святая святых преступного мира? Профессор Красницкий!
-- Красницкий! -- Чудаков удивленно вскинул брови. -- И это
правда?
-- Конечно, ложь! -- горячо воскликнул Щеглов. -- Но Боброву нужно
было во что бы то ни стало убедить Валентину, что судьба и даже жизнь
ее друга всецело зависят от Красницкого. Да, да, жизнь! Эти подонки
внушили бедной девушке, что в случае провала всей организации рядовых
исполнителей, а именно таковым якобы являлся ее парень, как правило,
убирают, избавляясь тем самым от лишних свидетелей. Другими словами,
его жизнь всецело была в руках профессора. Может быть, для нас с тобой
эти измышления показались бы неправдоподобными, наивными, но на бедную
девушку, искренне переживавшую за судьбу своего друга, рассказ произвел
сильное впечатление. У нее не возникло и тени сомнения в словах
Кривого. Поверила она и в причастность к этому профессора Красницкого.
А почему бы и нет? Сейчас, когда крупнейшие авторитеты падают со своих
пьедесталов с неимоверной быстротой, а их место занимают те, кого еще
совсем недавно мы считали своими классовыми врагами, подобные изменения
в сознании молодежи происходят легко и безболезненно. Привыкли. Но вот
судьба того парня была ей явно небезразлична. Поэтому реакция девушки
на это известие вполне объяснима. Кривой, или Артем Кривушкин, давший
эти показания, сообщает, что даже он опешил, когда она вцепилась в него
обеими руками и чуть ли не силой вырвала у него ответ, чем же она может
помочь своему неблагодарному ухажеру. Да, Бобров оказался неплохим
психологом. Именно такого проявления чувств и ждали преступники от
Валентины Храповой -- ну, может быть, не столь бурного. Действуя по
инструкции, полученной от Боброва, Кривой сообщил девушке, что
единственным выходом из создавшегося положения является компрометация
профессора Красницкого в глазах общественности, его коллег по
университету, а также жены. Что скомпроментированный профессор не
сможет осуществить свой мерзкий план. Только вот загадка -- почему? Но
Валентина этим вопросом не задалась, она безоговорочно поверила, что
другого выхода нет. А компромат Кривой предложил создать самой
Валентине. От нее требовалось "признание" в интимной связи с
профессором, к которой он ее склонил, использовав свое служебное
положение. Ясно, что "признание" это она должна сделать отцу. А уж отец
якобы предаст дело огласке и потребует от профессора публичного
объяснения своих действий. Валентина смутилась и поначалу наотрез
отказалась от этого плана. Здесь она впервые засомневалась в словах
Кривого, но тот так красочно разрисовал ей подробности ликвидации
неугодных свидетелей в преступном мире, что она окончательно потеряла
рассудок. Да, да, конечно, она согласна! И "признание" было сделано. Но
Храпов, вопреки "расчетам" Кривого и ожиданиям Валентины, не стал
предавать это дело огласке, а решил расправиться с обидчиком сам.
Бобров мог торжествовать -- его план удался. Весь этот план был
построен на его прекрасном знании психологии человека, конкретных
характеров главных его исполнителей, их аффектов и эмоционального
настроя. И в то же время план этот -- цепь случайностей; более того, в
целом он -- великая случайность, авантюра, замок, построенный на песке.
Ведь тот парень, ради которого Валентина пошла на этот позор, вполне
мог оказаться человеком порядочным, отважным, не поддаться на угрозы
Кривого, как ни в чем не бывало встретиться с девушкой на следующий
день, объясниться с ней и тем самым разрушить замысел
Боброва-Мартинеса-Кривого. Наоборот, Валентина могла оказаться не столь
решительной и отказалась бы принять на себя позор -- и снова план был
бы на грани срыва. Наконец, сам Храпов совсем не обязательно должен был
бы стрелять в профессора Красницкого, а, к примеру, объяснился бы с ним
при помощи кулаков -- и этим ограничился. Но в том-то и заключается
талант Боброва как психолога, что эта цепь случайностей, приведшая
Храпова в Снегири, была наиболее вероятной в данной ситуации. Его
знание человеческих душ, их слабых струн, болевых точек дало ему
возможность управлять всем ходом операции и предугадать ее исход. Нет,
его план был построен не на цепи случайностей; Бобров знал, что тот
парень -- трус, Валентина -- самоотверженная и пылкая девушка, а ее
отец -- неуравновешенный, вспыльчивый, решительный человек с
обостренным чувством справедливости, к тому же прошедший афганскую
войну. Бобров рассчитал верно -- и в этом его незаурядность. Тем он
опаснее, что до сих пор находится на свободе.
