встрече с ним пропускает хоть один из ста сорока ритуальных
жестов. Правда, при сяжечном обмене знаками это занимает две
секунды, но все же...
-- Сменишь Ывакка,-- сообщил Юваннап торжественно.
Ывакк стоял в двух шагах от огромного серого панцирника.
По другую сторону Ывакка высился черный терм с непомерно
толстыми передними руками.
-- Что за глупость,-- пробормотал Оппант, не
сдержавшись,-- Разве нельзя поставить меня рядом хотя бы с
термом среднего стаза?
-- А что тебе не так?
-- Словом перемолвиться не с кем!
Юваннап сказал обидчиво:
-- В покоях Основательницы любые разговоры неуместны и
непристойны! Стража должна бдить и со священным трепетом
впитывать запах и благоухание тела царицы. Возможность
лицезреть Основательницу -- разве не величайшая честь?
-- Честь,-- пробормотал Оппант.
-- Не слышно.
-- Великая честь! -- заявил Оппант треском ножек и
взмахами сяжек.
Юваннап кивнул, а Оппант повел глазом на стражей. Все
стояли головами наружу, готовые защищать Основательницу от
опасности, так что на царицу смотрели не глазами, а менее
уважаемой частью тела. Шуточки на подобные темы были в ходу
среди свободомыслящей молодежи, но тугодумный Юваннап
смертельно бы обиделся, услышь что-то подобное.
Ывакк с облегчением перевел дух, когда Оппант молча
остановился перед ним, делая церемониальные жесты. Незаметным
наклоном члеников сяжок Ывакк успел сообщить, что панцирник
слева -- невыносимая, но опасная скотина, а рабочий справа --
добрый малый, но неразвит, от восторга трепещет...
Оппант занял место Ывакка, а Юваннап еще несколько
мгновений стоял перед Оппантом, словно бы отыскивая, к чему
придраться. Оппант сделал преувеличенно торжественную стойку,
напустив на себя глупый и радостный вид, и довольный Юваннап
торжественным шагом похромал вдоль параболического кольца
стражи.
Оппант раздраженно переступал с ноги на ногу. Пусть
панцирники стоят в полной неподвижности, если желают. Это
вообще только их дело -- защита Племени. Раньше охрану покоев
царицы несли только они. Огромные свирепые, с крепкими
жвалами,-- они здесь на месте. В древние времена враги иной раз
вторгались даже в царские покои...
Волна реформ пошла только после Второго Осознания. Племя
быстро разрослось и окрепло, ощутило себя в полнейшей
безопасности, и как раз тогда разросся высший стаз --
двадцатый! -- термов, которые не годились ни для войны, ни для
строительства... Но у них было больше всего ганглий, они умели
мыслить быстрее всех и лучше всех. Они начали проводить
реформы, в том числе и такие нелепые, как смешанная стража...
Оппант осторожно повел головой, рассматривая остальных.
Двадцать термов. По одному от стаза. Стоят вразбивку, чтобы
высокие стазы не группировались. Воспитывают чувство равенства
перед Племенем. Глупо, перегиб.
Ему показалось, что он улавливает какой-то шелест.
Медленно повернул голову, прислушался:
-- Оппант! -- пронеслось до него яснее.-- Это я, Умма...
Волна жара хлынула ему в лицо. Глупец, не заметил за
огромной тушей панцирника Умму! А этот глупец Юваннап, нарочно
разделил их, поставив посредине панцирника?
У него сердце переполнилось нежностью при виде Уммы. От
нее веяло теплом и уютом. Рядом с Уммой, словно для контраста,
стояла неуклюжая Длота. У нее голова была непропорционально
велика, на жвалах виднелись неприятные зазубрины. У нее, как и
у Уммы, нижний валик брюшка раздулся от четырех созревших
яйцекладов, но это вовсе не волновало Оппанта. Наоборот, ее
хлещущее изо всех ноздрей здоровье казалось отвратительным,
слишком приземленным, хотя Длота явно превосходила Умму по ряду
интеллектуальных параметров.
