово чудо, которое в мое мире больше знают под названием
"королевский".
Кусты пошли вверх, косогор, мне навстречу сыпались комья сухой земли,
стучали в лоб. Слышался медный звон, негромкий, но почти не умолчал, я
озлился, хватался свободной рукой за ветви, ноздри уже раздувались от
близости воды, а когда увидел эту озерко, наполовину затянутое зеленой
ряской, застонал от желания окунуться с головой: рана щемила, будто густо