Щеглов на секунду прервал свой рассказ и закурил очередную
сигарету.
-- Валентина Храпова, вызванная мною вторично, подтвердила
показания Кривого. Так что честное имя профессора Красницкого
восстановлено. Не знаю, правда, как о признании дочери сообщить
Храпову, -- это будет для него ударом вдвойне: с одной стороны,
предательство дочери, хотя и во имя благородной цели, а с другой --
убийство невинного человека... Теперь несколько слов о Мартинесе. По
возвращении из Снегирей в день убийства Красницкого наш радист, никогда
ранее не стрелявший в человека, столь сильно был потрясен содеянным,
что свои угрызения совести и смятенное состояние духа решил утопить в
вине. Бросив храповское ружье и взяв крупную сумму денег, он отправился
в один из московских ресторанов, хотя Бобров и пытался предостеречь его
от этого. Следующим пунктом назначения Мартинеса оказался
медвытрезвитель, где он и провел ночь в невменямом состоянии. Утро он
начал с опохмелки, а во второй половине дня снова обосновался в
ресторане (это в то самое время, когда ты наводил справки о нем в
Таллинне, а мы усердно искали его здесь, в Москве). Следующую ночь он
провел у какой-то случайной знакомой, а утром двадцать девятого июня
обнаружил, что и деньги, и знакомая исчезли, да и были ли они вообще,
он уже наверняка сказать не мог. Одним словом, Мартинес вынужден был
вернуться на квартиру к Боброву, за которой мы уже усиленно наблюдали.
И буквально через пять минут после его возвращения туда явился ты.
Бобров в это время был уже в бегах, но Мартинес, разумеется, не знал
этого. Не знал он также и того, что его доля исчезла вместе с Бобровым.
Поэтому-то он тебе и сказал, что валюта находится в чемодане, с которым
Мартинес, кстати, собирался удирать из Москвы, но ты ему помешал своим
приходом. На этом, пожалуй, я бы мог поставить точку, если бы не одно
дело... Я имею в виду супругов Тютюнниковых.
-- Кого? -- удивился Чудаков.
-- Тютюнниковых, накатавших на тебя заявление. Вот оно. -- И
Щеглов протянул Максиму уже известный нам документ. Чудаков пробежал
его глазами, после чего недоуменно воззрился на своего собеседника.
-- Это что -- серьезно? -- спросил он, кивая на бумагу и брезгливо
держа ее за самый угол двумя пальцами.
-- Да куда уж серьезней! Эти Тютюнниковы...
-- Да кто это, черт возьми?! -- не выдержал Чудаков.
-- Как -- кто? Неужели ты не понял? Твои уважаемые соседи.
-- Ах, вон оно что! -- Для Чудакова все сразу прояснилось, и он до
боли сжал кулаки. -- Ну, тогда все ясно. Не ожидал, правда...
-- Ладно, не бери в голову, -- сказал Щеглов, разрывая заявление
на мелкие части. -- Все это клевета, я лично не сомневался в этом ни
минуты. Подлых людей вокруг предостаточно -- это мы вынуждены принять
как неотъемлемую черту нашей жизни. Но мириться с этим нельзя, иначе
нас сожрут такие вот Тютюнниковы и Бобровы. Кстати, эти твои соседи
взяты нами под стражу по подозрению в спекуляции и подделке денежных
документов. Так что, как твердит народная мудрость, не рой яму
другому...
Знакомые шаги возвестили о приближении врача.
-- А, вот он где! Что же вы, Чудаков, прячетесь от перевязки? Или
боитесь?
-- Я? И в мыслях не было...
-- В таком случае прошу проследовать в перевязочную. А вас, -- она
стрельнула недовольным взглядом на следователя Щеглова, -- я бы очень
попросила не дымить на территории отделения. Здесь как-никак больница,
а не казарма...
Щеглов вынужден был подчиниться, хотя и с явным неудовольствием.
