нём устранена невесомость и запаса ядерного топлива хватает на год...- Они
коснулись пальцами ног мягкого волнистого песка. - И всё в нём так
упрощено... Знаешь, что сказал дядя?
- Что? - Толя прилёг на горячий песок.
- Он сказал, что это такая современная маши-на - даже грудной младенец
смог бы управлять ею... Толя рассмеялся:
- Ну да, так бы и смог! А выверять курс по карте? А старт? А посадка?
Ведь легко промахнуться и врезаться в землю...
- Много ты знаешь! - возмутился Колесников. - Этого не может случиться!
Всем управляет электронный мозг, он самостоятельно проделывает множество
операций, держит радио- и телесвязь с Землёй и другими планетами, убирает и
выпускает шасси, уклоняется от встречных астероидов и метеоритов. Правда,
иногда случается...
Толя оторвал от песка голову:
- А сколько человек в экипаже?
- Всего пятеро... А что?
- А то... - сказал Толя. - А то... - Он вдруг замялся, страшно смутился и
покраснел, потому что ему внезапно пришла в голову совершенно сумасшедшая
или, точнее, совершенно фантастическая мысль, и ему даже стало немножко
страшно от неё - такая она была неожиданная, ослепительная, ужасная. - А то,
- растерянно бормотал Толя, - то...
- Ты что, спятил? - спросил Колесников.
- Да... кажется... - признался Толя, потому что хотя он и прожил уже
двенадцать лет, а так и не научился говорить неправду, и сейчас ему было
трудно не рассказать Колесникову всё, что он задумал, а говорить этого
нельзя было ни в коем случае. И он мямлил и заикался: - Я... я... Я
подумал... Я хотел...
И он в конце концов сказал бы ему правду, если б Колесников не прервал
его:
- Ну что ты хотел бы? Что? Терпеть не могу мямлей!
Толя, минуту назад распаренный и красный, внезапно побледнел и, к
немалому удивлению Колесникова, уткнулся лицом в песок и пролежал так
несколько минут, потом .медленно приподнял голову, и с его губ, носа и щёк
посыпались приставшие песчинки.
- А если звездолёт сядет на море? - спросил он. - Или в болото? Или в
лес? Что тогда делать?
- Да не может он туда сесть! - закричал Колесников. - Сложнейший
электронный мозг не разрешит ему посадку в такие места, он контролирует все
действия пилота и штурмана. Но если пилот сам хочет вести или сажать
звездолёт, он должен сесть за штурвал...
- Ты так говоришь, будто уже был в этом "Звез-долёте-100".
- Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на
космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей,
осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал
мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на...
- Дай честное слово, что всё это правда! - Толя сел на песок.
- А зачем мне врать тебе?
Потом они сели в автолёт и помчались к своему дому, и опять сзади, с
боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной
регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый
скоростью к спинке сиденья, и думал: "Нет, Колесникову нельзя даже намекать
об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Ан-дрюшей, тогда другое дело:
им бы можно было рассказать обо всём..."
Глава 4
ОТОБРАННЫЕ ПРАВА
Дела у Жоры были из рук вон плохи. Он опять проспал.
Что уж тут делать - любил он поспать. Недавно отец привёз домой взамен
устаревших роботов, помогавших по хозяйству, двух новейшей марки, и в то
время, когда отец с матерью были на работе, они старательно пылесосили и
убирали квартиру, стирали, гладили и готовили еду. Так что Жоре нечего было
делать, и он целыми днями шатался по городу или по двору. Спать он мог до
полудня. А так как слишком много спать вредно, отец приказал одному из
роботов будить его в восемь утра - пластмассовым крючком стаскивать одеяло.
Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав:
"Подъём, лежебока!" - однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул
ногой и продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья
уставился на часы, было уже девять.
Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не
помывшись и даже не поев- а уж этого почти никогда не случалось с ним! -
бросился к лифту. Нажал, синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в
штаны, застёгивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он
спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала
кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал
торчащие во все стороны жёсткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил
его вниз, вид у Жоры был что надо: щёки блестели, как подрумяненные, щедро
смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был
аккуратно затянут - даже кончик его не торчал, как обычно, в сторону...
И не скажешь, что недоспал!
И не скажешь, что совсем не завтракал...
Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и
сегодня всё потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию... И
ведь сам же виноват во всём!
