общинниками.
Ессеи владели хозяйством все вместе, а некоторые члены секты даже
имели жен, чего Глогер не заметил ранее, хотя большинство вели почти
монашеский образ жизни.
К своему удивлению Глогер узнал, что большая часть ессеев является
пацифистами; они отказывались хранить и изготовлять оружие. Их убеждения
не совсем совпадали с некоторыми воинственными заявлениями Крестителя,
хотя секта явно терпела и уважала Иоанна.
Возможно, ненависть к римлянам пересиливала их принципы. Возможно,
они не до конца разобрались в намерениях Иоанна. Вероятно, они умышленно
не распространялись на эту тему; может, Глогер просто не понял Иоанна.
Какой бы ни была причина уступок, почти не было сомнений, что Креститель
фактически является их лидером.
Жизнь ессеев проходила в ритуальном омовении три раза в день, молитве
перед каждым приемом пищи - на рассвете и на закате, - и в работе.
Работа была нетрудной.
Иногда Глогер ходил за плугом, который тащили два члена секты, иногда
помогал тащить плуг, иногда приглядывал за козами, пасущимися на склонах
холмов. Это была спокойная, размеренная жизнь, и даже ее нездоровые
аспекты представляли собой настолько привычную рутину, что Глогер вскоре
почти перестал замечать их.
Приставленный к козам, он ложился на вершине холма, всматривался в
пустыню. Окружающая местность на самом деле не была настоящей пустыней, а
скорее каменистой пустошью, имевшей достаточно растительности, чтобы
прокормить животных - коз и овец.
Пейзаж нарушался приземистыми кустами и немногими низкорослыми
деревьями, растущими вдоль берегов реки, которая, без сомнения, впадала в
Мертвое море.
Горизонт был неровным. Его очертания напоминали волны в озере,
замерзшие и ставшие желто-коричневыми.
За Мертвым морем лежал Иерусалим.
Глогер часто думал о Иерусалиме.
Очевидно, Христос еще не вошел туда в последний раз.
Иоанн Креститель (если верить Новому Завету) должен умереть прежде,
чем это произойдет. Саломея станцует для Ирода, и голова Крестителя упадет
с плеч.
Глогер чувствовал себя виноватым из-за того, что эта мысль возбуждает
его. Может, стоит предупредить Крестителя?
Но он знал, что не сделает этого. Его специально предупреждали, что
не стоит пытаться изменить ход истории. Глогер спорил с собой, приводя
довод, что не имеет ясного представления о направлении, в котором
развивается история этого времени. Сохранились только легенды. Никаких
чисто исторических записей. Главы Нового Завета были написаны
десятилетиями или даже столетиями позже времени, о котором говорили. Они
никогда не считались исторически подлинными. Если так, то, конечно, не
будет ничего страшного, если он вмешается в события.
Но Глогер все-таки знал, что не предупредит Иоанна об опасности. Он
смутно догадывался, что причиной этому было желание, чтобы ход событий
оказался верным. Глогер хотел, чтобы Новый Завет содержал правду.
Его мать часто переезжала, хотя почти всегда оставалась в том же
районе (продав дом в одной части Южного Лондона, она покупала новый в
полу-миле от него).
Этап увлечения рок-н-роллом прошел у Глогера довольно быстро; к этому
времени они переехали в район Торнтон, и Карл присоединился к хору местной
церкви. Голос у Глогера был приятным и мелодичным, и куратор, занимавшийся
с хором, начал проявлять особый интерес к Карлу. Сначала они обсуждали
музыку, но вскоре беседы стали все чаще носить религиозный характер. Карл
спрашивал у куратора советы по общим проблемам совести, не дававшим ему
покоя. (Как он может жить будничной жизнью, не раня при этом ничьих
чувств? Почему люди так жестоки друг к другу? Почему происходят воины?)
Ответы мистера Юнгера были такими же расплывчатыми, как и вопросы
Карла, но он давал их низким доверительно-убеждающим тоном голоса, который
обычно доставлял Карлу облегчение.
