успеха (если вообще сумеет добиться). Это его дело, его жизнь, и стоит ему
добыть достаточное количество мяса для себя самого и своей семьи, как он
предпочитает остальное время посвятить отдыху, дружеским встречам с
сородичами или играм.
О "кровожадности" волков слагают легенды. Но я не знаю ни одного
веского доказательства в пользу того, что волки режут больше оленей, чем
могут сьесть. Напротив, зимой, убив оленя, они посещают свою "кладовую" до
тех пор, пока со скелета не сдерут последний кусок мяса. Если в тундре
много чаек, ворон, песцов и других любителей поживиться падалью, волки
нередко расчленяют тушу убитого животного и прячут в разных местах
подальше от места поимки. В летние месяцы, когда все семейство, включая
волчат, вольно скитается по тундре, волки становятся лагерем у каждого
добытого оленя, пока не уничтожат его полностью.
От шестидесяти семи убитых волками карибу, которых я обследовал уже
после того, как волки сьели все, что могли, в основном остались лишь
кости, связки, шерсть и отбросы. В большинстве случаев крупные коститакже
были разгрызаны и из них высосан костный мозг. А иногда даже череп
оказывался вскрытым - грандиозная задача для волка.
Но интересно: в подавляющем большинстве даже эти весьма скромные
останки позволяли судить о перенесенных оленями болезнях или повреждениях.
Чаще всего наблюдались деформации костей черепа, вызванные некрозом.
Стертые зубы свидетельствовали о принадлежности к старым и, следовательно,
слабым животным.
Свежеубитые оленьи туши, которые можно было бы исследовать еще
целыми, встречались редко; но иногда мне удавалось оказаться на месте
почти в самый момент умерщвления оленя волками, и я с редким нахальством
прогонял законных хозяев.
Они довольно робко, хотя и неохотно, удалялись. И вот что я
обнаружил: некоторые убитые олени оказались настолько зараженными
паразитами (наружными и внутринними), что так или иначе должны были
подохнуть в ближайшее время.
По мере того как бежали недели и лето близилось к концу, я все больше
убеждался в справедливости слов Утека. Лично мне было совершенно ясно, что
в жизни оленей волки играют первостепенную роль, способствуя скорее
сохранению оленьего поголовья, нежели его уничтожению, однако поверят ли в
это мои наниматели? Да, чтобы их убедить, требовались незыблемые доводы,
предпочтительно доказательства материального характера.
С этой целью я начал собирать паразитов, которых находил на
зарезанных волками карибу. Утек по обыкновению живо заинтересовался этой
новой стороной моей деятельности, но радовался он недолго.
На всем протяжении истории соплеменники Утека питались почти
исключительно олениной, причем преимущественно сырой или недоваренной (что
обьясняется нехваткой топлива для кострой). Сам Утек был вскормлен на
оленьем мясе, которое предварительно прожевывала для него мать; это была
основная пища с тех пор, эскимос считал мясо даром провидения, и ему не
приходило в голову критическим оком взглянуть на "хлеб насущный". Когда же
он увидел, что я извлекаю из тела карибу тысячи глистов и цист различных
видов, то несказанно удивился.
Как-то утром Утек хмуро следил за тем, как я вскрываю старого оленя,
особенно сильно зараженного паразитами. Я всегда старался подробно
обьяснить ему, чем занимаюсь. И сейчас, как мне показалось, было самое
время ознакомить его с основами паразитологии. Я извлек из печени карибу
пузырь цисты размером с мяч для игры в гольф и обьяснил, что это инертная
стадия солитера; если его яйца будут сьедены плотоядным животным, они
постепенно превратятся в сегментированных паразитов длиной около десяти
метров, которые "аккуратно" свернутся в клубок где-нибудь в кишечнике
нового хозяина.
Утеку сделалось не по себе.
- Ты хочешь сказать, когда это сьест волк? - с надеждой спросил он.
- Наак, - ответил я, щеголяя своим знанием эскимосского языка, - не
только волк, но и песец, и даже человек. Солитер разовьется в любом из
них, хотя в человеке, пожалуй, несколько хуже.
Утек вздрогнул и поскреб живот, будто почувствовал болезненное
ощущение в этом месте.
- К счастью, я не люблю печенку, - с облегчением вздохнул он,
уцепившись за этот спасительный факт.
- Ну, глисты в теле карибу встречаются повсюду, - сказал я с
энтузиазмом эксперта, просвещающего профана. - Смотри. Видишь точки в мясе
огузка? Белые люди называют такое мясо "финнозным". Это покоящаяся форма
другого паразитического червя. Правда, я не знаю, развивается ли он в
человеке. Но вот такие - и я ловко извлек из рассеченного легкого
нитевидные нематоды длиной свыше двадцати сантиметров каждая, - такие
встречаются и у людей; они способны удушить человека.
Утек зашелся в припадке кашля, и его кирпичное лицо побледнело.
- Довольно, - взмолился он, - замолчи! Я сейчас же вернусь в лагерь и
стану думать о других вещах, пока не позабуду все сказанное тобой. Нет, ты
недобрый! Ведь если это правда, то мне остается только питаться рыбой, как
выдре, или умереть с голоду. Но, может, это только шутка белого человека?
Я деланно рассмеялся.
- Еема, Утек. Ну, конечно, я пошутил. Это только шутка. А теперь
ступай в лагерь и приготовь на ужин бифштексы. Только, - я не смог
удержаться от невольной мольбы, - прожарь их как следует!
21
В середине сентября выгоревшая тундра угрюмо побурела; лишь там, где
раньше заморозки тронули низкие ягодники, ее оживлял красновато-коричневый
оттенок.
Болотистые пастбища вокруг Волчьего Дома покрылись сетью свежих троп,
проложенных идущими на юг стадами карибу, и жизненный уклад волков
изменился.
Волчата покинули летнее логовище, и хотя еще не могли сопровождать
Ангелину и двух самцов на большую охоту, но уже принимали участие в
ближних вылазках.
Они начали познавать мир, и эти осенние месяцы были счастливейшими в
их жизни.
Когда мы с Утеком возвратились домой после путешествия по центральной
тундре, то обнаружили, что наша семья волков бродит широко по своему
участку и проводит дни там, где увлечется охотой.
В меру своих сил и возможностей я делил с ними бродячую жизнь и
безмерно наслаждаться. Комары исчезли. По ночам иногда подмораживало, но
дни стояли теплые и ясные.
В один из таких ласковых, солнечных деньков я направился на север от
оза, вдоль гряды холмов, которые возвышались над обширной долиной. Долина
была богата кормами и служила оленям излюбленной магистралью, ведущей на
юг.
На белесом небе тучей сажи висели вороньи стаи, сопровождающие стада
оленей. Выводки тундрянок-куропаток кричали в зарослях стелющегося
кустарника. Стайки морянок, готовых к дальнему перелету, бороздили озерца
тундры.
В долине подо мной медленно катился поток карибу - стадо за стадом.
Продолжая пастись, они безумно двигались на юг: их направлял инстинкт,
более древний, чем наши познания.
В нескольких километрах от оза, где находилось волчье логово, мне
посчастливилось найти нишу на вершине утеса, и я устроился весьма удобно:
спиной уперся в шероховатую, нагретую солнцем скалу, колени подтянул к
подбородку и навел бинокль на живой поток в низу в надежде увидеть волков.
И я не обманулся в своих ожиданиях. Около полудня на гребне
поперечной гряды, чуть к северу от меня, появились два волка. Через
некоторое время к ним присоединились еще два взрослых волка и четверо
волчат. После обычного ритуала - прыжков, взаимного обнюхивания и
помахивания хвостами, большинство волков улеглось, но некоторые продолжали
сидеть и лениво наблюдали за оленями, которые двигались по обеим сторонам
долины, в нескольких сотнях шагов от волков.
