сыпно печется об их здоровье.
- На чем мы вчера остановились? Два и три четверти стакана, не так
ли? - говорил он. - Прекрасно! Сегодня мы выпьем только два с половиной
стакана, а завтра три. Не забудьте: завтра три стакана!.. Это очень,
очень важно.
И все больные проникались убеждением, что это действительно очень,
очень важно!
Чтобы не запутаться во всех этих целых числах и дробях, ни разу не
ошибиться, он записывал их в книжечку. Пациент ни за что не простит
ошибки на полстакана.
С такой же тщательностью он устанавливал или изменял длительность
ежедневной ванны, основываясь на соображениях, известных ему одному.
Доктор Латон, завидуя и негодуя, с презрением пожимал плечами и воск-
лицал:
- Вот шарлатан!
Ненависть к доктору Влеку доводила его до того, что иной раз он поро-
чил даже свои минеральные воды: - Поскольку мы еще сами-то плохо знаем,
какое действие они оказывают, это ежедневное изменение дозировки - со-
вершеннейшая нелепость, его нельзя обосновать никакими законами терапии.
Такие недостойные приемы роняют авторитет медицины.
Доктор Онора только улыбался. Он всегда старался через пять минут
после врачебной консультации выкинуть из головы, сколько стаканов воды
предписал пить своему пациенту.
- Двумя стаканами больше, двумя меньше, - говорил он Гонтрану в весе-
лую минуту, - это только источник заметит, да и ему-то все равно.
Он позволил себе лишь одну ехидную шутку относительно своего благо-
честивого коллеги, сказав, что тот врачует с благословения папского се-
далища. Зависть у него была осторожная, ядовитая и спокойная.
Иногда он добавлял:
- О, это молодец! Он знает больных, как свои пять пальцев, а для на-
шего брата это важнее, чем знать их болезни.
Но вот как-то утром в отель "Монт-Ориоль" прибыла чета высокородных
испанцев - герцог и герцогиня де. Рамас-Альдаварра, которые привезли с
собою своего домашнего врача, доктора Мадзелли из Милана.
Это был молодой человек лет тридцати, высокий, стройный, весьма при-
ятной наружности, без бороды, но с пышными усами.
С первого же дня он покорил всех обедавших за общим столом; герцог,
особа унылая, страдавший чудовищным ожирением, не выносил одиночества и
пожелал обедать вместе со всеми. Доктор Мадзелли уже знал по фамилии
почти всех завсегдатаев табльдота, сумел сказать комплимент каждой даме,
любезность каждому мужчине, улыбался каждому лакею.
За столом он сидел по правую руку от герцогини, эффектной дамы лет
тридцати пяти - сорока, с матовой бледностью лица, с черными очами, с
густыми волосами цвета воронова крыла, и перед каждым блюдом говорил ей:
"Чуть-чуть", или: "Нет, этого нельзя", или: "Да, да, кушайте". Он сам
наполнял ее бокал, чрезвычайно заботливо соразмеряя пропорцию вина и во-
ды.
Он наблюдал и за питанием герцога, но с явной небрежностью. Впрочем,
пациент не принимал в расчет его указаний, ел с животной прожорливостью,
выпивал за едой по два графина красного вина, отнюдь не разбавляя его
водой, а затем выходил отдышаться на свежий воздух и, рухнув на стул у
дверей отеля, принимался страдальчески охать и жаловаться на плохое пи-
щеварение.
После первого же обеда доктор Мадзелли, успев с одного взгляда произ-
вести всем оценку, подошел на террасе казино к Гонтрану, курившему сига-
ру, представился и повел с ним разговор.
Через час они уже были приятелями. На следующее утро Мадзелли попро-
сил представить его Христиане, когда она выходила из дверей водолечебни-
цы, завоевал в десятиминутном разговоре ее симпатию и вечером познакомил
с ней герцогиню, которая, как и герцог, не любила одиночества.
Он ведал решительно всем в доме этого испанского семейства, давал
превосходные кулинарные рецепты повару, делал ценные указания горничной,
как ей ухаживать за волосами хозяйки, чтобы они сохранили свой велико-
лепный цвет, блеск и пышность, кучеру сообщал полезные сведения по вете-
ринарии, помогал герцогской чете приятно скоротать вечерние часы, приду-
мывал всевозможные развлечения и умел подобрать из случайных знакомых в
отелях приличное общество.