Они вместе гуляли. Мистер Юнгер клал руку на плечи Карла.
Однажды в выходной они отправились на фестиваль, остановившись в
отеле. Карл оказался в одной комнате с мистером Юнгером.
Поздно ночью мистер Юнгер забрался в постель.
- Я хотел бы, чтобы ты был девушкой, Карл, - сказал мистер Юнгер,
поглаживая голову Глогера. Тот был слишком встревожен, чтобы отвечать, но
среагировал, когда мистер Юнгер положил руку на его гениталии.
Они занимались любовью всю ночь, но утром Карл почувствовал
отвращение, стукнул мистера Юнгера в грудь и сказал, что если тот
когда-нибудь попытается сделать это снова, он расскажет матери. Мистер
Юнгер заплакал и сказал, что он просит прощения, и не могут ли они с
Карлом остаться друзьями. Но Карл чувствовал, что каким-то образом мистер
Юнгер предал его. Мистер Юнгер сказал, что любит Карла - не таким путем, а
по-христиански - и что он очень рад его компании. Карл молчал и избегал
его взгляда, пока они возвращались в Торнтон на поезде.
В хоре Карл оставался еще несколько недель, но между ним и мистером
Юнгером возникло напряжение.
Однажды вечером после репетиции мистер Юнгер попросил Карла остаться,
и тот разрывался между отвращением и желанием. В конце концов он остался и
позволил мистеру Юнгеру погладить свои гениталии под плакатом,
изображавшим простой деревянный крест и надпись "БОГ - ЭТО ЛЮБОВЬ" под
ним.
Прочитав, Карл истерично засмеялся и выбежал из церкви. Он никогда
больше не возвращался туда.
Ему было пятнадцать.
Серебряные кресты - это женщины.
Деревянные кресты - это мужчины.
Он часто думал о себе, как о деревянном кресте. У него случались
галлюцинации в период между сном и пробуждением, в которых он казался себе
тяжелым деревянным крестом, преследующим во тьме изящный серебряный крест.
В семнадцать Глогер полностью потерял интерес к официальному
христианству и увлекся языческой религией, особенно кельтским мистицизмом
и культом Митры. У него была короткая связь с женой майора, жившей в
Кильберне; он встретил ее на вечеринке у женщины с которой познакомился
благодаря частным объявлениям в журнале "Авирьон".
Жена майора (сам он в это время находился где-то на Ближнем Востоке)
носила маленький серебряный кельтский крестик - "солнечный крест", -
который и привлек вначале внимание Глогера. Тем не менее, потребовалось
полбутылки джина, прежде чем он посмел обнять ее хрупкие плечи и позднее,
в темноте, сунуть руку между бедер и нащупать промежность под сатиновыми
панталонами.
После Дейдры Томпсон у него последовала серия романов с некрасивыми
женщинами. Каждая из них, как он обнаружил, носила такие же сатиновые
панталоны. Через шесть месяцев он устал, возненавидел неврастеничных
женщин, презирал себя, и ему наскучил кельтский мистицизм. Большую часть
этого времени он жил вне дома, в основном у Дейдры Томпсон, но когда
произошел первый срыв, он вернулся домой.
Мать решила, что ему нужна смена обстановки, и дала денег на поездку
в Гамбург, где у него были друзья.
Гамбургские друзья верили в то, что являются потомками тех, кто
погиб, когда Атлантида была уничтожена атомными бомбами с летающих тарелок
враждебных чудовищ с Марса.
На этот раз последовала череда некрасивых немецких женщин. В отличие
от своих британских сестер, все они носили черные нейлоновые кружевные
трусики.
В этом и заключалась перемена.
В Гамбурге он стал воинствующим антихристианином; теперь он был
убежден, что христианство - это извращенная более старая вера,
нордическая.
