приобрели некоторую самостоятельность и требовали гораздо меньше внимания.
Вечер 23 июня я коротал в палатке один - Утек отлучился на несколько
дней по своим делам. Волки, как обычно, начали традиционный концерт перед
уходом на охоту. На этот раз Ангелина превзошла самое себя: в ее высоком
голосе прозвучала такая жажда свободы, что я готов был предложить
собственные услуги для присмотра за волчатами на время ее отсуствия.
Однако мне не стоило беспокоится. Призыв, а возможно непосредственный
приказ, дошел и до Альберта; так или иначе, по окончании пения Ангелина и
Георг весело убежали, а Альберт угрюмо поплелся к логову, и покорно обрек
себя в жертву неистовым волчатам.
Через несколько часов начался проливной дождь, и наблюдения пришлось
прервать.
Утром разведрилось, туман рассеялся, но волков пока не было видно.
Лишь к девяти часам на гребне показались Георг и Альберт.
Оба нервничали и суетились. После нетерпеливой беготни, долгого
вынюхивания и коротких остановок, во время которых они внимательно
разглядывали окрестности, волки разошлись. Георг взобрался на самое
высокое место песчаного вала и пристально всматривался в тундру с востока
и с юга, а Альберт побежал к северному концу оза, лег на каменистом бугре
и устремил взор на запад.
Волчица по-прежнему не появлялась, и это наряду с необычным
поведением самцов крайне меня встревожило. Мысль о том, что с Ангелиной
что-то случилось, болезненно отозвалось во мне. Я даже не подозревал,
насколько к ней привязан, и теперь, когда она, видимо, пропала, искренне
переживал ее гибель.
Я совсем уже собрался выйти из палатки, чтобы поглядеть, нет ли где
Ангелины, но она опередила меня. Взглянув напоследок в подзорную трубу, я
вдруг увидел, что волчица вылезла из логова и побежала через оз. В первый
момент мне не удалось определить, что она тащит в зубах, но затем я с
удивлением разглядел, что это волчонок.
Несмотря на тяжесть ноши (волчонок весил не меньше пяти килограммов),
волчица довольно быстро пересекла склон по диагонали и скрылась в низких
зарослях стланцевой ели. Минут через пятнадцать она вернулась за следующим
волчонком, потом еще за одним, а около десяти часов утра унесла
последнего.
Как только волчица скрылась, на этот раз окончательно, оба волка
покинули свои сторожевые посты - они, очевидно, охраняли переезд семьи - и
поспешили за ней, оставив меня мрачно созерцать опустевший ландшафт.
Происшедшее совершенно меня обескуражило: вероятно, я чем-то настолько
досадил волкам, что вынудил их покинуть логово. (Другое обьяснение этому
массовому исходу попросту не приходило мне в голову). В таком случае
следовать за ними бессмысленно. Не зная, что делать, я поспешил в избушку,
чтобы посоветоваться с Утеком.
Утек сразу же успокоил меня. По его словам, переселение волчат в это
время года - явление нормальное для каждой волчьей семьи. Он обьяснял это
несколькими причинами. Во-первых, волчат "отняли от груди", а в
непосредственной близости от логова нет воды. Поэтому необходимо перевести
их в такое место, где можно утолять жажду не из материнских сосков.
Во-вторых, волчата выросли и в логове им тесно. В-третьих, - и это,
пожалуй, самое важное - молодняку пора прощаться с детством и начинать
учение.
- Им не годится жить в яме, они уже взрослые, но еще не настолько,
чтобы всюду сопровождать родителей, - так переводил Майк объяснения Утека.
- Поэтому старые волки отыскали для них новое место, и теперь волчатам
достаточно простора, пусть спокойно бегают и познают мир.
Утек и Майк знали, где находится летнее логовище, и на следующий день
мы перенесли туда палатку, выбрав для нее место, откуда частично
просматривалось обиталище волков.
