шагами через горницу к массивной двери, возле которой скучал крепко сбитый
гридень угрюмого вида. На поясе висел меч, гридень был в шлеме, несмотря
на жару, и в кольчуге из мелких колец восточной выделки. Он еще издали
начал сверлить приближающегося Олега острыми, как буравчики, глазами,
сопел со злобой, напрягся, вытянул вперед руку.
Олег молча ухватил за пальцы, сдавил, услышал хруст, отодвинул
побледневшего стража и ногой открыл дверь.
Горница была даже не горницей, а горними покоями. Посадник сидел в
широком кресле, перед ним стояли два немца, а третий, постарше,
развалился, почти лег в широком дубовом кресле. Все четверо обернулись на
стук шагов с одинаковым неудовольствием на лицах.
-- Желаю здравствовать, Гостомысл! -- сказал Олег громко. Чуть
повернул голову, бросил вежливо: -- Вам тоже, гости заморские.
Гостомысл всмотрелся, привстал, растерянно раздвинул руки:
-- Олег? Вещий Олег?.. Для меня честь... Но, святой пещерник, у меня
сейчас важное дело. Я вот-вот закончу с гостями, дела есть дела, потом
охотно поговорю с тобой.
Вежливое внимание на лицах купцов сменилось иронией. Они начали
перешептываться, бросая насмешливые взгляды на деревянное ожерелье с
оберегами на шее волхва. Олег сказал громким голосом:
-- Предрекаю! Новгород погибнет, ибо злато для него стало выше чести,
совести! Придет рать из другого города, набросит ярмо на шею некогда
вольного города, сбросит вечевой колокол оземь! И не быть вольностям, не
быть сходу...
Гостомысл побелел, как ужаленный змеей, простер дрожащие руки:
-- Погоди, вещий волхв! Не призывай беды, я стар и успел увидеть, что
твои проклятия, на беду, слишком часто сбываются. Старики говорили, что
сбываются и благословения, но чего не видел, того не видел... Дорогие
гости, придется прервать нашу задушевную беседу. Вас проводят в отведенные
для вас палаты. Я немедленно дам знать, когда освобожусь.
Немцы переглянулись, старший из кресла бросил на Олега огненный
взгляд. Олег стоял с каменным лицом, на миг что-то коснулось его мозга,
словно пробежала туча муравьев. Он ощутил ощупывающие пальцы, но последние
дни все время держал себя начеку, закрывался щитом и сейчас тоже оставил
только жажду еды, пива, заставил громко звучать мысль, что устал, хочет
спать и жаждет получить под пещеры пещерников Соловецкие острова, исконное
владение Новгорода.
Немцы попятились, поклонились. Старший сказал Гостомыслу с
неудовольствием:
-- Понимаем, у каждого народа свои обычаи. Правда, мы не позволяем
юродивым вмешиваться в сложные дела, потому не терпим поражений.
-- Подождите в палатах на втором поверхе, -- сказал Гостомысл
виновато. -- Вам принесут еду, питье. Все заморское, вам привычное!
В дверях появился страж, распахнул обе створки, выказывая великое
уважение. На Олега метнул лютый взгляд, брови сшиблись на переносице. На
поясе теперь висел длинный нож, правую руку страж держал на рукояти и
смотрел на Олега неотрывно.
Когда за ними захлопнулась дверь, Гостомысл повернулся к Олегу:
-- Ты слишком крут, святой человек. Иногда зубки показывать надо,
жмут и внаглую, но ты чересчур... Я понимаю, в пещере вежливому обращению
не научишься.
Олег сел в кресло, которое еще не остыло от задницы немца, изучающе
вперил взгляд в Гостомысла. Одет посадник просто и всем видом похож на
постаревшего древодела -- крепок и широк в плечах, на руках вздулись
толстые вены. Лицо старчески темное, изрытое морщинами, но кожа дубленая,
обветренная. Поредели и сильно побелели волосы, на макушке розовая плешь,
так отличающаяся от темной кожи лица со старческими коричневыми пятнами.
