свиток, облепленный печатями, весь в шелковых шнурках, на которых тоже
болтались тяжелые печати. -- Видишь?.. Задержи еще малость, завтра с утра
пойдешь вывозить навоз. Все понял, дурень?
Толстяк заметно побледнел. Живот враз втянулся, а грудь выгнулась. Он
покосился на караульную пристройку -- оттуда неслись разгульные песни, --
строго посмотрел на Олега, гаркнул зычно:
-- Стража!
Из домишка вывалились, роняя и подхватывая топоры, трое шатающихся
мужиков. Все в подпитии, простоволосые, лишь один оставался в кольчуге --
так и попер впереди всех, свирепо раздувая ноздри, сверля Олега взглядом
василиска. Олег медленно потянул из ножен меч.
-- Дурни! -- крикнул старший гридень. -- Ворота отворяйте! По важному
делу гонец.
Стражи заколебались, двое зачесались, повернули к воротам. Третий,
который в кольчуге, мерил Олега и Гульчу недружелюбным взглядом:
-- Дык ворота ж заперты на ночь?
-- Дурень ты, Мыкола, -- сказал старший дружинник. -- Слыхал, сегодня
вече завершилось?
-- Слышал, -- угрюмо ответил мужик. Он потрогал окровавленную скулу.
-- Вчера и позавчера был на сходке. Сегодня -- чтоб на тебе Ящер воду
возил! -- мне дежурить.
-- Гонец к Рюрику, -- ответил старший густым трубным голосом, у Олега
сразу страшно зачесались руки размазать его по воротам. -- Кончатся
распри, ежели ничего не случится...
-- Когда еще у нашей козы хвост вырастет, -- отозвался мужик с
окровавленной скулой. -- Разве что когда солнце задницей обернется... Или
хотя бы луна.
Справа среди пристроек что-то мелькнуло. На миг Олег заметил краем
глаза остроконечный капюшон, надвинутый на глаза. Тень падала на лицо,
мелькнул тяжелый подбородок. Олег молниеносно выхватил швыряльный нож,
Гульча внезапно тронула коня, оказалась между Олегом и таинственным
незнакомцем, и тот отступил за каменный угол.
Старший дружинник посмотрел на Олега с открытым ртом, не понимая
внезапного замаха, и Олег, сцепив зубы, сунул нож в чехол на поясе. От
ворот донесся скрип, тяжелые створки медленно распахнулись. Олег пришпорил
коня, и под грохот копыт по отмостке они вылетели из города. Гульча
неотрывно держалась сзади. Олег постоянно слышал за спиной стук подков ее
коня и двух заводных.
Городские стены все уменьшались, дорога тянулась ровная, как стрела,
и широкая, укатанная тысячами и тысячами тяжелых подвод. Слева от дороги
темнела Черная гора -- массивная, словно оплавленная небесным огнем.
Вершина блестела под яркой луной, ветры сдули пыль и грязь, дождь смыл --
гора была почти голой, трава зацепилась лишь в неглубоких щелях, куда
нанесло земли ветром. Сама гора не трескалась, не рассыпалась. Ходили
слухи о несметных сокровищах в недрах. Олег всегда посмеивался над такими
легендами. В каждой местности есть своя Черная гора -- Лысая, Перунова,
Гелонова, Дивова, -- и везде жители весей при свете догорающей лучины
рассказывают о несметных сокровищах. Сколько Олег себя помнил, всегда
рассказывали эти бедные души, оставляя себе надежду, что когда-то при
удаче доберутся, попользуются. Иногда помимо сокровищ в недрах хоронились
мечи-кладенцы, кувшины с живой и мертвой водой, сапоги-скороходы... В
молодости Олег обижался, когда ему желали удачи. Удача -- удел дураков и
бездельников. Удача -- то, что падает к ногам случайно, незаслуженно.
Сильный да умелый рассчитывает на успех, а не на удачу. Пожелать ему удачи
-- не в лоб обозвать дурачком, который успеха не добьется, а может
надеяться лишь на случай.
По дороге встретили только одну подводу -- тащилась в сторону города.
Волы ступали сонно, мужик дремал, держа вожжи в огромном корявом кулаке.
Олег крикнул на ходу:
-- Не спи, замерзнешь! Ворота закрыты.
