стремительно носились огромные монстры, на лету хватали
крылатых сразу десятками. Но даже уцелевшие, которые опускались
на землю, чаще всего становились добычей наземных хищников...
Но даже те, кому удавалось зарыться в норку и даже начать
строить свой Мир, нередко погибали от вторжения хищных чудовищ,
которые тоже рыли туннели...
И тогда появился Великий Пророк Анака. Принято считать,
что с его появления началось Второе Осознание. Он доказал
Племени, что нет необходимости каждую весну отправлять на
верную гибель тысячи, даже десятки тысяч сыновей и дочерей,
цвет Мира. Распространяться можно не таким кровавым и
мучительным способом... И объяснил, как! С той поры рабочие
постоянно роют один нескончаемый туннель, и через равные
промежутки там остается молодая пара, будущие Основатели. Силы
племени резко возросли, потому что не требовалась ежегодная
кровавая жертва. Можно было позволить роскошь увеличить
количество высших стазов...
Только высокоразвитой Мир может иметь высшие стазы.
Сначала, когда изнуренная пара Основателей откладывала первые
яйца, из них появлялись бледные слабые мэлы -- самый низший
стаз. Эти животные пригодны только для рытья туннелей и
переноски грузов. Правда, первые мэлы даже для перевозки грузов
не годятся. Они вымирают через два-три сезона. Где-то на
четвертую весну в потомстве появляются первые панцирники. Это
второй стаз, панцирники уже обладают зачатками сознания,
понимают простейшие сигналы, даже владеют языком феромонов, в
котором содержится несколько десятков символов.
Лишь на пятый-шестой сезон появляются фуражиры, и
Основатели с этой минуты полностью передают управление растущим
племенем, переходят к основному своему делу, которое становится
их единственным навсегда. Они перестают сами добывать пищу,
строить новые туннели, направлять мэлов и панцирников. Фуражиры
уже способны взять на себя эти функции.
Если в растущем племени все благополучно, появляются стазы
все более и более высокого порядка, пока не приходит очередь
высшего стаза ноостеров, из которых формируются мыслители,
управители племенем. Если у панцирника в головном мозгу
насчитывается всего десяток ганглий, то у ноостеров их
несколько тысяч. Ноостеры почти не пользуются даже довольно
богатым звуковым языком, предпочитая изографический, ибо на
обеих сяжках по двенадцати члеников, изгибая которые можно в
кратчайший срок передать в десятки раз больше информации, чем
звуковым кодом. А если подключить еще движение челюстей, шести
ножек, туловища?
Правда, по словам мыслителей, далеко не в каждом племени
появляется высший стаз. Для этого нужно, чтобы совпали сразу
несколько исключительно благоприятных обстоятельств: вдоволь
корма, изобилие панцирников и рабочих, лишь тогда могли
появиться в потомстве термы, которые не отличаются ни силой
мэлов, ни лютостью панцирников, ни острым нюхом и быстрыми
ногами рабочих... Только обилием высшего продукта -- ганглиями!
Естественно, что в любом племени больше всего средних
стазов рабочих, которые делятся на ряд категорий, после них
идут по численности панцирники, мэлы, тични -- няньки, нурсы --
образователи молоди, а ноостеры... ну, их количество стало
увеличиваться совсем недавно.
Он вздрогнул, выныривая из глубоких мыслей, ибо Итторк
повысил голос, будто чувствовал, что старцы уже задремали под
монотоную речь:
-- О, Мудрые!.. Наступил момент, когда нам просто
необходимо ввести в Совет панцирников!
Среди черных термов пронесся шорох возмущения. Итторк
поднял сяжки, призывая выслушать его внимательно:
-- О, Мудрые! Только что наши мэлы, прокладывая туннель в
северном направлении, наткнулись на чужой туннель. К счастью,
он оказался заброшенным или просто пустым в это время суток, и
еще к счастью, там оказался один из ноостеров, Оппант.
Кто-то проворчал раздраженно:
-- Опять Оппант...