И все-таки Умма была самым одухотворенным, самым нежным,
самым понимающим существом в Племени. Длоту Оппант уважал,
прислушивался к ее мнению, но ради Уммы готов был выбежать из
Купола и сражаться со всеми хищниками Вселенной. Конечно, такие
грезы достойны разве что безмозглого панцирника, однако, разум
при виде Уммы молчал, вместо него кричали и пели все шесть
эмоциональных и довольно безалаберных сердец.
Сейчас Оппант смотрел на ее нежное просвечивающее тело и
не находил слов. У нее аккуратная голова, от которой словно бы
исходит золотое сияние, внимательные ласковые глаза, которые
словно бы гладят его невидимыми сяжками, а сами сяжки грациозно
колышутся над ее глазами, приветствуя весь мир, радуясь жизни.
Все шесть ножек у нее стройные, и когда Умма двигалась, на
нее оглядывались даже белые термики, которым еще линять и
линять, пока начнут постигать начала прекрасного.
Рожденная "царицей в комбинезоне", Умма могла бы заменить
в любой момент Основательницу, если бы та состарилась или
погибла. Однако после Второго Осознания царский титул терял
значимость. Если раньше каждый из дублеров мечтал занять место
в царских покоях, то сейчас все больше молодежи высших стазов
отдавали себя науке, философии, миропознанию, строительству,
уходили в образователи молодняка... Конечно, желающих на место
царицы еще много, но Умма ни за что не согласится превратиться
в разжиревшую самку, постоянно откладывающую яйца. К счастью, в
их мире, где достаточно одной Основательницы для Племени,
понижение рождаемости не грозит.
Умма занималась с упоением всякого рода исследованиями,
перепрыгивая с предмета на предмет. У нее ганглий меньше, чем у
Оппанта, но к его удивлению она преуспевала за счет
неиссякаемой энергии и жизнелюбия. Сам Оппант, утомившись за
день, заползал в нишу, мечтал отоспаться, а она еще прыгала,
вертелась, ходила на голове, верещала и приставала с
расспросами.
С ней было трудно, но с ней он был счастлив. Это не
червяк, откладывающий яйца, а нежная, жадно мыслящая, полная
идей, хоть и нелепейших, жаждущая перестроить жизнь Племени,
улучшить, дать всем счастье, решить разом все проблемы.
-- Умма,-- прошептал он нежно, мучаясь от того, что термы
средних стазов, к которому принадлежала Умма, слабо владеют
богатейшим идеомоторным языком,-- как ты здесь оказалась?
-- Плоды равноправия,-- ответила она тоже шепотом.-- Мы с
Длотой первые из женщин в почетной страже, но не последние!
-- Глупость это, а не равноправие,-- ответил он.-- Даже
нам, ноостерам, здесь нечего делать. Зачем отбивать корм у
воинов?.. Ладно, оставим эти проблемы мудрецам Совета. Ты что
делаешь после стражи?
-- Наверное, отосплюсь,-- предположила она.-- Я уже
забыла, что это такое...
Внезапно панцирник, что стоял между ними, грозно щелкнул
жвалами. Его огромная литая голова повернулась из стороны в
сторону. Маленькие глазки, укрытые прочными пластинами,
прошлись сперва по Умме, затем по Оппанту. На Оппанте он
остановил очень долгий взгляд, и Оппант присел, не в силах
смотреть в лютое лицо. Голова панцирника была огромная,
крохотные глазки прятались в узеньких щелях, страшные жвалы
почти в половину роста Оппанта. Даже туловище, мягкое и
незащищенное у других термов, у панцирника укрыто прочным
хитином. Это был лютый зверь, легко приходивший в ярость,
злобный и подозрительный. Однако панцирники в последние тысячи
лет обрели первую форму разума... Совет же предоставил всем
стазам равные права. Нет ли и здесь ошибки? Не поспешили ли?
-- Да храни нас Купол! -- воскликнул Оппант, преодолевая
страх.-- Еще не скоро сотрутся различия между стазами. Мир
будет иным, и горы будут другими.
-- Говори тише,-- попросила Умма.-- Я боюсь! Может быть он
понимает нас.
-- Он воспринимает только шум,-- ответил Оппант
неуверенно.-- Звуковая речь для них все еще недостижима...
из-за сложности.
-- Все равно говори тише. Он раздражен...