Новый дом волков находился примерно в километре от старого. Это было
узкое ущелье с отвесными стенами, заваленное огромными валунами. Внизу
раскинулось поросшее травой болотце, оно кишело полевками, - лучшего места
для обучения волчат охотничьей азбуке не сыскать. Чтобы выбраться из
ущелья, нужно ловко лазать, а этого волчата еще не умели, поэтому их можно
было спокойно оставлять одних, не опасаясь, что они убегут и заблудятся. В
случае нападения других хищников, водящихся в тундре, - песцов и ястребов
- волчата смогут постоять за себя, они уже достаточно сильны.
15
Место нового логовища было идеальным с волчьей точки зрения, но я
этого не находил - нагромождение валунов мешало моим наблюдениям. К тому
же карибу начали понемногу возвращаться с севера, и охотничий азарт
полностью овладел тремя моими волками. И хотя они по-прежнему проводили
большую часть дня в летнем логове или поблизости от него, ночные походы
так изнуряли их, что они только и делали, что спали.
Время тянулось убийственно медленно, но дядюшка Альберт спас меня
отскуки - он влюбился.
Я уже рассказывал, что вскоре после моего первого появления в избушке
Майк поспешно уехал к своим и взял всех собак - не из страха, что они
попадут под скальпели, которых у меня было великое множество (как я тогда
подумал), а по той простой причине, что их нечем кормить, когда нет
карибу. Весь июнь упряжка оставалась у эскимосов, чье стойбище находилось
на территории летнего выпаса оленей. Теперь, когда карибу возвращались на
юг, эскимос, державший у себя собак, привел их обратно.
Собаки Майка - великолепные животные местной породы. Вопреки легенде,
эскимосские лайки отнюдь не являются полуприрученными волками, хотя вполне
возможно, что оба вида произошли от одних предков. Уступая волкам в росте,
лайки значительно коренастее, у них широченная грудь и короткая шея;
пушистый, как султан, хвост кольцом завит над крестом. Они разнятся от
волков и в других отношениях. Так, в отличие от своих диких родственников
самки лаек не считаются с сезоном, и течка у них может наступить в любое
время года.
В только что возвратившейся упряжке Майка была сука, у которой как
раз начался такой период. Темпераментная от природы и любвеобильная по
личной склонности, она перебудоражила всю упряжку и доставила Майку массу
хлопот. Как-то вечером он разворчался, и тут меня осенило. Целемудренный
нрав волков не позволил мне расширить свои познания относительно их
половой жизни, хотя минувшей весной я готовился наблюдать за их повадками
в течение короткого мартовского сезона спаривания, когда они бродят за
стадами карибу. но до сих пор мне не удалось заполнить этот пробел в моем
образовании.
Из рассказов Майка и Утека я знал, что волки не против смешанных
браков. Они спариваются с собаками при первой же благоприятной
возможности, что, впрочем, случается редко, так как собаки обычно либо
привязаны, либо работают. Но бывает, что и случается. Вспомним об этом, я
выдвинул предложение, за которое Майк тотчас ухватился, чем доставил мне
большую радость. Он и сам был доволен не меньше моего - ему давно хотелось
узнать, что за ездовая собака получится от скрещивания волка с лайкой.
Теперь, когда шар был запущен, оставалось провести игру по всем
правилам. Надо было обеспечить строго научную постановку эксперимента. Я
решил провести опыт по этапам. Первый из них заключался в том, что я и Куа
(так звали собак) отправились на прогулку вокруг моего нового
наблюдательного пункта - нужно, чтобы волки узнали о ее существовании и
состоянии, в котором она находилась.
Куа отнеслась к этому с величайшей готовностью. Стоило нам пересечь
одну из волчьих троп, как она пришла в такой раж, что я еле удержал ее за
крепкую цепь. Она тянула меня по следу, нетерпеливо обнюхивала каждую
пометку. Мне стоило большого труда отбуксировать ее обратно к избушке.
