тетей Лизон. Она вновь делала то, что ушло и позабылось, вновь водила
мадам Аделаиду по ее аллее. И каждое утро она просыпалась в слезах.
Она неотступно думала о Поле, пытала себя вопросами: "Что он делает?
Каким он стал? Вспоминает хоть изредка обо мне?" Гуляя по тропинкам,
протоптанным между фермами, она перебирала эти мучительные думы; но
больше всего страдала она от неутолимой ревности к незнакомой женщине,
похитившей у нее сына. Только эта ненависть удерживала ее, мешала ей
действовать, поехать за ним, проникнуть к нему. Ей все казалось, что его
любовница встретит ее на пороге и спросит: "Что вам здесь надобно, суда-
рыня?" Маюринская гордость возмущалась в ней от возможности такой встре-
чи; и высокомерие женщины, ни разу не оступившейся, сохранившей незапят-
нанную чистоту, разжигало в ней гнев против подлости мужчины, раба гряз-
ной плотской любви, которая оподляет даже сердца. Все человечество было
ей гадко, когда она думала о нечистых тайнах похоти, о марающих ласках,
о тех альковных секретах, которые знала по догадке и которыми объясня-
лась нерасторжимость многих связей.
Прошли еще весна и лето.
Но когда настала осень с долгими дождями, сереньким небом и мрачными
тучами, ей до того опостылела такая жизнь, что она решила сделать пос-
леднюю попытку вернуть своего Пуле.
Надо думать, его страсть успела остыть.
И она написала ему слезное письмо:
"Дорогое мое дитя, заклинаю тебя вернуться ко мне. Вспомни, что я
стара, больна и круглый год одна с прислугой. Я живу теперь в маленьком
домике у самой дороги. Это очень нерадостно. Но если бы ты вернулся ко
мне, все бы для меня было по-иному. Кроме тебя, у меня никого нет на
свете, а мы не виделись с тобой целых семь лет! Ты и вообразить себе не
можешь, сколько я выстрадала и сколько души вложила я в тебя. Ты был мо-
ей жизнью, моей мечтой, единственным моим упованием, единственной лю-
бовью, и ты далеко от меня, ты меня покинул!
Ах, вернись, маленький мой Пуле, вернись и обними свою старую мать,
которая в отчаянии протягивает к тебе руки.
Жанна"
Он ответил через несколько дней:
"Дорогая мама, я тоже был бы счастлив повидать тебя, но у меня нет ни
гроша. Пришли мне немного денег, и я приеду. Впрочем, я и сам собирался
съездить к тебе и поговорить об одном своем намерении, которое позволило
бы мне исполнить твое желание.
Бескорыстие и "привязанность той, что была моей подругой все трудные
дни, пережитые мной, не имели и не имеют границ. Дольше мне невозможно
уклоняться от публичного признания ее верной любви и преданности. Кста-
ти, у нее превосходные манеры, которые ты, без сомнения, одобришь. К то-
му же она очень образованна, много читает. А главное, ты не представля-
ешь себе, чем она всегда была для меня. Я был бы негодяем, если бы не
дал ей доказательств своей признательности. Итак, прошу у тебя разреше-
ния на брак с ней. Ты простишь мне мои ошибки, и мы заживем вместе в
твоем новом доме.
Если бы ты знала ее, ты бы сразу же дала согласие. Уверяю тебя, что
она совершенство и притом образец благовоспитанности. Ты, без сомнения,
полюбишь ее. Что же касается меня, то я не могу без нее жить.
С нетерпением жду от тебя ответа, а пока мы оба от души целуем тебя.
Твой сын
виконт Поль де Ламар",
Жанна была уничтожена. Она застыла в неподвижности, опустив письмо на
колени; ей были ясны происки этой девки, которая все время удерживала ее
сына, ни разу не пустила его к ней, дожидаясь своего часа - того часа,
когда старуха мать, дойдя до отчаяния, не устоит перед желанием обнять
свое дитя, смягчится и даст согласие на все.
И неизжитая обида от неизменного предпочтения, которое Поль оказывал
этой твари, разрывала ее сердце.
Она твердила про себя:
- Он не любит, не любит меня.
Вошла Розали.
- Он собрался на ней жениться, - проговорила Жанна.
