в теннис не пойдет,-- слишком сыро. Но даже эта отсрочка,
которая в иное время привела бы ее в бешенство, теперь
показалась ей пустяшной неприятностью,-- столь покойно, столь
плавно двигалась ее уверенная мысль.
На другое утро она проснулась поздно, и первым ее чувством
было: вчера случилось что-то прекрасное. На террасе Драйер,
допив свой кофе, читал газету. Когда она появилась,-- сияющая,
в бледно-зеленом жоржетовом платье, он привстал и поцеловал ее
прохладную руку, как всегда делал при воскресной утренней
встрече. Ослепительно горела на солнце серебряная сахарница.
Потом она медленно потухла. Вспыхнула снова.
-- Неужели площадки не высохли? -- сказала Марта. -- Три
дня шел ливень,-- ответил он, продолжая двигать глазами по
строкам газеты.-- И сегодня -- погода неверная. В Египте нашли
в гробнице игрушки и розы,-- им три тысячи лет...
-- Ты написал насчет комнат? --- Он закивал, не поднимая
глаз, и продолжал кивать по инерции, все тише.
Кивай... кивай... это теперь не имеет значения. Франц
отлично плавает,-- это тебе не теннис. Он родился на большой
реке. Она тоже родилась на большой реке,-- может держаться на
воде часами... навзничь, бывало, лежит, вода колышет, хорошо,
прохладно... И эти мысли скользили с какой-то изящной
плавностью, без толчков, без усилия. Не выдумывать надобно
было, а только проявлять то, что уже наметилось. Он шумно
сложил газету и сказал: -- Выйдем, погуляем... А? Как ты
полагаешь? -- Иди один,-- ответила она .-- Мне нужно
кой-какие письма написать.
Он подумал: а что если ее попросить, нежно попросить?
Сегодня свободное утро. В кои-то веки раз...
Но как-то так вышло, что он не сказал ничего. Через минуту
Марта с террасы увидела, как он, с макинтошем на руке,
открывает калитку, пропускает вперед Тома, как даму. удаляется,
закуривая на ходу.
Некоторое время она сидела совершенно неподвижно. Горела и
потухала сахарница. Вдруг на скатерти появилось сизое пятнышко,
расплылось,-- потом рядом другое, третье; капля упала ей на
руку; она встала, глядя вверх. Горничная стала поспешно убирать
посуду, скатерть, тоже поглядывая на небо. Марта ушла в дом.
Где-то звякнуло окно. Горничная, уже вся мокрая, держа скатерть
в охапке, смеясь и бормоча, метнулась с террасы на кухню. Марта
стояла посреди потемневшей гостиной, приглаживая виски и
улыбаясь. Она подождала еще несколько минут. Все кругом
журчало, шелестело, дышало. Она подумала, не предупредить ли
сперва по телефону,-- но нетерпение ее было так живо, что
возиться с телефоном показалось лишней тратой времени. Она
быстро пошла в переднюю, надела, шурша, резиновое пальто,
схватила зонтик. Фрида принесла ей из спальни шляпу и сумку.
"Обождали бы,-- сказала Фрида,-- очень сильный дождь". Она
рассмеялась, сказала, что идет на почту. Дождь забарабанил по
тугому шелку зонтика. Хлопнула калитка, обрызгав руку. Она
быстро пошла по зеркальной панели, спеша к стоянке
таксомоторов. И вдруг что-то случилось. Солнце с размаху
ударило по длинным струям дождя, скосило их,-- струи стали
сразу тонкими, золотыми, беззвучными. Снова и скова
размахивалось солнце,-- и разбитый дождь уже летал отдельными
огненными каплями, лиловой синевой отливал асфальт,-- и стало
вдруг так светло и жарко, что Драйер на ходу скинул макинтош, а
Том, несколько потемневший от дождя, сразу оживился и, подняв
хвост трубой, пошел походом на рыжую таксу. Том и такса, оба
желавшие друг дружку понюхать под хвост, довольно долго
вращались на одном месте, пока Драйер не свистнул. Шел он
медленно, поглядывая по сторонам, так как попал в довольно
интересные места, где бывал редко, хотя это находилось недалеко
от дома. Кое-где строилась вилла, или высилось новое огромное
здание, словно составленное из тех розовых, ладных кубов, из
которых дети строят дома. А кругом блестели на мокром солнце
зеленые участки, аккуратные огородики, где там и сям круглилась
телесного цвета тыква. Потом начался опять кусок города --
постарше, да посерее,-- и вдруг из какой-то пивной, вытирая
ладонью рот, вышел Франц.