Итторк сказал быстро:
-- Нам повезло, что там оказался именно Оппант.
-- Почему?
-- Оппант мгновенно велел заделать ход, причем, были
приняты все меры маскировки. Он поступил единственно верно, но
все же это ничего не меняет -- мы вступили в решающий период
нашей истории! Если не мы, то в ближайшее время иной Мир
дотянется до нас. И в этот решающий период мы должны быть как
никогда готовы к неожиданностям. К любым. Если тот Мир будет
хорош, прекрасно. Если враждебен -- мы должны встретить его во
всеоружии!
Один из старцев сказал напряженно:
-- Можно подать сигнал, чтобы из отложенных яиц появлялось
больше панцирников. Это просто. Но вовсе незачем этим
полуживотным присутствовать на равных среди мыслителей! Это
нелепо.
Итторк энергично возразил:
-- Старые методы руководства устарели! Сейчас другое
время. Мы уже многое изменили, пора убрать и эту преграду.
Панцирники играют все большую роль в обществе, им по праву надо
дать больше участия в управлении племенем. Особенно сейчас, в
этот критический момент!
Оппакт не думал, что Итторку удастся переломить Совет, но
в конце-концов решение было принято: от стаза панцирников в
Совет допущен Тренг. Когда все расходились, Итторк негромко
окликнул:
-- Оппант! Задержись чуть-чуть.
Похолодев, Оппант остановился. Ощущение беды стало таким
сильным, что передние два сердца почти остановились.
-- Я слушаю тебя, Учитель.
Итторк проговорил медленно, выпуклые глаза впились в
съежившегося молодого терма:
-- И что там было... внутри?
-- Где? -- переспросил Оппант, все еще пытаясь отсрочить
неприятное признание.
-- В чужих туннелях,-- сказал Итторк безжалостно.-- Я
никогда не поверю, что ты туда не заглянул!
Бесполезно запираться, подумал Оппант с отчаянием. Он меня
видит насквозь... К тому же ему могут сказать панцирники. Ему
они скажут все. Итторк для них уже едва ли не важнее
Основательницы...
-- Я почти ничего не видел,-- сказал он слабо.-- Только
заглянул чуть... сделал несколько шагов, тут же вернулся.
Итторк кивнул:
-- Для такого проницательного терма, как ты, этого
достаточно. Что ты увидел?
-- Немного,-- ответил Оппант слабым голосом.-- Они вымерли
давно. Очень! Клей на стенах не просто высох, а окаменел. Это
кажется дико, но я готов предположить,.. пока только
предположить, что их мир не был нашей колонией...
Итторк насторожился, это было видно по серым полоскам на
панцире, а запах потек над полом густой и резкий.
-- Как это?
-- Возможно, они из более ранних. Мудрец Анана
предполагал, что наше Племя было не первым, а тоже лишь
отводок... Точнее, так же из какого-то Мира выплеснулись весной
крылатые, почти все погибли, а одной молодой самке удалось
спрятаться под камнями, она вырыла норку и стала
Основательницей. От нее и разрослось наше Племя. Но в какой-то
период... от того первого Мира другая самка могла заложить
начало Племени, в чей мертвый мир мы вторглись... Они могли
быть даже более древними, чем мы! Хотя, честно говоря, я сам
это представляю смутно.
Итторк внезапно зябко передернул плечами:
-- Подумать только, от какой случайности зависит жизнь
всего Племени! Вернее, зависела. Но твое открытие ставит целый
ряд сложнейших вопросов... Ладно, разберемся с ними потом. А
пока иди... и не особенно рассказывай о своих нарушениях. Я
пойму, но другие?
Он дружески хлестнул кончиком сяжка по спине, Оппант даже
вздрогнул от горячей благодарности. Великий ученый его
понимает!
А потом было третье заседание Совета, оно же и последнее
для Оппанта. Он тогда вбежал в пещеру как всегда резво, словно
термик-гонец, живо огляделся. Под стенами панцирники, члены
Совета застыли на своих местах неподвижные, напряженные. Оппант
прошел к своему месту, заглядывая в лица Старших, но все
отводили глаза, словно страшась чего-то.