Служанка даже подскочила.
- Ох, сударыня, не давайте согласия. Как можно, чтобы господин Поль
подобрал эту потаскуху.
И Жанна, подавленная, но полная возмущения, ответила:
- Будь покойна, голубушка, этого я не допущу. А раз он не желает при-
езжать, я сама поеду к нему, и тогда посмотрим, кто из нас возьмет верх.
Она немедленно написала Полю, что собирается приехать и желает уви-
деться с ним где угодно, только не на квартире этой твари.
В ожидании ответа она начала сборы. Розали принялась укладывать в
старый баул белье и одежду своей госпожи, но, расправляя ее платье, дав-
нишнее летнее платье, вскричала вдруг:
- Да вам даже надеть-то на себя нечего! Я вас не пущу так! На вас
стыдно будет смотреть, а парижские дамы сочтут вас за прислугу.
Жанна подчинилась ей, и они вдвоем отправились в Годервиль, где выб-
рали материю в зеленую клетку и отдали шить местной портнихе. Затем заш-
ли за указаниями к нотариусу, мэтру Русселю, который каждый год ездил на
две недели в столицу. Сама Жанна не была в Париже двадцать восемь лет.
Он дал подробнейшие наставления, как остерегаться экипажей, как, убе-
речься от воровства, советуя зашить деньги в подкладку платья, а в кар-
мане держать только то, что нужно на мелкие расходы. Он долго распрост-
ранялся о ресторанах с умеренными ценами и указал два или три, где быва-
ют дамы; затем он рекомендовал гостиницу "Нормандия" около вокзала, где
обычно останавливался сам, и разрешил сослаться там на него.
Уже целых шесть лет между Парижем и Гавром проложена была железная
дорога, о которой шло столько толков. Но Жанна, удрученная горем, еще не
видела знаменитого локомотива, который все перевернул в округе.
Тем временем от Поля ответа не было.
Она прождала неделю, другую, каждое утро выходила на дорогу навстречу
почтальону и с трепетом обращалась к нему:
- Для меня что-нибудь есть, дядюшка Маландэн?
И тот неизменно отвечал охрипшим от переменчивого климата голосом:
- Покамест ничего, сударыня.
Ну конечно же, эта женщина не позволяла Полю ответить!
Тогда Жанна решила ехать, ничего не дожидаясь. Она хотела взять с со-
бой Розали, но служанка отказалась сопутствовать ей, не желая увеличи-
вать дорожные расходы.
Впрочем, она и хозяйке своей не позволила взять больше трехсот фран-
ков.
- Если вам потребуется еще, вы мне напишете, я схожу к нотариусу, а
он уже будет знать, как переслать вам деньги. А то господин Поль все
приберет к рукам.
Итак, в одно декабрьское утро обе взобрались в двуколку Дени Лекока,
который повез их на станцию, - решено было, что Розали проводит хозяйку
до железной дороги.
Прежде всего они справились о стоимости билета, потом, когда все было
улажено и баул сдан в багаж, стали ждать, глядя на железные полосы и
стараясь понять, как действует эта штука, и до того были заняты увлека-
тельной загадкой, что даже позабыли о печальной цели путешествия.
Наконец послышался отдаленный гудок, они повернули головы и увидели
черную машину, которая все росла, приближаясь. Чудовище надвинулось с
оглушительным грохотом и прокатило мимо них, волоча за собой цепочку до-
миков на колесах; кондуктор открыл дверцу, Жанна со слезами поцеловала
Розали и взобралась в одну из клеток.
Взволнованная Розали кричала:
- Прощайте, сударыня, счастливого пути, до скорого свидания!
- Прощай, голубушка.
Снова раздался гудок, и вся вереница домиков покатилась сперва мед-
ленно, потом быстрее и, наконец, с ужасающей скоростью.
В купе, куда попала Жанна, два господина спали, прислонившись к стен-
ке в разных углах.
Она смотрела, как мелькали поля, деревья, фермы, селенья, и была оше-
ломлена такой быстротой, чувствовала себя захваченной новой жизнью, уне-
сенной в новый мир, непохожий на мир ее тихой юности, ее однообразной
жизни.
