меня в Булочной и сказал ему...
На мгновение Артур лишился дара речи. Ярость и боль слились внутри
него в раскаленный клубок, который оглушил и ослепил его. Артуру испытывал
острое желание придушить обоих Янковичей, схватить в объятия Глорию, а ее
отца встряхнуть так, чтобы тот раз навсегда прекратил распоряжаться жизнью
дочери...
- Послушай, - хрипло сказал он. - Ты меня любишь?
- Артур, ты не должен меня спрашивать...
- Понятно. Значит, я не допущу этого брака. Я что-нибудь сделаю. Я
добьюсь контракта, и буду получать больше Янковича...
- У тебя не выйдет. Он - старший мастер на фабрике пищевых продуктов.
Он говорит, что ему нужна новая жена, чтобы помогать тратить деньги...
Глория низко опустила голову, но Артур все равно видел, что ее темные
ресницы мокры от слез. Он невольно шагнул к ней и ощутил запах ее духов,
увидел, как бьется пульс под тонкой кожей девушки в ложбинке между ключиц.
Грудь Глории поднималась и опускалась под темной шерстью платья.
- Это нехорошо, Артур. Нам лучше попрощаться теперь же.
Глория подняла взгляд на Артура и вдруг рванулась к нему, но так же
неожиданно отпрянула, обернувшись через плечо на что-то невидимое. Она
стояла и слушала. Слушает, горько подумал Артур, ангела-хранителя, который
велит ей не прикасаться к нему, потому что они не женаты.
- Ну пожалуйста, - взмолилась Глория невидимому собеседнику. - Только
этот единственный раз...
У Артура перехватило дыхание. Он шагнул вперед, будто его что-то
толкнуло. На мгновение руки Артура сомкнулись вокруг Глории. Он ткнулся
носом в нос девушки, и зубы их лязгнули. Потом Артур обнаружил, что
обнимает воздух.
Глория стояла в двух шагах от него, глядя на Артура дикими глазами
сквозь завесу растрепанных волос. Артур потянулся к ней.
- Глория...
- Отойди от меня, - запинаясь, прошептала девушка.
Она судорожно глотнула, набрала в грудь побольше воздуха, и завопила
во всю силу здоровых легких. Потом развернулась и побежала. Артур стоял и
слушал, как хлопает дверь, как шаги Глории отдаются эхом в коридоре, и -
громче всего - ее громкий, взволнованный голос.
Она им все рассказывает.
Спустя десять минут, пробегая по боковой улочке, где со всех сторон
на него пялились любопытные лица, Артур услышал, как позади взвыли сирены.
Он лежал под кустом на грязном заднем дворе и старался восстановить
дыхание.
Вой сирен смолк. Какое-то время Артур слышал отдаленные крики детей.
Дети до семи лет - это маленькие дикие зверьки, которых еще ничто не
сдерживает, кроме призрачных голосов, шепчущих по ночам из гипнотических
подушек.
Артур еще немного помнил то время: полная свобода, кипение страстей,
яркие цвета, неописуемо большой и близкий мир, и земля - близкая и большая
- медленно вращается под его бегущими ногами.
Откуда-то с улицы донесся слабый стук закрывающейся двери, топот
шагов по лестнице.
Это наверняка охранники. Они рассыпались веером и шли за Артуром -
как делают дети, играющие в казаки-разбойники - пока не прижали его к
Стене, сомкнув полукольцо. Теперь они стягивались к нему, тщательно
обшаривая дом за домом, двор за двором.
Позади Артура высилась Стена.
Топот.
Стук.
(Ближе, теперь все ближе, как шаги ангела, идущего к тебе по темному
коридору с горящими злобой глазами и мясницким ножом в руке).
Но позади была Стена.
На картах Гленбрук представляет собой остров. К северо-востоку от
него лежит Норвок в переплетении рек и дорог, а к западу - Белые равнины.
И Норвок, и равнины - это острова.
Так выглядит вся карта континента: острова жизни в море мертвой
черноты. Некоторые острова сливаются между собой, образуя цепочки. Есть
огромные острова, несколько сотен миль в поперечнике, но и они запятнаны
черными кляксами. К северу и к югу островов становится все меньше - карту
заливает сплошная чернота.