Мужик приоткрыл один глаз, оглядел Олега и Гульчу, ответил хриплым
спросоня голосом:
-- Плевал я на ваш город с высокого берега. Мне и в моей веси жить
терпимо.
Тут же захрапел, перекосив рожу. Волы тащились мерно, без рывков,
словно плыли в тяжелом перегретом воздухе. Олег оглянулся по сторонам,
далеко справа изломанной цепью стояло несколько бревенчатых домиков на
крутом берегу Волхова. В лунном свете поблескивали мокрые рыбацкие сети,
развешенные на кольях для просушки, к воде в обрывистом берегу кто-то
умело прорубил ступеньки, вымостил дощечками.
-- Бесстрашный народ, -- сказала Гульча, впервые подав голос. -- Они
ж не защищены от нападений!
Олег пришпоривал взмыленного коня, спеша уйти от города. Когда конь
начал хрипеть, а пена падала желтыми клочьями, Олег свернул к ближайшей
роще, велел:
-- Заночуем здесь.
-- Давно пора, -- ответила она сердито. -- Возможно, ты еще не
заметил, что ночь давно наступила? Ты не сова, случаем?
-- Случаем, нет. Днем, в отличие от совы, я вижу тоже.
Он пустил пастись расседланных коней, быстро собрал сухого хворосту.
Гульча на ощупь обдирала бересту с ближайшей толстой березы. Олег со
смешанным чувством жалости и сочувствия посматривал на ее бледное лицо и
беспомощно вытянутые вперед руки с растопыренными пальцами -- она видела в
темноте так же замечательно, как крот в ясный солнечный день.
Он быстро разжег костер. Гульча торопливо села поближе, протянула
ладошки к едва трепещущему огоньку. Олег сунул ей в руки походный котел:
-- Раз уж ты отважно возжелала разделить со мной некоторые неудобства
дороги... Вон там ручей! Только не зачерпни лягушек.
Ее руки мгновенно отдернулись от тонкой дужки:
-- Там еще и лягушки?
-- А чего ты боишься еще?
-- Пиявок, летучих мышей, леших, кикимор, упырей, сов...
Олег молча пошел к ручью. Вода была ледяная, прогреться не успела,
явно всего в двух-трех шагах выше бил ключ из глубин земли. Напившись, он
разделся, постирал одежду и тщательно смыл пыль и грязь. Когда вернулся к
костру, Гульча сидела у догорающего костра бледная и вся в слезах. Едва он
появился внезапно в кругу света, взвизгнула от страха, спросила сиплым от
негодования голосом:
-- Ты где был?.. Где ты был, спрашиваю?
-- Пещерники отчитываются только перед богом, -- напомнил Олег.
Он развесил мокрую одежду по веткам, а Гульча, все еще всхлипывая,
начала прилаживать котелок над огнем, от пережитого волнения хлюпая водой
на угли.
-- В кустах что-то возится... шуршит... подкрадывается... А тебя уже
съели, наверное... Теперь придут и будут есть меня живую...
-- Ерунда, -- возразил Олег, -- если волки, то сперва раздерут. Ежели
медведь, тот вовсе прибьет, затем забросает ветками, чтобы труп малость
размягчился, он любит есть с запашком.
-- Перестань!
-- Я думал, ты любознательная, как водится у миссионеров.
Он бросил в кипящую воду мяса и кореньев, дождался наваристого
запаха. Гульча сидела насупленная, смотрела исподлобья. Наконец не
вытерпела:
-- Снимай, давно пора!
-- Гм, похоже, ты никогда не готовила... Семьдесят царей в твоем
роду?
-- Зато ты только тем и занимался, что варил да ел в своей пещере!
Олег зачерпнул ложкой, подул, попробовал:
-- Еще малость... Чего ты всегда такая голодная? Маленькая, куда в
тебя столько влезает?
Поев, она сразу заснула, свернувшись в комок и вжимаясь спиной в его
объятия, как улитка в раковину. Олег долго лежал без сна, прислушиваясь к
лесным звукам, но слышал только тихое дыхание Гульчи. Ее лицо во сне было
совсем детским, губы полураскрылись.
Олег наклонился, сказал медленно и властно:
-- Ты крепко спишь, но слышишь мой голос. Отвечай мне как перед своим
Богом. Где ты была сегодня днем, когда колокола зазвонили на большое вече?