Итторк вошел все так же стремительно, но на этот раз за
ним шли два панцирника. Один из них был Трэнг.
Итторк выглядел напряженным, он двигался еще лихорадочнее,
чем обычно. Он остановился в середине круга:
-- Мудрые! В этот критический час, когда каждое мгновение
может стать решающим для судьбы Мира, я взял на себя тяжелую и
неблагодарную задачу... Отныне вся власть сосредоточена в моих
руках! Это временно, естественно.
Готр прервал негодующе:
-- Ты поставил себя над Советом! Это святотатство. А за
святотатство одно наказание -- смерть...
-- Дорогой Готр,-- сказал Итторк, но его лицо и голос были
не такими ласковыми, как слова.-- Мы слишком много времени
тратим на пустые разговоры, обсуждения. Это еще терпимо в
мирное время, но в этот грозный час...
-- Где грозный час? -- прервал его Готр опять.-- Почему ты
пугаешь нас опасностью, которой, возможно, вовсе нет?
-- Ты сам сказал "возможно",-- ответил Итторк.-- А если
есть? Для жизни Племени никакие меры защиты не чрезмерны...
Впрочем, что это я оправдываюсь? Опять все хочешь утопить в
пустых словопрениях? Эй, взять его!
Два панцирника оказались возле Готра. Один схватил его
мощными жвалами поперек туловища и бегом вынес из зала. Второй
грозно пощелкал огромными челюстями, словно прикрывая отход.
Все произошло так быстро, что никто не успел шевельнуться.
Члены Совета сидели, как приклеенные. Итторк проводил взглядом
панцирника с брыкающимся Готром, сказал резко:
-- Никаких споров в чрезвычайное время! Из-за пустых
прений мы можем потерять все Племя! Отныне, вплоть до отмены
чрезвычайного положения, все мои распоряжения должны
выполняться безоговорочно!
Он еще несколько секунд пристально рассматривал членов
Совета, и те под его взглядом опускали головы или отводили
глаза. Оппант молчал, только в свою очередь рассматривал
бывшего члена Совета, который теперь поднялся над Советом, стал
Первым и Единственным...
Их взгляды встретились. Несколько мгновений Итторк ломал
взглядом Оппанта, но тот с непонятным для себя спокойствием и
горечью рассматривал Итторка. Горечью и чувством стыда...
Похоже, Итторк ощутил, что во взгляде Оппанта нет
ненависти, а есть странная смесь, в которой разобраться
непросто, и где не последнее место занимает сожаление по нему,
блестящему и мудрому Итторку...
-- Заседание окончено,-- бросил Итторк.-- Отныне будем
собираться лишь в тех случаях, когда я позову. Уверяю, таких
случаев будет немного! Я еще не встречал проблем, с которыми бы
не справился без многодневных пустых словопрений!
Панцирники разом сдвинулись с мест. На Старших пахнула
волна запахов угрозы. Напор был так страшен, что престарелые
термы подпрыгивали, пятились, затем опрометью начали выбегать
из зала Совета. Панцырники двинулись следом, только двое
остались за спиной Итторка, на Оппанта смотрели зло и
недоерчиво.
Итторк повернулся к Оппанту:
-- А теперь разберемся с тобой, самый загадочный из
термов. Ты, так я слышал, не смирился с тем, что ты урод,
калека..
-- Я им себя не чувствую,-- ответил Оппант нехотя.-- А что
говорят... Конечно, гадко. Но я мало общаюсь с говорунами.
Когда я ломаю стену в другой мир, стена не говорит, что я урод.
Широкие фасеточные глаза Итторка потемнели, а их нижние
части матово заблестели. Сяжки задвигались:
-- Ты не только ломаешь стену.
-- А что еще?
-- Как я слышал,-- проговорил Итторк медленно,-- ты уже
ломаешь и Купол!
В его словах было столько угрозы, что все сердца Оппанта