Но он так и не смог полностью принять, что в конечном счете это была
вера в Атлантиду. Глогер перессорился с немецкими друзьями, счел остальных
немцев несимпатичными и поехал в Тель-Авив, где у него был знакомый
владелец книжного магазина, специализировавшегося на трудах по оккультным
наукам, в основном на французском языке.
Именно в Тель-Авиве, в беседе с венгерским художником, он узнал о
Джанге; и тогда же Глогер забыл об этом, как о чепухе. Он стал еще более
замкнутым и однажды утром отправился автобусом в сельскую местность,
полупустыню. В конце концов он оказался в Антилебанноне, где в ходу язык,
очень похожий на древнеарамейский. Он нашел тамошних жителей
гостеприимными, ему понравилось жить среди них, и прошло четыре месяца,
прежде чем он вернулся в Тель-Авив. Там, отдохнувший, он снова вспомнил о
Джанге и поговорил с венгром. Но во всех оккультных магазинах округи не
было книг о Джанге на английском языке, и Глогер решил вернуться в Англию,
заняв денег на проезд в Британском консульстве.
Как только он оказался в Южном Лондоне, то сразу направился в местную
библиотеку и потратил там массу времени, читая Джанга.
Мать интересовалась, когда он собирается начать работать. Карл
ответил ей, что хочет изучать психологию и намерен стать психиатром.
Образ жизни ессеев, несмотря на простоту, был достаточно
комфортабелен. Ему дали набедренную повязку из козьей шкуры, посох, и,
если не считать того, что за ним все время наблюдали, Глогера, кажется,
приняли, как обычного члена секты.
Иногда в разговоре ему задавали вопросы о колеснице - машине времени,
которую собирались в ближайшем будущем притащить из пустыни, и он отвечал,
что машина перенесла его из Египта в Сирию, а потом сюда. Они воспринимали
чудо спокойно, так как были привычны к чудесам.
Ессеи видели и более странные вещи, чем его машина времени.
Они видели людей, ходивших по воде, ангелов, спускавшихся с небес и
поднимавшихся туда, они слышали голоса Бога и его архангелов, а также
искушающий голос Сатаны и его приспешников.
Они описывали все это в пергаментных свитках - документальные отчеты
о сверхъестественном, написанные так же просто, как и другие свитки,
содержащие отчеты об их повседневной жизни и о новостях, которые
путешественники приносили им.
Они постоянно жили в присутствии Бога, говорили с Богом, получали от
Него ответы, когда достаточно укрощали свою плоть, морили себя голодом и
пели молитвы под палящим солнцем Иудеи.
Карл Глогер отрастил волосы до плеч и бороду. Кожа на лице и теле
скоро дочерна загорела. Он укрощал плоть, голодал и пел молитвы так же,
как и они.
Но он редко слышал голос Бога, и только раз ему показалось, что он
видел архангела с огненными крыльями.
Однажды они повели его к реке и крестили именем, которое он сказал
Иоанну Крестителю. Они назвали его Эммануилом.
Церемония, в течение которой пели молитвы и били поклоны,
завораживала и оставила Глогера в состоянии полной эйфории. Таким
счастливым он себя еще ни разу не чувствовал. Глава 5
Несмотря на желание увидеть то, что видят ессеи, Глогер был
разочарован. И одновременно удивлялся, что чувствует так хорошо несмотря
на добровольные мучения, которым себя подвергал. Он доверял этим странным
мужчинам и женщинам, являющимся, как вынужден был признать, безумными по
всем принятым стандартам. Возможно, это происходило потому, что их
безумство не очень сильно отличалось от его собственного, и через
некоторое время он перестал думать об этом.
Моника.
У Моники не было серебряного креста.
Впервые они встретились, когда Глогер работал в психиатрической
лечебнице Дарли Гранда санитаром. Он надеялся, что сможет заработать
повышение. Она была психиатром-социологом и оказалась более отзывчивой,
чем остальные, когда он пытался рассказать о трудностях пациентов, о
мелких мучениях, которые причиняли им другие санитары и няньки - удары,
окрики.