Ее губы слегка шевельнулись, но слов Олег не расслышал. Он повторил
медленнее и еще торжественнее:
-- Где ты была, когда звонил большой колокол?
Снова на неподвижном лице шелохнулись губы, на этот раз Олег услышал
отчетливое:
-- Я провела весь день в своей комнате... Готовилась к отъезду.
Олег отшатнулся, словно его ударили между глаз. В горле хватило
судорогой, он едва выдавил:
-- Спи крепко. Утром проснешься выспавшейся, бодрой. Никаких снов,
никаких вопросов не вспомнишь.
Она удовлетворенно чмокнула -- губы в первые же минуты сна распухли
вдвое -- завозилась, устраиваясь удобнее, затихла, Олег сидел как истукан,
боясь шевельнуть хоть пальцем. Спящего легко разговорить, пусть не с
первого вопроса, все волхвы умеют. Олег получал ответы с первого же
вопроса, но сейчас ударился о невидимый забор, поставленный умелым
строителем-магом. Не забор даже -- каменную стену. Хорошо, что сперва
задал проверочный вопрос: Гульча не видела его тогда. Была уверена, что он
все еще дерется с Васькой Буслаевым, стервенея, превращаясь в зверя, как
положено северным варварам. Не видели его и те, кто поставил барьер, иначе
придумали бы ложь поискуснее! Самое же важное, что не видели его и те
всадники, с которыми она общалась! Явно же среди них был тот, кто воздвиг
барьер. Иначе придумали бы серию ответов, в которых комар носа не подточил
бы!
Он трижды менял дороги, сбивая преследователей, ежели такие есть, со
следа. Правда, если уж врагами стали Семеро Тайных, то такие нехитрые
уловки могут разве что самую малость отсрочить исполнение приговора. У них
есть возможности. Хорошо бы прибегнуть к волховству, но тогда его услышат
все волхвы, колдуны и волшебники. А сейчас как ни шуми, ни топай, уже за
сотню шагов не слышно... Почему-то все, что касается магии, поднимает шум,
сравнимый разве что с ревом днепровских порогов. Конечно, слышно лишь
посвященным. Он сам, к примеру, чует, как в дальнем селе за две сотни
верст старенький колдун пытается отогнать грозовую тучку от поля. Если
сосредоточиться, что нелегко на скачущем во весь опор коне, то можно
увидеть лица тех, кто собрался вокруг колдуна. Однако точно так же увидят
и его, если он прибегнет к волховству!
Олег вздохнул. Волховство неприемлемо -- даже по этическим
соображениям. Как втолковать Гульче, что, прибегая к магии, чувствуешь
себя рабом этих сил?
Гульча держалась услужливо, старалась быть полезной во всем. Даже
ходила с котелком за водой, несмотря на обилие лягушек. Олег снова
пригрозил оставить в первой же веси, что попадется. Гульча несколько раз
настойчиво выспрашивала о цели поездки. Олег смеялся, рассказывал о крае,
через который едет, сравнивал с южными, называл птиц, что мелькали между
ветками, учил отличать голубику от черники. По крайней мере не прирежет
его спящего, пока не узнает, куда и зачем едут. Конечно, Семеро Тайных
могли сказать сами, но он уже серьезно сомневался, что она вообще знает о
существовании Тайных и что послана именно Советом Семи.
На стоянках Олег напряженно всматривался в пожелтевший пергамент. Это
была подробная карта Севера, ее дал в дорогу скрепя сердце Гостомысл.
Придется пробираться через земли великого множества племен, что постоянно
воюют друг с другом, потом пересечь море и попасть на остров Буян -- среди
славян так зовут остров Рюген, заселенный славянами.
Оба берега среднего и нижнего Немана и нижнее течение Двины, исключая
устье, занимают балты -- на пергаменте стоит Эстии, как их именуют ромеи и
греки. На побережье Русского моря, называемого также Варяжским, живут
курши, их восточными соседями являются земгалы и жемайты, а в низовьях
Немана -- скальцы. В бассейне Вилии обитают аушкайты, на севере граничат с
латгалами. На запад от нижней Вислы живут ятваги и многочисленные прусские
племена.
Если пойти юго-восточнее, то придется двигаться через обширные земли
двух мощных объединений славянских племен -- кривичей, в которые входят