Там, на крепкой привязи, она в полнейшем расстройстве чувств провыла всю
ночь напролет.
А может, она пела не с горя. Когда я проснулся на следующее утро,
Утек доложил, что у нас был гость. И верно, на мокром песке, менее чем в
ста метрах от привязи для собак, отчетливо виднелись следы крупного волка.
Очевидно, только присуствие ревнивых псов помешало роману завершиться в ту
же ночь.
Я не ожидал, что события развернуться с такой быстротой, хотя и
предвидел, что либо Георг, либо Альберт в первый же вечер наверняка найдут
соблазнительно "надушенные" billets doux, оставленные Куа.
Теперь следовало привести в исполнение вторую часть задуманного
плана. Вдвоем с Утеком мы отправились к палатке и в ста метрах от нее
натянули толстую проволоку, привязав концы к двум скальным обломкам
(расстояние между ними составляло около пятнадцати метров).
На следующее утро мы отвели туда Куа (вернее, Куа отвела нас).
Несмотря на ее решительные попытки вырваться и самостоятельно начать
поиски волка, нам удалось защелкнуть на проволоку карабин ее цепи. Тем
самым лайка получила достаточную свободу движения, а мы заняли командное
положение, сидя в палатке, откуда могли открыть огонь из винтовки, если
что-нибудь пойдет не так, как надо.
К моему удивлению, Куа моментально успокоилась и проспала большую
часть дня. Взрослых волков около летнего логовища не было, но иногда мы
замечали в траве на болотце волчат, которые охотились за мышами.
Было уже около девятого вечера, когда из-за скалистого хребта,
ограждающего логово с юга, внезапно послышалась охотничья песня волков.
При первых же звуках Куа вскочила на ноги и присоединила свой голос к
хору. Как она выла! Даже во мне, хотя в моих жилах нет ни собачьей, ни
волчьей крови, манящее, призывное пение Куа пробудило мечты о былых днях и
прежних радостях.
Нам не пришлось долго сомневаться, что волки ее поняли. Хор оборвался
на полутакте, и через несколько секунд вся тройка показалась на хребте. И
хотя Куа находилась от них на расстоянии по меньшей мере четырехсот
метров, волки отлично ее разглядели. После минутного колебания Георг и
Альберт со всех ног кинулись к собаке.
Однако Георг не ушел далеко. Не успел он сделать полсотни шагов, как
его догнала Ангелина и - не берусь утверждать определенно, но у меня
сложилось такое впечатление - подставила ему ногу. Георг неуклюже свалился
на мокрую почву тундры, а когда поднялся, то интерес к Куа у него
совершенно пропал. Правда, я даже не допускал мысли, что Куа
заинтересовала его в сексуальном отношении, вероятно, он просто хотел
выяснить, кто это вторгся в их владения. Как бы то ни было, Георг и
Ангелина вернулись к летнему логову и улеглись у входа в ущелье, откуда
наблюдали за происходящим, предоставив Альберту возможность выйти из
создавшегося положения по собственному усмотрению.
Я не знаю, сколько времени Альберт прожил холостяком, но, несомненно,
долго. Волк на такой скорости подлетел к привязанной Куа, что проскочил
мимо. На какую-то долю секунды мне показалось, что он принял нас за
соперников и мчится к палатке, чтобы разделаться с нами, но он повернул
обратно и снизил скорость. До Куа, охваченной экстазом ожидания,
оставалось всего два-три метра, как вдруг в поведении Альберта произошла
удивительная метаморфоза. Он с ходу остановился, опустил свою большую
голову и превратился... в шута.
Это было тяжкое зрелище. Плотно прижав уши к широкому черепу и
растянув губы в безобразную гримасу, волк начал извиваться, как щенок, -
возможно, он хотел изобразить безумную страсть, но, на мой взгляд, это
скорее смахивало на симптоны старческого слабоумия. В довершение всего он
заскулил отвратительным льстивым фальцетом - совсем как китайский мопс.