-- Иди, Максим, -- сказал он Чудакову, -- не заставляй женщину
ждать... А то обидится, -- шепотом добавил он и подмигнул.
-- Семен Кондратьевич, один только вопрос, -- взмолился Чудаков,
косясь на врачиху, -- что ожидает Храпова?
Щеглов печально развел руками.
-- Я тебя отлично понимаю, Максим. Но как бы тебе ни был
симпатичен этот человек, он должен ответить по всей строгости закона.
Храпова будут судить за преднамеренное убийство.
-- Но ведь он не убивал!
-- Именно убивал. Другое дело, что не убил, так как профессор был
убит уже до него, но намерение убить, осуществленное и доведенное до
самого конца, у Храпова было. Он стрелял в человека -- значит, он
убийца. По крайней мере, я себе это дело представляю именно таким
образом. Точно так же виновен и Мартинес.
-- Ну, Мартинес действительно убил профессора, -- возразил
Чудаков, -- с него и спрос больше.
-- Дело не в том, кто первый, а кто второй. Ведь оба сознательно
шли на убийство, только мотивы у них были разные. Надеюсь, суд учтет
смягчающие обстоятельства в деле Храпова. Мартинесу, конечно же,
достанется больше. Но уж кому бы я дал по максимуму, так это Боброву. К
сожалению, пока это неосуществимо.
-- Пока, -- повторил Чудаков.
-- Да, конечно, в конце концов он свое получит, это бесспорно.
Врачиха все это время стояла рядом, прислушиваясь к странному
разговору двух мужчин, и с интересом вникала в него. Но, как бы
вспомнив о своих обязанностях, она отрезала:
-- Все, граждане, ваше время истекло. Чудаков -- на перевязку.
Сестра ждать не будет. Я, кстати, тоже.
-- Иду, Елена Семеновна, уже иду... До свидания, Семен
Кондратьевич, заходите еще, если будет время. Вы ведь единственный
человек, кто меня навещает. Спасибо вам.
Щеглов смущенно махнул рукой.
-- Времени у меня теперь, слава Богу, хватает, так что забегу
как-нибудь, -- сказал он и вдруг, что-то вспомнив, хитро сощурился. --
Да, чуть не забыл о самом главном. Можешь считать это сюрпризом.
Медицинская экспертиза установила, что профессор Красницкий умер за
двенадцать часов до выстрела Мартинеса. От естественной остановки
сердца. Так-то.
Даже Елена Семеновна остановилась, пораженная словами следователя
-- что же говорить о Максиме Чудакове, которого это известие словно
пригвоздило к месту! Он оторопело посмотрел прямо в глаза Щеглову и не
своим голосом спросил:
-- Как -- от остановки сердца? Вы не шутите, Семен Кондратьевич?
-- Да какие уж тут шутки! Все на полном серьезе. Главное -- это
то, что данная причина смерти выходит за пределы компетенции наших
органов. Догадываешься, куда я клоню? Нет? Хорошо, намекну более
прозрачно... Вы уж меня извините, Елена Семеновна, что я задерживаю и
вас, и вашего пациента, но я уверен -- мое сообщение послужит
скорейшему его выздоровлению. Уж я-то знаю этого авантюриста, можете
мне поверить... Сердце у Красницкого было совершенно здоровым -- это
тоже установили наши медики. Причина остановки сердца -- внезапный
испуг, потрясение или еще что-нибудь в этом роде. Но механическое
воздействие или отравление исключены. А это значит, что преступления в
нашем смысле совершено не было. Понимаешь? Опять нет? Короче говоря,
тебе предоставляется право самостоятельно доискаться до истинной
причины смерти профессора -- и это при полном невмешательстве с нашей
стороны! Понял? Берись за дело и расследуй. Скорее всего, он умер своей
смертью, но -- слишком уж подозрительна эта цепь случайностей. Дерзай!
Здесь органы тебе не помеха.
До Чудакова наконец дошел истинный смысл слов следователя, и он
вдруг почувствовал такой прилив сил и энергии, что ноги сами было
понесли его к выходу -- не ухвати его за полу больничного халата Елена
Семеновна.
-- Но сначала подлечись, -- назидательно произнес Щеглов и широко
улыбнулся. -- Сыщик должен крепко стоять на ногах и обладать здоровой