Она умолкла. Вдоль цепи почетной стражи вышагивал Юваннап,
бдительно всматриваясь в лица. Ему приходилось то наклоняться,
то задирать голову, ибо здесь стояли рабочие, разведчики,
строители колодцев, техники, учителя... все разного роста,
сложения. И напыщенно-серьезный Юваннап выглядел нелепо.
Оппант задержал дыхание, вытянулся в самой почтительной
стойке. Умма замерла, лицо ее светилось подлинным восторгом.
Оппант полагал, что польщенный Юваннап кивнет и довольно
проплывет, качаясь на хромой ноге, но начальник почетной стражи
остановился перед Оппантом. Ему явно льстило, что под его
началом оказался терм двадцатого стаза, того самого, который
никому не подчинялся, а сам руководил жизнью Племени.
-- Больше напряжения в члениках передней первой ноги,--
сказал Юваннап наставительно,-- ровнее сяжки... Вот теперь
хорошо!
Оппант насмешливо фыркнул ему в лицо. Юваннап передернулся
от негодования, быстро отодвинулся к соседнему стражу --
землекопу с лопатовидными лапами. Тот тянулся, трепетал от
почтительности всеми могучими мускулами.
-- Надутый червяк,-- сказал Оппант громко, когда Юваннап
удалился.-- Даже не верится, что он из стаза, близкого к
нашему.
-- Умоляю тебя,-- прошептала Умма отчаянным шепотом,--
говори тише! Я боюсь!
-- Ты слишком чувствительна,-- сказал Оппант
успокаивающе,-- под Куполом бояться абсолютно нечего...
-- Я знаю, но все равно боюсь. Разве ты не чувствуешь?
-- Ты устала...
Договорить он не успел. Тело свело судорогой, в
дыхательные трахеи ударил тяжелый запах, Оппант в страхе
услышал на языке феромонов:
-- Я Тренг!.. Я Тренг!.. Я беспощадный Тренг!!!
-- Ну и что? -- прохрипел Оппант.
-- Я сильнее всех в Племени! -- накатилась вторая волна
запаха.
Сдавленно крикнула Умма. Ее тоненькая фигурка пошатнулась,
начала опускаться. Рабочий беспокойно шевелился, таращил глаза.
Оппант с трудом удерживал панику под контролем. Панцирник стоял
всего в двух шагах, и Оппанту казалось, что он нависает, как
одна из колонн, поддерживающих Купол.
-- Что хочет этот говорящий зверь? -- спросил Оппант
нервно Умму.-- Я не пойму... Он нам представляется?
-- Я боюсь,-- прошептала Умма.
-- Панцырника?
-- Боюсь его и боюсь... за тебя.
-- Почему? -- воскликнул Оппант пораженно.-- Это же не
ритуальный вызов на схватку?
-- Я не знаю... Я только слышу опасность.
Оппант ощутил новый сильнейший запах, очень резкий,
ядовитый. Он обомлел, ибо услышал свирепое притязание на Умму и
угрозу всем, кто общается с нею!
Оппант был так рассержен, что он не успел подумать, как у
него почти сам собой вырвался ответ на этом же примитивном
языке запахов:
-- Марш на место, дурак!.. Помни, кто ты есть. Занимайся
только своим делом.
Панцирник молниеносно повернулся к Оппанту. Его страшные
жвалы широко разомкнулись. Оппант едва успел отпрыгнуть и
прижаться к полу, как прямо над головой жутко хрустнуло.
Панцирник быстро опустил голову, снова разводя жвалы, но Оппант
уже шмыгнул за спину рабочего, который застыл в страхе.
-- Все на места! -- услышали они истошный вопль на языке
феромонов.-- Все на свои места! Как посмели в зале Священной
Основательницы...
К ним спешил, еще больше припадая на хромую ногу,
разъяренный и напуганный Юваннап. Панцирник поколебался, все
еще угрожающе разводя страшные челюсти, способные рассечь терма
пополам, затем неохотно шагнул на свое место. От него еще шел
запах, уже едва уловимый, затихающий:
-- Я Трэнг... Я Трэнг...
Юваннап подбежал к Оппанту, что еще неохотнее стал на свое
место рядом с панцирником:
