-- Верно, -- согласился Щеглов, убирая текст письма в ящик стола,
-- ваших следов в комнате не обнаружено. Вы стреляли с порога, не так
ли?
-- Так.
-- И профессор в это время спал за столом?
-- Думаю, что спал.
-- Думаете? А что, у вас есть какие-то сомнения на этот счет?
-- Я не могу утверждать того, чего не знаю, -- ведь в комнату я не
входил.
-- Ладно, допустим, он спал. В таком случае, может быть, вы
заметили у него на столе блокнот или, скажем, тетрадь? Общую, за сорок
четыре копейки?
-- Я видел только его спину.
-- Ладно. Допустим. А теперь скажите -- вы ведь себя борцом за
справедливость мните, эдаким мстителем, благородным рыцарем, не так ли?
Так вот, Храпов, должен вас разочаровать. По некоторым соображениям вы
таковым не являетесь. И знаете почему? Да потому, Храпов, что
стреляли-то вы в труп!
Лицо Храпова перекосила страшная гримаса.
-- Что-о?! -- взревел он, вскакивая со стула. -- Вы что, смеетесь
надо мной?!
-- Да, да, Храпов, в труп, -- спокойно продолжал Щеглов, -- и вся
эта ваша благородная вендетта превратилась для вас в трагикомический
фарс, за который, правда, придется нести ответственность.
Храпов упал на стул и в смятении обхватил голову руками.
-- Но как же в труп! -- воскликнул он, вновь поднимая лицо. --
Ведь он спал -- этот ваш профессор!
-- Вы же сами только что сказали, что утверждать этого не
беретесь.
-- М-м-м... -- замычал Храпов и зажмурился.
-- Но самое ужасное для вас то, что вы, не будучи виновником
смерти человека, все же являетесь убийцей. И будете судимы за убийство.
Вот такой парадокс.
-- Но кто же опередил меня? -- вскричал Храпов.
-- Тот, кто выстрелил первым. Ведь в теле покойного профессора
обнаружили две пули -- и обе смертельные. Я же не зря спрашивал вас,
сколько раз вы стреляли.
-- Да один, один раз!
-- Вот именно. Вы стреляли один раз -- но вторым.
-- Но, может быть, все-таки первым?..
Щеглов покачал головой.
-- Не тешьте себя напрасной надеждой, Храпов. Вы стреляли в уже
успевший остыть труп -- об этом есть свидетельство очевидца. Помните
парня, который преследовал вас в ту ночь? -- Храпов кивнул. -- Так вот
он как раз и есть тот очевидец. Неплохой, кстати, парень...
-- Кто же он -- этот первый? -- нетерпеливо спросил Храпов.
-- Предположительно -- некий Алфред, о котором вы только что
прочитали в предсмертном письме профессора Красницкого.
В этот момент зазвонил телефон. Щеглов поднял трубку.
-- Следователь Щеглов у аппарата!
Выражение лица его мгновенно изменилось.
-- Спасибо, -- сказал он тихо и положил трубку на рычаг. Потом
пристально посмотрел на Храпова и кивнул конвоиру.
-- Уведите арестованного.
"Экспертизой установлено, -- вспомнил он только что полученное
сообщение, когда остался один, -- что обе пули, извлеченные из трупа
профессора Красницкого, выпущены из одного и того же оружия --
охотничьего ружья марки..." Марки... марки... Да не все ли равно, какой
марки! Главное -- что ружье это принадлежало Храпову. А Храпов стрелял
один раз -- в этом Щеглов был почему-то абсолютно уверен. Вот так
загадка!
Он вдруг вскочил и выбежал в коридор.
-- Верните Храпова! Срочно!
Когда подследственного вновь ввели в кабинет, он походил на
изрядно выжатый лимон. Еще бы! Третий раз подряд вызывают на допрос.
-- Вы уж извините меня, Храпов, за беспокойство, но открылись
новые факты.
-- Что, нашли третьего убийцу? -- криво усмехнулся Храпов.
-- А что, может и третий появится -- кто знает? Но пока не
появился... Послушайте, Храпов, мне нужна ваша помощь. Вы ведь не
откажетесь помочь следствию, не так ли?
-- Смотря в чем, -- уклончиво ответил Храпов.
-- О, не беспокойтесь, на ту тему мы говорить не будем. Меня
интересует вот какой вопрос: вы кому-нибудь давали ваше ружье накануне
поездки в Снегири? Вспомните, очень вас прошу.
Храпов напряженно сдвинул брови и задумался.
-- Действительно, неделю назад я давал ружье одному знакомому
охотнику, -- сказал он. -- Кажется, Бобров его фамилия, Михаилом зовут.
-- Бобров? -- быстро записал следователь Щеглов. -- Адрес помните?
-- Улица Чкалова, дом пятьдесят восемь... или шестьдесят... не
помню точно, а квартира... нет, забыл. Могу объяснить, где он живет, а
вот адреса не помню.
-- Так вы говорите, он охотник? И что же, у него нет своего ружья?
-- Было, но... то ли продал, то ли подарил кому -- точно не знаю.
Говорил только, что собирается новое покупать. А тут вдруг заявился и
слезно просит: срочно, мол, ружье понадобилось, на охоту иду. Ну я и
дал. Охотничье удостоверение у него есть, лицензия тоже имеется --
пусть, думаю, берет, раз надо.
-- И он действительно ездил на охоту?
-- Нет, на охоту он не ездил. Не знаю, что у него там произошло,
только на охоту он не попал. Я несколько раз встречал его на улице на
протяжении всей этой недели. Он все обещал мне вернуть ружье, но
почему-то тянул.
-- И когда же он его вернул?
-- Вчера вечером.
-- Вот как? Интересно...
-- Принес, поблагодарил, извинился за задержку и куда-то быстро
убежал. Дела, говорит, разные...
-- Так, значит, у вас, Храпов, до вчерашнего вечера ружья не было?
-- Нет.
-- Выходит, мысль убить профессора Красницкого у вас возникла
только вчера вечером?
-- Нет, мысль возникла гораздо раньше. Вчера вечером я решил
осуществить ее.
-- И толчком к этому послужило возвращение вам ружья?
-- Да.
-- И что же, вы, одержимый мыслью об убийстве профессора, вот так
просто сидели и ждали, когда этот самый Бобров вернет вам ваше же
ружье?
Храпов, казалось, смутился.
-- Нет, я заходил к нему вчера днем, но его не оказалось дома.
-- Вот как? -- насторожился Щеглов. -- И вам что же, никто не
открыл?
-- Нет, почему же, мне открыла его жена, но ружье без ведома мужа
отдать не решилась.
-- А вы уверены, что ружье в этот момент находилось в квартире?
-- Да, я видел его. Оно висело в комнате на стене -- как раз
напротив входной двери.
-- Это было ваше ружье, вы точно знаете?
-- Да, конечно. Ведь другого у него нет.
-- В какое время вы были у Боброва?
-- Гм... Где-то в половине второго.
Задав Храпову еще несколько второстепенных вопросов, Щеглов
распорядился увести его. На часах было около двенадцати ночи, но
следователь не спешил покидать свой кабинет. Он погасил свет, подошел к
окну и, глядя в светлую июньскую ночь, предался размышлениям.
А в это самое время на проспекте Мира, вблизи станции метро
"Щербаковская", в такой же темной комнате сидел Максим Чудаков и тоже
"вычислял" преступника...
Утро застало следователя Щеглова все в том же положении -- стоящим
у окна и глядящим куда-то вдаль. Ночь не прошла для него даром: он
пришел к выводу, что, прежде чем делать какие-либо заключения, нужно
иметь свидетельство медицинской экспертизы о точном времени и причине
смерти профессора Красницкого, а такого свидетельства у следователя
Щеглова пока что не было.
В семь часов утра раздался телефонный звонок.
-- Что? Храпов хочет сделать заявление? Давно пора... Срочно ко
мне! Да Храпова, Храпова, кого же еще?!
"Созрел, голубчик!" -- с удовольствием подумал Щеглов, кладя
трубку.
Ввели Храпова.
Их красные, воспаленные после бессонной ночи глаза встретились. Ни
один из них не отвел взгляда -- они поняли друг друга прежде, чем было
произнесено первое слово.
-- Доброе утро, гражданин Храпов, -- приветствовал
подследственного Щеглов. -- Так что же вы хотите мне сообщить?
-- Я всю ночь думал, -- начал Храпов, с трудом преодолевая
волнение, -- и решил, что нет смысла скрывать правду. Все равно вы
узнаете ее, так пусть вы узнаете ее от меня. Я хочу вам рассказать,
гражданин следователь, почему я убил... вернее, стрелял в профессора
Красницкого.