-- Неожиданный случай,-- воскликнул Драйер, держа
племянника за пуговицу.-- Так, так... Вот оно что. Случай. Ты
что тут делаешь? Пьянствуешь?
Франц вяло ухмыльнулся. Они пошли рядом. Глубоко сияли
лужи.
Им почти никогда не приходилось быть вдвоем, беседовать с
глазу на глаз. Драйер теперь почувствовал, что им ровно не о
чем говорить. Это было странное чувство. Он попробовал его
уяснить себе. Да, действительно,-- он всегда видел Франца у
себя в доме, за ужином, в присутствии Марты,-- и Франц
естественно подходил к обычной обстановке, занимал давно
отведенное ему место,-- и Драйер с ним не говорил иначе, как
шутливо-небрежно,-- не думая о том, что говорит, принимая
Франца как бы на веру среди прочих, знакомых предметов и людей.
Тайную свою застенчивость, неумение говорить с людьми по душам,
просто и серьезно, Драйер знал превосходно. Сейчас его н пугало
и смешило молчание, которое наступило между ним и Францем. Он
не имел ни малейшего понятия, как это молчание прервать. Он
кашлянул и искоса посмотрел на Франца. Франц шел, глядя себе
под ноги. Он был, вероятно, подвыпивши.
-- Я тут живу поблизости,-- сказал Франц, и сделал
неопределенное движение рукой. Драйер на него смотрел. "Пусть
смотрит,-- думал Франц.-- Все бессмысленно в жизни,-- и эта
прогулка тоже бессмысленна. Но только все-таки лучше, чтоб
говорилось что-нибудь,-- все равно что..."
-- Так, так,-- сказал Драйер.-- Ты вот. кстати, мне и
покажешь свою обитель. Очень интересно.
Франц кивнул. Молчание. Погодя, он указал рукой направо.--
н оба невольно ускорили шаг,-- чтобы дойти до поворота, чтобы
сделать хоть одно не совсем бесцельное движение:--повернуть
направо. Том молчал тоже. Он не очень любил Франца.
"Однако,-- усмехнулся про себя Драйер,-- что за чепуха!
Нужно ему что-нибудь рассказать".
Он подумал, не рассказать ли ему об электрических
манекенах; тема, точно, была занимательная. Целую неделю
изобретатель просил его не заходить в мастерскую,-- хотел, мол,
устроить сюрприз,--а на днях, со скромной гордостью,--позвал.
Скульптор, похожий на ученого, и профессор, похожий на
художника, казались тоже чрезвычайно довольными собой. И
немудрено. Изобретатель раздвинул за шнур черный занавес; и из
боковой двери слева вышел бледный мужчина в смокинге, прошел, с
той особенной нежной медлительностью, которой отличается
походка лунатиков или движение людей в задержанном
кинематографе,-- и ушел в боковую дверь направо. За ним следом
прошли: бронзоватый юноша в белом, с ракеткой в руке, и
представительный господин, в отлично сшитом сером костюме, с
портфелем под мышкой. Едва последний успел уйти в дверь
направо, как уже слева опять вышел бледный мужчина в
смокинге--а затем опять,--теннисист, делец с портфелем, опять
смокинг -- и так далее, без конца. Ах, как они прелестно
двигались!.. Так медленно и все же машисто, гибко и все же чуть
стилизованно,.. лица были сделаны удивительно,-- мягкие на вид,
с живым переливом на щеках. И потом изобретатель что-то такое
там сделал,-- и уже фигуры стали проходить иначе,-- навстречу
Друг Другу, причем через раз мужчина в смокинге останавливался
посредине, делал осторожное движение ногами, как будто
показывал танцевальный прием, и потом, медленно округлив руку,
словно вел невидимую даму, поворачивался и медленно уходил.
