и до пятки еще осталось расстояние в большой палец. Примерно 158 сантиметров.
Под правой грудью находилось родимое пятно с десятииеновую монету, похожее на
пролитый соус. Мелкие волосы на лобке росли резво, как речная осока после наводнения. В
довершение всего на ее левой руке было только четыре пальца.
9.
До того, как она проснулась, прошло около трех часов. После пробуждения ей
потребовалось еще минут пять, чтобы начать улавливать связь вещей. Эти пять минут я
сидел, скрестив руки, и следил, как тяжелое облако на горизонте ползет к востоку,
постепенно меняя форму.
Оглянувшись, я увидел, что она подняла одеяло, закуталась в него по шею и, борясь с
поднимающимся со дна ее желудка запахом виски, смотрит на меня безо всякого
выражения.
-- Ты... кто?
-- Не помнишь?
Она мотнула головой. Я закурил и предложил ей тоже, но она проигнорировала.
-- Расскажи, а?
-- С какого места?
-- С самого начала.
Я не имел понятия, где находится "самое начало", и плохо представлял, с какими
словами к ней подступиться. Выйдет, не выйдет?.. Поразмыслив секунд десять, начал:
-- День был жаркий, но хороший. Днем я плавал в бассейне, потом вернулся домой,
чуть вздремнул и поужинал. Шел девятый час. Я сел в машину и поехал прогуляться.
Добрался до берега, включил радио в машине и сидел, глядя на море. Я часто так делаю.
Где-то через полчаса мне захотелось кого-нибудь увидеть. Когда долго смотришь на море,
начинаешь скучать по людям, а когда долго смотришь на людей -- по морю. Странно это.
Короче, я решил пойти в "Джейз бар". Во-первых, пива хотелось, а во-вторых, я там
обычно встречал моего приятеля. Правда, его там не оказалось, и пришлось пить пиво в
одиночку. За час выпил три бутылки.
Здесь я прервался, чтобы стряхнуть пепел.
-- Кстати, ты не читала "Кошку на раскаленной крыше" ? (*1)
Ответа не было. Она глядела в потолок, закутавшись в одеяло, и напоминала русалку,
выброшенную на берег.
-- Просто я, когда пью один, всегда эту вещь вспоминаю. Как там?.. "Кажется, вот-вот у
меня в голове что-то щелкнет, и все наладится"... На самом деле так не выходит. Не
щелкает ничего. В общем, ждать я умаялся и позвонил ему домой. Хотел позвать его
выпить. А ответил женский голос. Я удивился -- это не в его стиле совсем. Он хоть
полсотни девок домой приведет и пьяный будет в ноль, но к своему телефону подойдет сам.
Понимаешь?
Я сделал вид, что не туда попал, извинился и трубку повесил. Настроение как-то
подпортилось, даже не знаю, почему. Выпил еще бутылку. А оно не улучшается. Глупо,
конечно, но бывает так. Кончил пить и зову Джея. Сейчас, думаю, расплачусь, поеду домой,
узнаю результаты бейсбола и лягу спать. Джей мне говорит: иди умойся. Он считает, что
хоть ящик пива выпей, все равно можешь рулить, если умоешься. Делать нечего, пошел в
умывалку. По правде сказать, умываться-то я не собирался. Так, вид делал. В той умывалке
вечно труба засорена, вода не уходит. Никакого удовольствия. Хотя вчера почему-то вода
уходила. Но вместо этого ты на полу валялась.
Она вздохнула и закрыла глаза.
-- А дальше?
-- Я тебя поднял, вывел из умывалки и у всех спросил, не знает ли кто тебя. Никто не
знал. Потом мы с Джеем рану тебе обработали.
-- Рану?
-- Ты, когда падала, о какой-то угол головой ударилась. Да так, ничего страшного.
Она кивнула, выпростала руку из-под одеяла и легонько дотронулась до ранки на лбу.
-- Обсудили мы с Джеем, что с тобой делать. В конце концов решили, что я отвезу тебя
домой на машине. Залезли к тебе в сумку, нашли бумажник, связку ключей и открытку на
твое имя. Я расплатился за тебя деньгами из бумажника и отвез по адресу на открытке.
Открыл дверь твоим ключом и уложил тебя в постель. Вот и все. Счет в бумажнике.
Она глубоко вздохнула.
-- А почему ты остался?
-- ?
-- Почему не исчез сразу, как меня уложил?
-- У меня один приятель умер от острого алкогольного отравления. Заглотнул виски,
попрощался, бодренько пошел домой, почистил зубы, надел пижаму и заснул. А утром был
уже холодный. Похороны ему закатили роскошные.
-- И из-за этого ты остался сидеть со мной всю ночь?
-- Вообще-то я собирался уйти часа в четыре. Но уснул. Утром проснулся и опять хотел
уйти. Но не ушел.
-- Почему?
-- Ну, я подумал: надо же тебе рассказать, как дело было.
-- С ума сойти, какое благородство!
Я вобрал голову в плечи, чтобы желчь, которой она старательно напитала эти слова,
пролетела мимо. После чего уставился на облака.
-- Я вчера... что-нибудь говорила?
-- Немножко.
-- О чем?
-- Да о разном... Я не помню. Ничего серьезного.
Она закрыла глаза и прочистила горло.
-- А открытка?
-- Лежит в сумке.
-- Ты ее читал?
-- Вот еще!
-- Точно не читал?
-- Да зачем мне ее читать?
Я произнес это с раздражением. Что-то в ее словах меня задевало. Впрочем, если это
отбросить, то надо признать, что она будила во мне какие-то старые воспоминания. Если бы
нас свела более естественная ситуация, мы, наверное, смогли бы неплохо провести время.
Так мне казалось. Однако, какую ситуацию считать естественной? Вообразить ее у меня не
получалось.
-- Времени сколько?
С известным облегчением я встал, взглянул на часы, лежавшие на столе, потом налил
стакан воды и вернулся.
-- Девять.
Она бессильно кивнула, села, прислонившись к стене, и разом осушила стакан.
-- Я вчера много выпила?
-- Прилично. Я бы умер на твоем месте.
-- A я и умираю.
Она закурила, выпустила дым вместе со вздохом и ноожиданно выбросила спичку в
открытое окно, к заливу.
-- Одежду принеси.
-- Какую?
Не вынимая сигареты изо рта, она закрыла глаза.
-- Все равно. Только ничего не спрашивай, умоляю.
Я открыл дверцу шкафа, немного порылся, выбрал голубое платье без рукавов и подал
ей. Оставаясь без белья, она надела платье через голову, сама застегнула молнию на спине и
еще раз вздохнула.
-- Мне пора.
-- Куда?
-- Да на работу...
Она сказала это, как сплюнула. Потом, пошатываясь, встала. Я продолжал сидеть на
краю кровати и бессмысленно смотрел, как она умывается и причесывается.
Комната была прибрана, но лишь до известного предела, выше которого наступало
равнодушие -- оно разливалось в воздухе и давило мне на нервы. Площадь в шесть татами (*2)
была вся заставлена стандартной дешевенькой мебелью. Оставшегося пространства хватило
бы на одного лежачего -- и в этом пространстве она стояла, расчесывая волосы.
-- А что за работа?
-- Тебя не касается.
В общем-то, конечно...
Я молча докуривал сигарету. Стоя спиной ко мне, она гляделась в зеркало и растирала
кончиками пальцев черноту под глазами.
-- Времени сколько? -- снова спросила она.
-- Десять минут.
-- Уже опаздываю. Давай-ка ты тоже одевайся и иди домой. -- Она сбрызнула
одеколоном подмышки. -- У тебя ведь есть дом?
-- Есть, -- буркнул я и натянул майку. Продолжая сидеть на кровати, еще раз бросил
взгляд в окно. -- Тебе куда ехать?
-- В сторону порта. А что?
-- Я тебя подброшу. Чтоб не опоздала.
Не выпуская щетки из руки, она уставилась на меня и, казалось, вот-вот расплачется.
Если она поплачет, -- думал я, -- то ей обязательно полегчает. Но она так и не заплакала.
-- Слушай, что я тебе скажу, -- сказала она. -- Конечно, я перебрала и была пьяная. То
есть, какая бы дрянь со мной ни приключилась, отвечаю я сама.
Сказав это, она деловито похлопала рукояткой щетки по ладони. Я молча ждал, что она
скажет дальше.
-- Так или не так?
-- Ну, так...
-- Но спать с девушкой, когда она лишилась сознания -- низость!
-- Так я же ничего не делал...
Она чуть помолчала, как бы сдерживая свое кипение.
-- Хорошо, а почему я тогда была голая?
-- Ты сама разделась.
-- Не верю!
Она бросила щетку на кровать и принялась засовывать в сумочку бумажник, помаду,
таблетки от головной боли и разные другие мелочи.
-- Вот ты говоришь, что ничего не делал. А доказать сможешь?
-- Может, ты сама как-нибудь проверишь?
-- А как?!
Она казалась сердитой не на шутку.