Каждый остров окружен Стеной, а по ту сторону Стены живут Другие.
(Другие: с крыльями летучих мышей, с огненными глазами, в железных
одеждах, которые никогда не изнашиваются; они едят своих отпрысков, а
живут в пещерах, которые выцарапали в скалах своими ужасными когтями).
Во дворе рос дуб. Артур подтянулся и с трудом влез на нижнюю ветку. В
этот момент он увидел во дворе через два дома охранника. А еще он увидел
неровный, выветрившийся верх Стены и за ним - Внешнюю сторону.
За Стеной взгляду Артура предстали крыши иллюзорных домов среди
верхушек таких же ненастоящих деревьев. Он поразился, что иллюзия держится
даже на таком близком расстоянии. Артуру всегда казалось, что если
подобраться поближе, можно увидеть, как выглядит та сторона на самом деле.
Он вскарабкался выше. Встав на цыпочки, Артур зацепился за ветку,
которая протянулась до самой Стены.
Топот.
Стук.
Артур стал продвигаться вперед, перехватывая ветку руками. Он
чувствовал, как она гнется под его тяжестью. Наконец его ноги коснулись
верха Стены. Под ним - с Внешней стороны - дом, окруженный двором, казался
обескураживающе реальным. Быть может, на самом деле Артур глядел сейчас в
черную пропасть без дна. Но, может, иллюзия была реальностью?
Стоило рискнуть. Артур прыгнул.
Здание Межобщественных палат в Дариене было похоже на спицу,
проткнувшую бесформенную массу Аналогового центра. Из окон его верхних
этажей измученный работой дипломат в конце рабочего дня мог полюбоваться
видом озера Кэндлвуд на севере, или Саунда, Лонг-Айленда и полоски
Атлантического океана на юге. Его честь Гордон С.Хигсби, постоянный
уполномоченный Опотра не глядел ни на юг, ни на север. Он смотрел вниз, на
границу между Еторгом и Опотром. С такой высоты казалось, что она
пролегает совсем близко, у самых стен Центра, а сразу за ней виднелись
крошечные крыши домов Гленбрука.
- Что, вам бы хотелось быть там? - спросил Моррис, появляясь рядом.
Миниатюрный уполномоченный Еторга - и глава тайной полиции здесь, на
родной территории Единой торговли - ступал бесшумно, как кошка. И его
лицемерная улыбка тоже была кошачьей. В напряженной атмосфере вынужденного
перемирия Межобщественных палат, где представители соперничающих обществ
работали вместе, потому что не было другого выхода, всегда было ясно, что
одни ненавидят других и наоборот. Моррис не был исключением, но с ним было
легче, чем с остальными.
- Вовсе нет, - с улыбкой запротестовал Хигсби. - Ну... может быть,
иногда, время от времени. Но я напоминаю себе, дражайший уполномоченный,
что Еторг по праву знаменит своим гостеприимством, что ваше общество
компенсирует мне многие потери, ну и - вкратце - что мне повезло
находиться здесь, а не в каком-нибудь из других мест, которые известны нам
с вами.
Моррис поклонился. На его лице с угреватой кожей мелькнула
удивительно белозубая улыбка. Он обернулся и обвел взглядом комнату. Лента
инспекционного конвейера остановилась. Готовые аналоговые машины,
цензорные капсулы которых были проверены, запечатаны и надежно спрятаны
внутри машин, увезла дорожка транспортера. Ассистент Хигсби, торопливо
собирал свои бумаги, чтобы, переодевшись в еторговскую одежду, провести
остаток вечера, задавая глупые вопросы сборищу ничтожеств в барах и залах
развлечений. Ассистент Морриса, человек упорный и пунктуальный,
направлялся дать указания по поводу подслушивающих устройств. Завтра утром
Моррису снова придется переслушать все пленки, записанные "клопами" - хотя
на них никогда еще не встречалось ничего интересного и, вероятно, никогда
не встретится.
Последней вышла величественная красавица мадам Эвфемия О'Райен,
уполномоченная Консинда. Маленький запуганный ассистент следовал за ней в
кильватере, как дельфин за китом. Мадам О'Райен на ходу что-то
втолковывала ему звучным голосом. Постепенно ее голос затих в отдалении.
Моррис вздохнул.
- Скажите мне по секрету, - сказал он, когда они с Хигсби тоже
направились к двери, шагая в ногу, но на предписанном расстоянии двух
футов друг от друга, - клянусь, уважаемый уполномоченный, никто этого не
узнает. Вы тоже считаете, что эта женщина чудовищна?
Хигсби ничего не ответил, но скорчил страдальческую гримасу.
- Двадцать девять капсул, - трагически произнес Моррис. - Все с одним
и тем же мельчайшим отклонением. Вовсе не в блоке запрета на насилие, о
нет! И близко не лежало. И двадцать девять споров по семь минут каждый.
Могли бы записать первый же спор на капсулу, пройти обработку и поберечь
голосовые связки. Правда, тогда нам пришлось бы слушать сразу двух
О'Райен, внутри и снаружи - простите меня за такие слова, уполномоченный,
одна только мысль об этом ужасна.
Они остановились около двери. Правый эскалатор вел наверх, левый
вниз.
- Три с половиной часа сверхурочно, - сказал Моррис. - Она испортила
мне вечер - и вам, полагаю, тоже.
- Нет. Я на этой неделе уже трижды вылетал на коптере, и сегодняшний
вечер собирался тихо провести в обществе своей секретарши. Не составите ли
вы нам компанию, уполномоченный, раз ваши планы нарушены?
Они поклонились друг другу, и вместе шагнули на эскалатор, ведущий
наверх. Два цветовых пятна на фоне бледных стен - Хигсби в строгом
фиолетовом и нейтральном сером, Моррис в ярко-алом и блестящем зеленом.
Две неестественно прямые марионетки, возносящиеся к небесам.
Моррис сделал глоток бренди из стакана с маркировкой Е/Т (графин
бренди Е/Т кухонный автомат доставил ему в собственные руки) и
доверительно произнес:
- Вот скажите, что вы думаете о еторговских романах? Так редко
выпадает случай услышать объективное мнение незаинтересованного человека.
Вот, например, новая книга Харлана Дарро - я вижу, она у вас есть. Какое у
вас впечатление, мисс Силвер?
Достопочтенная Анна Силвер сидела рядом с Хигсби напротив Морриса.
Стол был достаточно широк, чтобы запах бренди, который пил Моррис, их не
беспокоил, а до Морриса не доносился запах опотровского кофе. Мисс Силвер,
с безукоризненной осанкой, одетая в закрытое атласное платье со множеством
буфов, под которым скрывался еще и корсет, протянула руку за книгой и
перелистала страницы с яркими картинками.
Некоторое время она вежливо разглядывала разворот, на котором Рыцарь
протыкал горло Пуританину. Кровь лилась рекой. (Подписи были такие: "Вот
тебе, поганый предатель!" и "Хрр-р-р!")
- Очень интересная книга, уполномоченный, - сказала мисс Силвер. -
Такая... натуралистичная. Но, честно признаться, мне больше нравятся
истории о любви.
Моррис рассудительно кивнул.
- А вы что скажете, уполномоченный?
- Весьма продуманная вещь. Производит большое впечатление. Эти сцены
драк - просто захватывает. Я не мог оторваться.
- Рад слышать столь лестный отзыв. Но, скажите по совести, не
находите ли вы, что эта книга чуточку переходит границы? Насилие - в таких
ужасных подробностях, и... как бы это выразиться?.. с таким смаком.
- Ну что вы, - отмахнулся Хигсби, - книга вполне безобидна. Вы
слишком много требуете от животного под названием человек, уполномоченный.
Жестокость по-прежнему притягательна для любого из нас, и хорошо, когда
можно удовлетворить этот интерес в такой умеренной форме.
- А здесь я должен вам возразить. В умеренной форме - да, разумеется.
Но что, если такая книга не удовлетворит, а усилит интерес к насилию?
Создаст стремление, которое будет выходить за рамки нормы?
- Конечно, в таком случае вам есть о чем беспокоиться. Если бы я хоть
на миг представил себе, что кто-то на самом деле ратует за возврат к