Уже смеркалось, когда поезд прибыл в Париж. Носильщик взял багаж Жан-
ны, и она, перепуганная сутолокой, не привыкшая лавировать в движущейся
толпе, почти бежала за ним, чтобы не потерять его из виду.
Когда она очутилась в конторе гостиницы, то прежде всего поспешила
заявить:
- Меня к вам направил господин Руссель.
Хозяйка, массивная женщина сурового вида, сидевшая за конторкой,
спросила:
- Кто это такой - господин Руссель?
- Да это нотариус из Годервиля, он останавливается у вас каждый год,
- растерявшись, отвечала Жанна.
- Очень возможно. Только я его не знаю, - сказала тучная особа. - Вам
нужна комната?
- Да, сударыня.
Слуга взял ее баул и пошел по лестнице впереди нее.
У нее тоскливо сжималось сердце. Она села подле маленького столика и
попросила, чтобы ей принесли чашку бульона и кусочек цыпленка. С самого
утра у нее ничего не было во рту.
Уныло пообедала она при одной свечке, предаваясь грустным размышлени-
ям, вспоминая, как была здесь проездом по возвращении из свадебного пу-
тешествия, как во время этого пребывания в Париже впервые проявился ха-
рактер Жюльена. Но она была тогда молода, и бодра, и жизнерадостна. Те-
перь она чувствовала, что стала старой, неловкой, даже трусливой, сла-
бой, терялась от малейшего пустяка. Кончив обед, она подошла к окну и
взглянула на улицу, полную народа. Ей хотелось выйти из гостиницы, но
было страшновато. Она обязательно заблудится, казалось ей. Тогда она
легла и задула свечу.
Но грохот, ощущение чужого города и треволнения пути мешали ей ус-
нуть. Проходили часы. Шумы улицы понемногу затихали, а она все бодрство-
вала, ей не давала покоя тревожная полудрема больших городов. Она при-
выкла к мирному и глубокому сну полей, который усыпляет все - растения,
людей, животных; а сейчас она ощущала кругом какое-то таинственное ожив-
ление. До нее доносились, словно просачиваясь сквозь стены, почти неуло-
вимые голоса. Иногда скрипел пол, хлопала дверь, звенел звонок.
Внезапно, часов около двух ночи, когда она стала засыпать, в соседней
комнате раздался женский крик; Жанна привскочила и села в постели; потом
ей послышался смех мужчины.
И тут, с приближением дня, ею завладела мысль о Поле; она встала и
оделась, едва только забрезжил рассвет. Они жили на улице Соваж в Ситэ.
Помня наказ Розали соблюдать экономию, она собралась туда пешком. Погода
стояла" ясная; морозный воздух пощипывал щеки; озабоченные люди бежали
по тротуарам. Она торопливо шла по той улице, которую ей указали и в
конце которой ей нужно было повернуть направо, а затем налево. Дойдя до
площади, она должна была спросить, куда идти дальше. Она не нашла площа-
ди и обратилась с вопросом к булочнику, который дал ей противоположные
указания. Она послушалась его, сбилась с дороги, долго плутала, следова-
ла другим наставлениям и заблудилась окончательно.
В полной растерянности она шла теперь почти наугад и совсем уже соб-
ралась остановить фиакр, как вдруг увидела Сену. Тогда она пошла по на-
бережным.
Приблизительно через час она свернула на улицу Соваж - темный и узкий
переулок. Перед дверью она остановилась до того взволнованная, что
дальше не могла сделать ни шагу.
Тут, в этом доме, был он - Пуле.
У нее дрожали колени, дрожали руки; наконец она решилась, прошла ко-
ридором, увидела каморку швейцара и спросила, протягивая монету:
- Вы не могли бы подняться и сказать господину Полю де Ламар, что его
ждет внизу старая приятельница его матери.
- Он отсюда съехал, сударыня, - ответил швейцар.
Дрожь пробежала по ней.
- А где он теперь живет? - пролепетала она.
- Не знаю.
У нее до того закружилась голова, что она едва не упала и некоторое
время не могла выговорить ни слова. Наконец отчаянным усилием она овла-
дела собой, и прошептала:
- Давно он съехал?
Швейцар оказался словоохотливым.
- Как раз две недели назад. Ушли как-то вечером в чем были и больше
не возвращались. Они задолжали всему кварталу; сами понимаете, какой им