Но как рассказать Францу об этом? В шуточном виде --
выйдет неинтересно, а если -- серьезно, то он пожалуй не
поверит, достаточно он ловил его на таких штучках. Вдруг у него
мелькнула спасительная мысль: ведь Франц еще не знает, что его
везут к морю, нужно его порадовать. Одновременно он вспомнил
конец анекдота, игру слов, которую никак не мог вспомнить
накануне. Сперва, однако, он ему рассказал насчет моря,
приберегая анекдот к концу. Франц пробормотал, что он очень
благодарен. Драйер объяснил ему, что купить для поездки. Франц
опять благодарил. В общем, ему было совершенно все равно, ехать
или не ехать. Все бессмысленно, страшно и темно. Они подходили
к дому. Драйер решил, что расскажет анекдот уже в комнате
Франца. Это была гибельная отсрочка: он его не рассказал
никогда. Они подходили к дому все ближе. "Вот",-- сказал Франц
и указал пальцем на одно из верхних окон. "Ну войдем,
войдем",-- сказал Драйер и пропустил Тома вперед. Они стали
подниматься по лестнице, где ковер, как растительность на
горах, обрывался на известной вышине. Они поднимались долго. За
это время Марта успела доштопать последнюю дырку в одном из
белых носков Франца. Она сидела на ветхой кушетке и, склоняясь
над штопкой, надувала губы. Ждала она Франца уже четверть часа,
по крайней мере. Хозяин сказал, что он сейчас вернется, хотя на
самом деле старичок даже не знал, дома ли Франц, или нет. Марта
встала, чтобы сложить носки в ящик. Она уже была в тех красных
ночных туфельках, которые некогда ей подарил Франц. И вдруг она
прислушалась, затаив дыхание. "Пришел",-- подумала она и
блаженно вздохнула. В коридоре, по линолеуму, внезапно
пробежали семенящие нечеловеческие шажки и превратились в
отрывистый лай. "Тише, Том,-- сказал знакомый, веселый голос,--
ты не у себя".-- "Прямо,-- и вторая дверь направо",-- сказал
голос Франца. Марта кинулась к двери, чтобы повернуть ключ в
замке. Ключ был с другой стороны. "Сюда?"-- спросил Драйер
оглушительно близким голосом. Тогда она всем телом уперлась в
дверь, держа ручку. Ручка туго двинулась. Она прижалась крепче.
Дверь дрогнула. Тем снизу фыркал в щель. Дверь дрогнула опять.
Марта поскользнулась, и одна пятка вышла из красной туфельки.
Она скова уперлась. "В чем дело? -- сказал голос Доайера,--у
тебя дверь не открывается". Ручка поднялась. Потом опять туго
опустилась, несмотря на усилия Марты. Это, очевидно, Франц
взялся за дело, Том вдруг радостно залаял. Франц изо всех сил
нажал на дверь. "Дурак",-- холодно подумала Марта,-- и опять
заскользила. Красная туфелька соскочила с ноги и отъехала.
Дверь приоткрылась на дюйм. Она грянула плечом, нажала. Франц
бормотал: "Ничего не понимаю... Это, может быть, мой хозяин
шутит..." Том фыркал и лаял. Драйер посмеивался и советовал
вызвать полицию. Марта почувствовала, что уже больше не может
держать дверь.
Вдруг -- молчание и тонкий, сиплый голосок: "Там,
кажется,--ваша маленькая подруга..."
Драйер обернулся. Взъерошенный, бровастый старичок с
чайником в руке стоял в конце коридора. Марта услышала взрыв
хохота, хохот стал удаляться, "Очень хорошо, очень хорошо,--
стонал Драйер, уже стоя в передней.-- Вот мы, значит,--
какие... очень хорошо..." Он подмигнул, ткнул Франца в живот и
вышел. Том стремглав понесся вниз по лестнице. Франц,
пошатываясь, с одеревенелым лицом, вернулся по коридору, открыл
уже полегчавшую дверь. Марта, розовая, слегка растрепанная,
тяжело дышащая, без одной туфли, как будто после драки, стояла,
опираясь о спинку кресла.
Она бурно обняла Франца; сияя и смеясь, стала целовать его
в губы, в нос, в стекла очков, усадила его на постель, рядом с
собой, почему-то дала ему выпить воды,-- и когда он, наконец,
вяло покачнувшись, упал головой к ней на колени, стала гладить
его по волосам и тихо, неторопливо объяснять единственную,
сияющую разгадку.