Две недели назад он прочёл в городе объявление, что скоро на их
Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нём могут
принять участие все желающие, начиная с семи лет, - певцы и певицы, гимнасты
и гимнастки, танцоры и танцовщицы... Прочёл это Жора и тут же подумал: а
знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей... Вдруг она подойдёт и будет
танцевать в балете перед всем городом? Жоре стало очень хорошо. С этим
настроением он на ходу прыгнул в автолёт. И хотя дверь сзади сильно
прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над
ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке... Однако во дворе
её не оказалось; а вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется
ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и
недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтоб он привёз ещё одного
механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
Итак, Леночки во дворе не оказалось и был прекрасный предлог ворваться к
ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
- Лен... Праздник!.. Слышала? - сразу выплеснул он из себя, сильно
запыхавшись.
Леночка играла на маленьком электронном пианино.
Услышав его, она недовольно встряхнула длинными волосами и слегка
повернула к нему голову:
- А помедленней ты можешь говорить?
- Могу... - И, мучаясь, Жора стал тянуть, как неживой, но когда наконец
добрался до главного - до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с
вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
- Ты что как мертвый? Скорей говори! Ну, Жора и сказал. Слово в слово
запомнил объявление.
- Жорочка, спасибо! - Леночка так подпрыгнула, что ее коротенькое голубое
платье на мгновение встало колоколом, крутнулось вокруг неё, а потом
опустилось. Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
Кто же думал, что всё обернётся по-иному?
...Жора выскочил из лифта и своей тяжеловатой походкой побежал во двор. И
посмотрел на её окно. Конечно же, оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до
того как Жора сообщил ей про объявлевие, и главный балетмейстер Праздника
посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил её в отобранную группу и
сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном
спектакле,- до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчёсы-вать
свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под её синего
гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи...
Окно её было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплёлся к дому. И
здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил
Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в
мире всё так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда
на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или
клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город
завален вкуснейшими бананами - ешь сколько влезет! - и когда магазины полны
большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно
ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную
студию Дворца юных, чтоб научиться рисовать и писать масляными красками; не
спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтоб
рассматривать в телескоп далёкие звёзды и планеты - как будто это самое
интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не
рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько
оазисов-городов... Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко
и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать...
-Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? - крикнул Жора, - Могу принести
отцу!.. Поймал вчера и спрятал .в коробочку.
- Оставь её себе... Ты Колесникова не видел? Его машины нет в гараже?
И не успел Жора ответить, как в гараже -огромном подземном, с плавным
выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не
Колесников ли?..
Мимо Толи в красном автолёте проехал Андрей Михайлович, Алькин отец,
ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая
чёрная бородка и чёрные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников,
глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник. Каждое
утро уезжал художник к морю - за триста километров отсюда, нырял с
аквалангом у белого буйка и писал картину...
Толя бывал па выставках художников, прилетевших с Марса, он восторженно
разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвящённые жизни других
планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие
картины пишутся.
- Возьмите меня! - крикнул Толя, бросившись за красным автолётом. - Я
свой акваланг захвачу!
- Не могу! Глубина большая - не выдержишь. - Андрей Михайлович улыбнулся,
прибавил газу и умчался со двора.
- Не огорчайся по каждому пустяку, - сказал Жора, - бери пример с меня:
ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном...
- Ну и не мечтай!
- Слушай, - дружелюбно сказал Жора, - завтра утром Алька поедет с отцом -
он сам говорил мне, - попросись...
Толя покачал головой.
- Какой же ты всё-таки... - сказал Жора. - Возьми меня - всегда весёлый,
радостный, а ты... Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
И правда, во двор вошёл Алька с двумя большими прозрачными сумками на
колесиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от
тонкого аромата земляники, от острых запахов копчёной рыбы и ананасов...
- Дай куснуть чего-нибудь! - попросил Жора. - Со вчерашнего вечера ничего
во рту не было!
- Жуй. - Алька достал из сумки самый большой ананас.
Жора тут же разделал его перочинным ножичком, нарезал на равные ломти и
стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он
вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился - так было вкусно и приятно, и
лицо его, толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось
красивым...Вот как он умел есть!
Толя изумлённо смотрел на него. Он тоже любил ананасы, но, кажется,
только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
И не один Толя. Алька тоже загляделся на Жору. И улыбался.
- Ещё? - спросил Алька.
Жора кивнул и принялся за второй ананас. Потом он запросто съел килограмм
абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное
