- Мам, похорони меня в Павловском Посаде.
- Ой, что ты!.. Что ты говоришь?
- Потерпи.
Я чмокнула его волосатую ногу возле щиколотки, горько завыла.
- Потерплю, потерплю, потерпим... Бывают же промежутки.
- Больше не будет, мама. Выхода нет... Ты моя, я твой...
К рассвету он примолк.
Я на раскладушечке неподалеку, смотрю: подымается одеяло от его ды-
хания или нет? Решила не жить. Как и зачем жить без него? Потом заора-
ла на всю ивановскую, вызывая "скорую". Быстро приехали по знакомому
уже адресу. Вставили ему в рот трубочку, она ритмично свистела. Дышит.
Теплый. Живой... Мчимся по Москве.
Когда вносили в реанимацию, я в последний раз увидела его ступни,
узнала бы из тысячи... Помню, грудью кормлю его, держу его ножку и ду-
маю: запомню - поперек ладони в аккурат вмещалась его ступня - от
пальчика до пяточки... В коридоре холодно, лампочка висит где-то высо-
ко. Темно, неуютно. У входа в реанимацию, откуда доносится свист, его
свист, стоит лавка. Я иссякла. Прилегла и подложила ладонь под щеку.
"Зачем мы здесь, сыночек?.." Маленьким был, соску не взял, выплюнул. Я
сокрушалась, видя, что с соской дети спокойнее. Тогда выплюнул, а сей-
час вставили насильно. И я, не дыша, молю Бога, чтоб этот свист не
смолк.
...Позвали меня давно-давно в съемочную группу фильма "Комиссар" на
собеседование. По пути домой я вспоминала встречу, сценарий и изуми-
лась фамилии режиссера - Аскольдов, забавно... "Аскольдова могила".
Может, это рок? Может быть, на съемках боев меня конь забьет...
Оставила своего красивого душевного мальчика-подростка на чужую
тетку, обеспечила разными "пряниками" - и на четыре месяца в киноэкс-
педицию под Херсон. С картиной не ладилось: режиссеру преднамеренно не
создавали условий для съемки, мучили, издевались. Приезжал директор
студии, съемку приостанавливали. Режиссер, человек интеллигентный,
внимательный, предлагал мне не раз:
- Может быть, съездите домой, пока есть пауза?..
- Нет, нет, что вы!
Я скрытно жалела его и картину.
Потом его судили. Уволили из штата студии. Дело-то какое вытащили!
Лошадей много снимали. Конюшня была за двадцать километров от нашего
пристанища. Два конюха-алкоголика не подковывали коней. Их было много,
а значит, и на пропой хватало с лихвой. Стертые копыта от беспрерывных
скачек приводили в конце концов к выбраковыванию. Убыток колоссальный.
Свалили эту беду на режиссера. Владимир Басов, Ролан Быков и я акку-
ратно ездили на суд... Додумались все же адвокаты до того, что коней
подковывать режиссер не должен был. Картину, еще не озвученную, поло-
жили на двадцать лет на полку. И в картине боль, и сына вспоминать бы-
ло тяжело. Не ехала я к нему. Ну что стоило вырваться на два дня...
Старалась не вспоминать его, ни лица, ни пальцев, ни голоса. Бывало,
едва сдерживалась, чтоб не бросить все и съездить. Как-нибудь доведу
съемки до конца, а там и радость моя - сын...
Вот как раз в эти четыре месяца его и "схватили". Вернулась - он в
больнице... Помчалась туда. Он был веселый и виноватый. Признался в
том, что Сашка Берлога принес пиво и "колеса" (таблетки). Пылко заве-
рил меня, что это больше не повторится. Я поверила. Хотела поверить и
поверила. Волнение не покидало меня и дома. Я незаметно смотрела на
него и недоумевала, как он произнес "пиво и колеса", такие чуждые сло-
ва, с пониманием дела...
Долго потом он не виделся с теми дружками. Призвали в армию. Появи-
лась надежда: время, режим службы, он окончательно забудет о прошлом.
Вернулся из армии, и, не объяснившись с ним, я поняла - он прячет от
меня вторую жизнь... "Хоть бы нечасто, хоть бы как раньше",- молила
судьбу. Ходил на студию, ездил с театром по городам... Еще не дошло до
окончательной апатии. Спустя какое-то время я молила о другом: "На
этот раз пауза длиннее, теперь уже, наверное, навсегда. Хоть бы нав-
сегда..."
- Да, мама, все! Сам себе противен...
Снова надежда - отдых душе. Жены пугались его "странных" дней и
уходили. Тем более ни "мерседеса", ни "видюшника", ни светской жиз-
ни...
- Здравствуй! - эхом под сводами старинного коридора прозвучал зна-
комый голос.
- Здравствуй.- Привстав, взглянула на поздоровавшегося.
Это отец его пришел. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Плакать
на его плече не пристало: мы уже давным-давно не жили вместе. Как ока-
залось, ни на его плече, ни на своей подушке не выплачешься за всю ос-
тавшуюся жизнь...
САША
Когда в теплую городскую квартиру втаскивают срубленную елку, в дом
входят лес, небо, морозный воздух. Человек рад встретить Новый год
возле наряженного чуда. Елочка смирно служит хозяевам. Ей, может быть,
не нравится прикасаться к тюлевым занавескам и к полированной мебели,
но она помалкивает. Вошедшая в дом зеленая красавица явилась от земли,
дороги - оттуда, где начинается все и вся.
Вот так же откуда-то "оттуда", где лес, дорога, песни, колоски хле-
ба, явилась Саша Порогова и предстала перед экзаменационной комиссией
актерского факультета Института кинематографии. "Не звали? А я тут",-
словно хотела сказать. Дыхание не унять, волнение тоже. Будто от само-
го села Шураново бегом бежала.
С улыбкой, готовая выполнить любое задание, Саша никак не могла
справиться с волнением.
- Что вы будете читать, девушка?
- Читать? - изумленно спросила она.- Ничего!
- Как? Вы не подготовились?
- Ну...
- Приехали издалека...
- Да вы не переживайте!
- Вы хотите поступать на актерский факультет?
Глаза Саши загорелись, она ждала подсказки...
- Давайте я лучше спою вам!
- Спойте,- согласилась комиссия, стараясь не спугнуть присевшую пе-
ред ними редкую птицу.
Саша обрадовалась, улыбнулась, обнажив белые ровные зубы, приподня-
ла брови. Потом приложила ладонь к правой щеке и, чуть склонив голову,
запела... Поначалу деликатно, зная, что ее голос тут не поместится, а
потом - была ни была! "Хазбулат удалой, бедна сакля твоя..." Низкий
тембр ее голоса всех заворожил. На второй песне неожиданно голос
взмыл, она запела колоратурным сопрано.
Саша поправляла платье, чтоб вырез был в середине. Платье из тем-
но-зеленого трикотажа, явно с чужого плеча. Поясочек "не отсюда", спе-
реди завязан на бантик, подчеркивая тонкую талию, высокую грудь. Русые
косы, собольи брови, дымчатые глаза. Красавица без косметики. Лицо
подкрашено природой и молодостью. "Вы слышали?" "Видели?" "Уму непос-
тижимо!" - понеслось по институту.
"Может быть, пойдешь учиться петь?" "Нет. Я сперва буду играть, а
потом петь..." Горячо и старательно принялась учиться Саша по всем
предметам, особенно по мастерству актера.
На актерском факультете есть любимые амплуа и нелюбимые. Саша ски-
сала, когда нужно было надевать кринолины и в угоду программе быть
светской дамой, да еще страдать, кричать и думать на "ихнем" языке.
Отделавшись, она ныряла к своим героям. Бить кулаком по подошве ботин-
ка, возмущаться тем, что простому человеку можно и ненастоящую кожу
поставить, шепелявить и не выговаривать букву "эр". На очередном экза-
мене комиссия валялась от смеха. Иногда вырывались краткие аплодисмен-
ты, что не разрешалось. А как в спектакле "20 лет спустя" Михаила
Светлова исполняла Тоську! Сцена с типографским наборщиком. Первый
комсомольский журнал. Это очень красиво: "Ю-ный про-ле-та-рий",- пояс-
няла она нараспев. Точным жестом показывала, каким должен быть заголо-
вок.
Саша училась с душой, с полной отдачей. Радовалась, что не только в
селе Шураново, но и в "Поднятой целине" и в "Молодой гвардии" - все
люди, люди - настоящие! Они могут и последним куском поделиться, и по-
мочь, если надо, и спеть песню навзрыд.
"Саша, Саша! Потише, уймись!" - учили ее педагоги. А Саша уж если
захохочет, то слышно далеко. "Ну и что? Дите с голосом родилось",- го-
ворил преподаватель физкультуры. Она приложит ладонь ко рту и начинает
смеяться тихо. А то, бывало, как прыснет, скривит лицо, так засмеются
и те, которые даже не знали, в чем дело. Много ли надо тому, кто смеш-
лив, и тому, кто
(Ростислав Васильевич). По всем предметам у нее пятерки. Все прочи-
тано, усвоено, но посмеяться - хлебом не корми! Мы просили пересказать
тот или иной обязательный по общеобразовательной программе роман. Она
садилась и рассказывала. Шли и сдавали экзамены, кто на тройку, а кто
и на четверку. Сильный голос не соответствовал ее лирической внешнос-
ти, шаловливости. Мы беспрестанно заводили ее в свободную аудиторию,
просили спеть. Она не отказывала - пела и пела. Меня Саша полюбила,
урывками заглядывала в нашу аудиторию и, подморгнув, вызывала в кори-
дор на перерыв.
Никто из нас не был еще влюблен: так, поцеловывались с мальчишками
по темным углам - и все. Ребята с вечера дружбу предлагали, к утру мы
им готовили ответы. Через сутки без обид и выяснений альянсы рушились.
До серьезного дело не доходило - зачем? И так хорошо. Главное - блес-
нуть по основному предмету - мастерству актера. И педагог похлопает по
плечу, и мальчик какой-нибудь в столовую пригласит или место займет в
просмотровом зале, где фильмы показывали по программе.
Саша как-то надела ветхое тряпье старухи и так произнесла монолог
на экзамене, что до слез всех довела. Спектакль этот пошел в защиту
диплома. Саша утвердилась в амплуа драматической актрисы. Ей нравился
также спектакль "Гибель надежды" Гейерманса. Играла рыбачку, которая
вечно ждет своего мужа, братьев, отца.
- Вот тебе и иностранная пьеса.
- Ну и что?
- Ты ведь шарахаешься от всего иностранного.
- Это не иностранная. Это наша!
По предмету "художественное слово" педагог поручил ей парный отры-
вок из чеховской классики.
- Пускай другие про Лужки орут! "Воловьи лужки наши, Воловьи лужки
наши!" - завизжала Саша с гримасой избалованной невесты.
- Вон! - гаркнул педагог.
- Слава тебе, Господи!..- Она послала воздушный поцелуй сидящим, а
в коридоре заорала: - Шумел камыш, деревья гнулись...
Коса на камень...
Не простила Саша преподавателю по художественному слову, когда он
предложил ей кусок из "Плача Ярославны".
- Нудно, мне не нравится.
- Поезжай в колхоз. Из тебя получится хороший бригадир.
- До хорошего бригадира надо еще покорячиться как следует... Поня-
ли?
Потом с удовольствием надела дерюгу рыбачки и стала метаться по во-
ображаемому берегу моря...
- Пороговой надо прочистить мозги! - заявил заведующий кафедрой.н
Надо проработать ее на общефакультетском собрании.
Так и сделали.
Весь факультет явился на суд Пороговой.
- Видите ли, все ей дозволено!
Она оправдывала свою двойку по марксизму-ленинизму: не люблю, мол,
Карла Маркса.
- Сначала надо знать его, а потом любить или не любить! - кричала
ассистент преподавателя.
Саша перепугалась. Опустила голову, слушает внимательно. Вынесли
строгий выговор. Но прошло немного времени, и она уселась внизу в ки-
оске сигареты продавать, газировку. Торговала в очередь со старым де-
дом Ваней. Тот отпускал ее на важные, по ее разумению, предметы.
- Что ты здесь делаешь, Саша? - изумился как-то педагог.
- Богатею, милые мои, кушать-то надо...
По двум спектаклям мы получили высокие оценки и были приняты в Те-
атр киноактера. В театр-то нас взяли, а ролей - никаких, началась по-
лоса застоя в нашей жизни. Саша, как штык, была с утра на репетиции,
хоть и не занята в выпускаемых спектаклях: "Молодая гвардия", "Три
солдата", "Машенька"... Решила самостоятельно приготовить роль Любки
Шевцовой. Я мизансцены показываю, за всех персонажей подыгрываю. Ее
работа понравилась, но... Ведь фильм уже был. Зритель, конечно, поку-
пал билеты на нас - тех исполнителей, которых он знал по кино. Спек-
такль продолжал жизнь фильма "Молодая гвардия" при полных аншлагах.