Усталые глаза в набухших красных жилках, но властные, понимающие. Этот
благочестивый старец в молодости водил ушкуйников, рубился с чужими
купцами в открытых морях, грабил при случае, бывал в далеких странах, к
тридцати осел, остепенился, занялся своенравным городом, ибо посадниками
были дед, прадед, а такое непросто в Новгороде, где нет власти
наследственной, а только выборная. Но в жилах Гостомысла текла кровь
Колоксая, который сумел натянуть тетиву отцовского лука Таргитая-Геракла,
а также кровь Скифа, чье потомство потрясало и рушило многие империи
тысячу лет, кровь Славена, который свой народ снял с коня и посадил на
землю, кровь Руса, который увел своих детей с Карпатских гор на зеленые
долины...
-- Знаешь ли ты, -- спросил Олег, -- что творится в южных краях?
Гостомысл двинул плечами:
-- Наверное, как обычно... Режут один другому глотки, умыкают невест,
жгут села, продают своих же сородичей в рабы ромеям. Так? Или что-то
стряслось еще?
-- Многое стряслось, -- ответил Олег угрюмо. -- Например, сыны Рыжего
Волка перестали рвать друг другу глотки, теперь поперли на соседей. С этой
стороны у них лишь племена сыновей Славена. Сыны Рудольфа бросили клич
"Дранг нах Остен", что означает -- натиск на Восток. На нас то есть. А нам
приходится драться на две стороны: с Востока прут неведомые народы,
которых, как песку на берегу моря. Но восточные чем отличаются от западных
врагов? Ну-ну, ответь?
Гостомысл подумал, пожевал старческими губами, сказал осторожно:
-- Положим, не смогу назвать одно-единственное свойство... Ведь надо
назвать одно?
-- Степняки налетят, пожгут, пограбят, уведут в полон, а потом о них
ни слуху ни духу. До следующего набега. А вот западные... Западные
остаются!
Гостомысл посмотрел непонимающе. Олег объяснил:
-- Восточные уходят даже после полной победы, а западные закрепляются
на любой пяди. Они не грабят, не жгут поля, не уводят в полон. Зачем? Ведь
это уже их земли. Со скотом, нивами, рабами. Нет, даже не рабами...
Германцы онемечивают покоренный народ, заставляют кланяться своим богам,
изгоняют местные языки. Я был в таком краю однажды... Через три поколения
от племени не осталось и следа!
-- Вырезали? -- не поверил Гостомысл. -- На германцев не похоже.
-- Не вырезали, а онемечили. Правнук Святомира уже не знал, что он
славянин. Считал себя не то готом, не то германцем. Все племя стало
немцами. Говорит по-немецки, кланяется немецким богам, забыло о своем
славянстве.
Гостомысл раздвинул дряблый рот в улыбке, стараясь отогнать тревогу:
-- А не к лучшему? Германцы -- хороший народ. Превратить растяп в
ловких да умелых -- разве худо?
-- Худо перебить всех зверей и птиц, дабы очистить землю для...
скажем, коней или коров. Не окажется ли сегодняшнее добро тем камнем, что
завтра потянет на дно? Я видывал, что народы-растяпы вдруг превращались в
великие народы, как среди них появлялись -- несть числа -- герои,
богатыри, мудрые пророкои, маги!.. А великие народы, известные мудростью,
силой, доблестью, внезапно исчезали! Ты же знаешь, что ни доблесть, ни
мудрость, ни огромные армии не спасли владыку мира Рим от натиска
славяно-германских отрядов! Как не спаслись от гибели некогда грозные и
мудрые народы Востока... Так что существовать должны всякие народы. Мы не
знаем, чего от нас потребуют боги завтра.
-- Ну, -- пробормотал Гостомысл в затруднении, его глаза беспокойно
дергались, пальцы сжимались в кулаки, -- не знаю таких богов, которые бы
желали уцелеть слабым да ленивым!
-- Кто знает? Может быть, в грядущей резне как раз ленивые уцелеют.
Пусть лучше цветут все цветы. Мы не знаем, какой завтра понадобится.
Гостомысл звучно хлопнул в ладони. Щелкнуло, как сухие дощечки, дверь
тут же отворилась. На пороге возник гридень, преданно уставился на
посадника.
-- Вели принести яства, -- распорядился Гостомысл. -- И меду для
пещерника. Только не хмельного!