Я сразу узнал Ангелину и Георга. Что же касается другой пары волков,
то один из них смахивал на дядюшку Альберта, а другого - стройного
темно-серого зверя - мне прежде не доводилось встречать. Я так и не узнал,
кто он и откуда, но до конца моего пребывания в тундре он неизменно
оставался в стае.
Среди волков, точнее, среди всего живого вокруг, включая оленей и
меня самого, только Георг проявлял некоторую активность. В то время как
остальные блаженно грелись на солнышке, Георг неугомонно сновал
взад-вперед по гребню хребта. Разок-другой он останавливался перед
Ангелиной, но та не обращала на него никакого внимания и только лениво
помахивала хвостом.
Сквозь дремоту я заметил, как на склон гряды, где отдыхали волки,
поднялась важенка - очевидно, наткнулась на участок, густо поросший
лишайником. Она, несомненно, видела волков, но продолжала двигаться в их
направлении и вскоре оказалась метрах в двадцати от одного из волчат.
Волчонок, внимательно следивший за ней, поднялся на ноги и, к моему
великому удовольствию, стыдливо оглянулся через плечо на остальных волков,
а затем, повернувшись, пополз к ним с поджатым хвостом.
Даже Георг, этот матерый хищник, который медленно приближался к
важенке, вытянув нос принюхиваясь, не смог нарушить ее безмятежного
спокойствия. И только когда он, оскорбленные в своих лучших чувствах,
сделал ложный выпад в ее сторону, важенка высоко вскинула голову,
повернулась на задних ногах и галопом помчалась в долину - скорее
возмущенная, нежели испуганная.
Время шло, живой поток продолжал двигаться, и я уже потерял всякую
надежду назахватывающее зрелище - видимо, придется удовлетвориться
коротенькой интермедией, разыгранной между волком и важенкой; очевидно,
волки сыты и наслаждаются послеобеденной сиестой. Но я ошибся - Георг
что-то задумал.
Он в третий раз подошел к Ангелине, лениво разлегшейся на боку, и на
этот раз не принял отказа. Право, не знаю, что уж он ей сказал, но, верно,
что-то дельное - волчица поднялась, отряхнулась и послушно двинулась за
ним. А Георг тем временем направился к другой паре - Альберту и Незнакомцу
- и принялся их обнюхивать. Выслушав его предложение, те в свою очередь
поднялись на ноги. Волчата, всегда готовые принять участие в любом
мероприятии, с восторгом присоединились к взрослым. Встав в круг, вся стая
подняла морды и завыла - точь-в-точь, как они это делали у логова перед
ночной охотой.
По правде говоря, меня удивило, что они готовятся к охоте так рано,
средь белого дня, но, пожалуй, больше всего меня поразило, что олени никак
не отреагировали на волчий хор. Лишь некоторые из них лениво подняли
головы и равнодушно взглянули в сторону волков, а затем снова принялись за
мировую пастьбу. Я не успел осмыслить происходящее, как Ангелина, Альберт
и Незнакомец убежали, оставив волчат сидеть рядком на самом гребне; прямо
перед ними расположился Георг. Один из волчат кинулся было вслед за
волками, но Георг двинулся на него, и тот поспешно вернулся на место.
С юга тянул слабый ветер, и трое волков тесной кучкой пошли ему
навстречу. В долине они побежали рысцой, растянувшись цепью и неторопливо
минуя группы мирно пасущихся карибу. Оленей по обыкновению это ничуть не
встревожило, ни один из них не отбежал в сторону - разве только когда
возникла прямая угроза столкновения.
Волки в свою очередь не обращали внимания на оленей и равнодушно
пробегали мимо небольших табунков, среди которых было немало однолеток.
Они не тронули никаго, а целеустремленно продолжали свой путь и вскоре
оказались почти против моей ниши. Тут Ангелина остановилась и села,
остальные последовали ее примеру. Вновь началось обнюхивание, затем