Герцогиня говорила о нем Христиане:
- Ах, дорогая, он настоящий чародей, все знает, все умеет!.. Я обяза-
на ему своей фигурой.
- Как так "фигурой"?
- Ну да. Я начала полнеть, а он спас меня режимом и ликерами.
Мадзелли умел сделать интересной даже медицину, говорил о ней непри-
нужденно, весело и с поверхностным скептицизмом, тем самым показывал
слушателям свое превосходство.
- Все это весьма просто, - заявлял он, - я не очень верю в лекарства,
- вернее, совсем не верю. В старину медицина исходила из того принципа,
что на всякую болезнь есть лекарство. Люди верили, что бог в неизречен-
ном своем милосердии сотворил целебные снадобья от всякого недуга и лишь
предоставил смертным, может быть, из лукавства, заботу самим их открыть.
И врачеватели открыли бесчисленное множество снадобий, но так и не узна-
ли, от каких именно болезней они помогают. В действительности лекарств
нет, а есть болезни. Когда болезнь определится, надо, по мнению одних,
тем или иным способом прервать ее, а по мнению других а - ускорить ее
течение! Сколько в медицине школ, столько и методов лечения. В одном и
том же случае применяются совершенно противоположные средства: одни наз-
начают лед, другие - горячие припарки, одни предписывают строжайшую дие-
ту, другие - усиленное питание. Я уж не говорю о бесчисленных ядовитых
лекарствах, которыми одарила нас химия, извлекая их из растений и мине-
ралов. Конечно, все это оказывает действие, но какое - неизвестно: иног-
да спасает, иногда убивает.
И он смело заявлял, что до тех пор, пока медицина не пойдет по новому
пути, взяв исходной точкой химию органическую, химию биологическую, с
уверенностью полагаться на нее невозможно, ибо она лишена научной осно-
вы. Он рассказывал анекдоты о чудовищных промахах крупнейших врачей в
доказательство того, что вся их хваленая наука - сущий вздор и надува-
тельство.
- Поддерживайте вместо всего этого энергичную деятельность тела, -
говорил он, - кожи, мышц, всех органов, а главное, желудка, ибо он наш
отец-кормилец, питающий весь человеческий механизм, его регулятор, сре-
доточие жизненных сил.
Он утверждал, что по своему желанию, одним только режимом может сде-
лать людей веселыми или печальными, способными к физическому или к
умственному труду - в зависимости от назначаемого питания. Может даже
воздействовать на самый интеллект - на память, на воображение, на всю
работу мозга. И в заключение он шутливо заявлял:
- Я все недуги лечу массажем и кюрасо.
О массаже он говорил с благоговением и называл голландца Амстранга
волшебником, чудотворцем, богом. Показывая свои белые тонкие руки, он
восклицал:
- Вот чем можно воскрешать мертвых!
И герцогиня подтверждала:
- В самом деле, он массирует дивно!
Он считал также превосходным средством, возбуждающим действие желуд-
ка, употребление спиртных напитков небольшими дозами и сам составлял
мудреные смеси, которые герцогиня должна была пить в определенные часы -
одни перед едой, другие после еды.
Каждое утро, в половине десятого, он приходил в кофейню казино и тре-
бовал свои бутылки; ему приносили эти бутылки, запертые серебряными за-
мочками, - ключ от них он держал при себе. Он наливал понемногу из каж-
дой в очень красивый голубой бокал, который почтительно держал перед ним
на подносе вышколенный лакей, а затем отдавал приказание:
- Ну вот, отнесите это герцогине в ванную комнату, - пусть выпьет,
как только выйдет из воды, еще не одеваясь.
Любопытные спрашивали:
- А что вы туда наболтали?
Он отвечал:
- Ничего особенного - крепкая анисовая, чистейший кюрасо и превосход-
ная горькая.
Через несколько дней красавец доктор стал центром внимания всех
больных, и они пускались на всяческие уловки, чтобы добиться от него со-
ветов.