-- Я тебе клянусь.
-- Не верю!
-- Тебе остается только верить, -- сказал я. И мне сразу стало неприятно.
Прекратив надоевший разговор, она вытолкала меня наружу, вышла следом сама и
заперла дверь.
Вдоль реки тянулась асфальтовая дорога. Не обмениваясь ни единым словом, мы дошли
по ней до пустыря, где стояла моя машина. Пока я протирал салфеткой лобовое стекло, она
недоверчиво обошла вокруг и уставилась на коровью морду, размашисто намалеванную
белой краской на капоте. В носу у коровы было большое кольцо, а в зубах она держала
белую розу и вульгарно улыбалась.
-- Это ты нарисовал?
-- Нет, это еще до меня.
-- А почему вдруг корова?
-- И в самом деле, -- сказал я.
Она отступила на два шага назад и еще раз посмотрела на коровью морду. Потом сжала
губы, будто бы в запоздалой досаде на то, что вдруг разговорилась, и села в машину.
Внутри было ужасно жарко. До самого порта она молчала, вытирая полотенцем
струящийся пот и беспрестанно куря. Она закуривала, делала три затяжки, внимательно
смотрела на фильтр, словно проверяя, отпечаталась ли помада, после чего засовывала
сигарету в пепельницу и доставала новую.
-- Слушай, я опять насчет вчерашнего. Что я там говорила-то? -- неожиданно спросила
она, уже перед выходом из машины.
-- Да разное...
-- Ну хоть что-нибудь вспомни.
-- Про Кеннеди.
-- Кеннеди?
-- Про Джона Ф. Кеннеди.
Она покачала головой и вздохнула.
-- Ничего не помню.
Вылезая, она молча засунула за зеркало заднего вида бумажку в тысячу иен.
10.
Стояла страшная жара. В раскаленном воздухе можно было варить яйца.
Я открыл тяжеленную дверь "Джей'з Бара", по обыкновению навалившись на нее
спиной, и глотнул кондиционированного воздуха. Застоявшиеся запахи табака, виски,
жареного картофеля, подмышек и канализации аккуратно накладывались друг на друга, как
слои немецкого рулета.
Как обычно, я занял место в конце стойки, прислонился спиной к стене и оглядел
публику. Три французских моряка в непривычной глазу форме, с ними две женщины,
парочка двадцатилетних -- и все. Крысы не было.
Я заказал пиво, а к нему сэндвич с мясом и кукурузой. Потом достал книгу, чтобы
скоротать время до прихода Крысы.
Минут через десять вошла женщина лет тридцати в безобразно ярком платье, с грудями,
налитыми, как два грейпфрута. Она села через стул от меня, точно так же оглядела
помещение и заказала себе "гимлет" (*3). Отпив глоток, она встала и до одурения долго
говорила по телефону -- затем перекинула через плечо сумочку и отправилась в уборную.
На протяжении сорока минут это повторялось три раза. Глоток "гимлета", долгий
телефонный разговор, сумочка, уборная.
Передо мной появился бармен Джей. "Задницу не протер еще?" -- спросил он с кислым
видом. Хоть и китаец, а по-японски он говорил гораздо лучше моего.
Третий раз вернувшись из уборной, женщина огляделась вокруг, скользнула на соседнее
со мной место и тихо произнесла:
-- Извините ради бога, у вас мелочи не найдется?
Я кивнул, выгреб из кармана мелочь и высыпал ее на стойку. Тринадцать
десятииеновых монет.
-- Спасибо. Очень помогли. А то я бармену уже надоела -- разменяй, да разменяй...
-- Не стоит... Вы избавили меня от ненужной тяжести.
Она приветливо кивнула, проворно сгребла мелочь и ушмыгнула к телефону.
Я захлопнул книгу. Джей по моей просьбе поставил на стойку переносной телевизор, и
под пиво я принялся смотреть прямую трансляцию бейсбольного матча. Игра была не кое-
какая. В одном только четвертом сете у двух питчеров (*4) отбили шесть подач, причем два
хита принесли по очку. Один из полевых игроков, не выдержав позора, повалился на траву
в приступе анемии. Пока питчеров меняли, запустили рекламу. Шесть роликов подряд --
про пиво, страхование, витамины, авиакомпанию, картофельные чипсы и гигиенические
салфетки.
Французский моряк, видимо, потерпев с женщинами неудачу, остановился у меня за
спиной со стаканом пива в руке и спросил по-французски, что я смотрю.
-- Бейсбол, -- ответил я по-английски.
-- Бейсбол?