-- Я вас внимательно слушаю, Храпов.
-- Я это сделал потому, -- продолжал Храпов, -- что он мерзавец и
подлец...
-- Но это не повод для убийства, -- возразил Щеглов.
Храпов остановил его движением руки.
-- Возможно. Но иного наказания я для него не видел. Он был
достоин только смерти -- за все то, что он сделал.
-- В чем же его вина?
Храпов перевел дух и с дрожью в голосе ответил:
-- Этот человек надругался над моей дочерью.
-- Вот как?
-- Вам, наверное, уже известно, что моя дочь, Валентина, учится на
третьем курсе МГУ на биологическом факультете. Этот тип, профессор
Красницкий, преподает там же какой-то предмет, раз в две недели читая
студентам лекции. Так вот, около месяца назад, в конце мая, во время
сдачи зачетов по его дисциплине, этот мерзавец впервые намекнул моей
девочке о своем грязном намерении -- в обмен на запись в зачетной
книжке. Валентина с негодованием отвергла его домогания. Зачет она
все-таки сдала, но скольких трудов это ей стоило! Спустя две недели,
когда подошла пора экзаменационной сессии, этот подонок возобновил
преследования моей дочери, теперь уже более настойчиво -- на этот раз в
обмен на положительную оценку на экзамене. И... и она сдалась. А что ей
оставалось делать? Ведь она оказалась совершенно беззащитной перед
всевластием этого маньяка. А сколько других, таких же как она, глупых и
только еще начинающих жить девчонок, оказывалось лицом к лицу с
грубостью, пошлостью, ложью, неприкрытой наглостью и откровенным
цинизмом тех, кто для них был непререкаемым авторитетом, чуть ли не
Господом Богом, в ком они совсем еще недавно видели источник истины,
мудрости и знаний! Разве в силах они противостоять всей этой гадости?
Чему ж удивляться, что свой первый в жизни настоящий экзамен сдают
далеко не все. Вы понимаете, о каком экзамене я говорю. Да, конечно,
свою дочь я не оправдываю, но и винить ее не могу. Вся вина полностью
лежит на том выродке с профессорским званием. В этом и заключается
причина моего поступка.
-- Преступления -- вы хотите сказать? -- поправил его Щеглов.
-- Нет, именно поступка, так как преступлением я его не считаю. Я
знаю, вы сейчас скажете, что, живя в обществе, нельзя быть свободным от
общества, что все мы обязаны выполнять законы, предписываемые этим
обществом, и нарушение их считается преступлением. Да, я знаю, все это
так, но, поймите меня, существуют некие общечеловеческие принципы,
стоящие над законами государства и не зависящие от политической
системы, принципы, которыми должны руководствоваться все честные и
добрые люди на земле -- возможно, это принципы христианской морали, не
знаю...
-- Но Христос заповедовал нам: "Не убий!" -- возразил Щеглов.
-- Да, да, конечно, гражданин следователь, я сейчас не в состоянии
спорить с вами. Устал, чертовски устал. Простите...
-- Итак, -- официальным тоном произнес Щеглов, -- вы заявляете,
что совершили попытку убийства профессора Красницкого из-за принуждения
последним вашей дочери к вступлению с ним в интимную связь. Так?
-- Так, -- упавшим голосом пробормотал Храпов.
-- Хорошо. Допустим, что так оно и было. Однако...
-- Почему -- допустим? -- возразил Храпов. -- Вы что, не верите
моим словам?
-- Верю, Храпов, вашим словам я верю, но, прежде чем окончательно
установить истину, мне бы хотелось получить от вас ответы на некоторые
интересующие меня вопросы.
-- Отвечу, если это в моих силах. Задавайте.
-- Когда, от кого и при каких обстоятельствах вам стало известно
о... несчастье, постигшем вашу дочь?
Храпов нахмурился, внутренне переживая все минувшие события
недалекого прошлого.
-- Ровно неделю назад, -- сказал он, -- Валентина вернулась домой
позже обычного и вся в слезах. На мои вопросы ничего не отвечала и
только рыдала, рыдала, рыдала... Потом заперлась в своей комнате, но и
оттуда был слышен ее плач. Где-то через час она вышла и во всем мне