В часы прогулок, когда он прохаживался по аллеям парка, со всех
стульев, где сидели красивые молодые дамы, отдыхая меж двумя предписан-
ными стаканами воды из источника Христианы, раздавались возгласы: "Док-
тор!" Он останавливался с любезной улыбкой, и его увлекали ненадолго на
узенькую дорожку, проложенную по берегу речки.
Сначала "с ним беседовали о том, о сем, потом деликатно, ловко и ко-
кетливо переходили к вопросам здоровья, но говорили таким безразличным
тоном, словно речь шла о ком-то постороннем.
Ведь он не был достоянием публики, ему нельзя было заплатить, пригла-
сить его к себе: он принадлежал герцогине, только герцогине. Но как раз
это исключительное его положение и подстегивало прелестных дам, усилива-
ло их старания. А так как все шепотком говорили, что герцогиня ревнива,
страшно ревнива, между дамами началось отчаянное соперничество - каждой
хотелось добиться врачебного совета от прекрасного итальянца.
Впрочем, он давал советы без особых упрашиваний.
И тогда между женщинами, которых он осчастливил своими указаниями,
началась другая игра: они обменивались откровенными признаниями, желая
доказать его особую заботливость.
- Ах, душечка, какие вопросы он мне задавал!
- Нескромные? Да?
- Ах, что там нескромные. Ужасные!.. Я не знала, что и отвечать... Он
осведомлялся о таких вещах... о таких...
- Представьте, со мной было то же самое. Он все расспрашивал меня о
моем муже.
- Да, да, и меня тоже. И с такими интимными подробностями... Право, я
чуть не сгорела со стыда. Отвечать на такие вопросы... Хотя и понимаешь,
что они необходимы.
- О, совершенно необходимы! От этих мелочей зависит здоровье. Знаете,
он обещал массировать меня зимой в Париже. Мне это очень нужно, чтобы
дополнить лечение водами.
- А скажите, милочка, как вы думаете отблагодарить его? Ведь ему
нельзя заплатить.
- Бог мой, конечно, нельзя. Я думаю подарить ему булавку для галсту-
ка. Он, должно быть, любит булавки: я у него заметила уже две или три, и
очень красивые.
- Ах, что же мне теперь делать! Какая вы, душечка, нехорошая! Перех-
ватили мою мысль. Ну, ничего, я подарю ему кольцо.
Дамы составляли заговоры, придумывали сюрпризы, чтобы ему угодить,
изящные подарки, чтобы его растрогать, всяческие милые знаки внимания,
чтобы его пленить.
Он стал "гвоздем сезона", главной темой разговоров, единственным
предметом всеобщего любопытства; но вдруг распространился слух, что граф
Гонтран де Равенель ухаживает за Шарлоттой Ориоль и собирается на ней
жениться. Весь Анваль загудел шумными пересудами.
С того вечера, как Гонтран открыл с Шарлоттой бал на празднестве в
казино, он ходил за нею как пришитый; у всех на глазах он был необыкно-
венно внимателен к ней, как всякий мужчина, стремящийся понравиться де-
вушке и не скрывающий своих намерений: отношения их приняли характер ве-
селого и откровенного флирта, который постепенно и так естественно при-
водит к более глубокому чувству.
Они виделись почти ежедневно, потому что обе девочки влюбились в
Христиану и очень дорожили ее дружбой, в чем немалую роль играло, конеч-
но, польщенное тщеславие. Гонтран же стал вдруг неразлучен с сестрой. По
утрам он устраивал прогулки, по вечерам игры, к великому удивлению Хрис-
тианы и Поля. Потом они заметили, что он как будто увлекается Шарлоттой.
Он весело поддразнивал ее, но в шутках его сквозили тонкие комплименты,
выказывал ей множество изящных, едва заметных знаков внимания, связываю-
щих нежной близостью два молодые существа. Привыкнув к непринужденно-фа-
мильярным манерам этого великосветского шалопая-парижанина, девушка вна-
чале ничего не замечала и по природной доверчивости простодушно смеялась
и дурачилась с ним, как с братом.
Но однажды, когда сестры возвращались домой, проведя весь вечер в
отеле за всяческими играми, в которых Гонтран несколько раз пытался по-