Гридень исчез, успев бросить на Олега выразительный взгляд: мол,
вижу, какой ты пещерник, по ночам с кистенем под мостом сидишь, меду ему
не хмельного -- умру со смеху...
Они молчали, пока принесли стол, подносы с едой, расставили на белой
скатерти. Когда слуги вышли, Гостомысл повел рукой:
-- Не обессудь за скудное угощение. Но ты -- святой пещерник,
разносолов чураешься... Олег, тебя прозвали Вещим. Ты прозреваешь будущее.
Не может быть, чтобы ты пришел лишь смутить мою душу. Говорят, ты
приходишь уже с решением.
Они ели в молчании. Когда Олег напился меду, помыл руки, сказал
медленно:
-- Было мне откровение, Гостомысл. Такие видения бывают раз в тысячу
лет... Лишь в самые крутые моменты бывают! Боги сказали, как спасти
детей... если не всех детей Славена, то хотя бы детей Руса. А там,
глядишь, и детям Славена можно дать защиту. Уже народился тот потомок
Рода, который может объединить наши народы, положить конец резне. Он
создаст такую могучую державу, что все западные королевства покажутся
захолустными дворами! Лишь миг я зрел края нового царства -- оторопь
взяла. Даже древние империи -- сколько о них говорено! -- лишь плоды в
ладони молодого велета, коим будет эта новая держава.
Гостомысл подался вперед, морщинки чуть разгладились. Глаза
заблестели. Олег выговорил потрясенно:
-- И еще, Гостомысл... Я видел и твое имя, высеченное в веках, ибо
твоему родственнику суждено править великой страной. Правда, лишь в одной
реке грядущего я видел это государство, а в других его не было. Но я хочу,
чтобы мы поплыли по этой реке.
Гостомысл со стуком опустил кубок, руки его тряслись:
-- Говори, говори! Кто он?
Внезапно он побледнел, кубок выкатился из застывших пальцев,
покатился по столу. Олег поймал, поставил, голос его был сочувствующим:
-- Ты угадал... Этот князь князей взял в жены твою дочь Умилу.
Гостомысл вскочил, завис над столом. Глаза налились кровью:
-- Князь князей? Этот тать?
-- Успокойся, мудрый Гостомысл. Многие тати становились основателями
царств, а Рюрик вовсе не тать. Он полянин, а поляне больше знакомы с
воинским делом, чем с торговлей. Ты презираешь новгородцев за торговые
замашки, а ведь на белом свете надобны пока что и отвага, и торговля.
Полно тебе, Гостомысл! То и другое приносит прибыль.
-- В набегах больше риска, -- буркнул Гостомысл.
-- Иные торговые сделки куда рискованнее, -- возразил Олег. -- Мир
разный, не пытайся причесать одной гребенкой! Лисья шкура не всегда
спасает, иной раз нужнее волчья.
Гостомысл сел, обеими руками схватил кубок. Пальцы дрожали, он с
силой вжимал их в серебряные бока, стенки начали прогибаться.
-- Он тать, -- сказал посадник сдавленным голосом.
-- А ты кем был в молодости? Ушкуйник -- это больше тать, чем купец.
Гостомысл, беда в другом. Рюрику начхать на нас с высокого дерева. Он со
своей ватагой ушел на север. К нему присоединились изгои, отчаюги,
сорвиголовы. Он был походным князем, а теперь стал родовым. Да-да! Они
заняли большой остров в Северном море, которое там зовут Морем руссов,
отобрали у местных жителей непорочных дев... Нет-нет, не кипятись, все по
чести! Взяли в жены. Как и Рюрик твою дочь Умилу. Местные сперва рычали,
но затем увидели, что их дочкам утеснения нет, а рюриковы головорезы
одарили родителей серебром-золотом -- в походах награбили немало.
Гостомысл слушал с мрачным видом. Голос Олега слабел, наконец упал до
шепота:
-- Рюрик доволен, Умила довольна, его войско русичей -- теперь уже
племя, народ -- тоже счастлив. Рюрик намерен основать новое царство, стать
отцом-прародителем нового народа на своем острове.
-- Мечта всех разбойников высокого полета, -- буркнул Гостомысл.
-- У некоторых -- сбывается. Так что у Рюрика нет причин покидать
