его почему-то не услышал, то единственным свидетельством,
подтверждающим непричастность Храпова ко второму (или к первому?)
выстрелу, являются слова самого же Храпова. Храпов же утверждает, что
стрелял только один раз -- по крайней мере, так Чудаков понял из
телефонного разговора следователя Щеглова. Можно ли верить Храпову?
Думается, да. Ибо зачем ему скрывать такую мелочь, как количество
выстрелов, когда он уже признался в главном -- в убийстве человека? Что
ему даст эта ложь? Ровным счетом ничего. Значит, если даже допустить,
что чувства обманули Чудакова, простая логика все же на стороне
Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора
стрелял кто-то еще. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно -- не
Храпов. Тогда кто же? И когда -- до или после Храпова? Чудаков решил
проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо
Храпова, в ту ночь еще кто-то сидел в засаде и ждал своего часа.
Выстрелить он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков
отсутствовал, гоняясь за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут
пятнадцать, так как именно в этот отрезок времени Чудаков находился
достаточно далеко от поселка, где-то в районе станции -- ведь вблизи
поселка он наверняка бы услышал выстрел. Все же остальное время, вплоть
до самого утра, Чудаков находился в каком-то десятке метров от места
происшествия и не услышать выстрела просто не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный
вполне мог проникнуть в дом профессора Красницкого и -- что же? Если
профессор к этому времени был уже мертв, то во втором выстреле
необходимости не было, а если неизвестный все же выстрелил, значит,
профессор был еще жив. Откуда следует, что выстрел Храпова оказался не
смертельным! (Где-то в глубине души Чудаков был бы очень рад такому
обороту дела, ибо Храпов почему-то был симпатичен ему.) Логично?
Вполне. Правда, одно "но" делало эту версию несостоятельной. Чудаков
хорошо помнил, как холодна была рука профессора, когда он коснулся ее.
За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро остыть. Но не могло
оно остыть и за полчаса! Значит...
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его
сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов
стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора
Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед
ним мертвец, -- иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за
столом спящего -- а не мертвого! -- человека, -- и нажал на спусковой
крючок! А это значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как
его выстрел прозвучал первым -- и оказался смертельным. Признание же
Храпова в убийстве, как ни парадоксально это звучит, оказалось
недействительным. Да, Храпов -- убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по
комнате. Было уже совсем темно, но света он не включал -- свет мешал
думать. Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою
очередь рождал жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда
-- они сам не знал, лишь бы бежать далеко-далеко -- и вынюхивать,
выслеживать, выискивать, идти по следу преступника. Но кто он -- этот
преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, "Салат
дальневосточный" вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное
воздействие на мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу
серого вещества). Не то чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую
можно было бы уцепиться. Где-то в самой дальней извилине его мозга
вдруг всплыл утренний старик с "козьей ножкой" и его назойливость по
поводу какого-то ружья, которое Чудаков якобы куда-то "сплавил". Тогда
Максим не придал словам деда совершенно никакого значения, но сейчас --
сейчас они вдруг наполнились глубоким смыслом. Старик, видимо,
действительно видел человека, очень похожего на Чудакова, только тот
был с ружьем.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти
утренний разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и
незначительные на первый взгляд детали. По словам старика, у того
человека были такие же, как у Максима, брюки, а именно -- бельгийские
"варенки" за сто тридцать пять рублей. Но самое главное заключалось в
том -- и это вдруг молнией прорезало мозг Чудакова, -- что у того типа
была точно такая же футболка! Старик узнал "рожу" на футболке, причем
не просто узнал -- именно по ней он и опознал в Максиме того незнакомца
с ружьем. А ведь футболку Чудакову подарил не кто иной, как покойный
профессор Красницкий! Возникал какой-то странный треугольник, в
вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и незнакомец с ружьем,
а скреплялся этот треугольник самым странным образом благодаря
злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то туземного
божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую взаимосвязь,
Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты, касающиеся его
знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, --
высказываний самого профессора да собственных наблюдений -- ему было
известно, что Петр Николаевич Красницкий, ученый-энтомолог с мировым
именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно
сложенный человек с красивым холеным лицом, большими задумчивыми
глазами и длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для
людей его возраста -- а было ему уже за пятьдесят. Говорил он мало,
любил шахматы и книги, рыбалку и походы за грибами. Жил скромно, но
одевался весьма изысканно и со вкусом. Кажется, преподавал в МГУ, но
Чудаков не был в этом уверен.
Нынешней зимой профессор принимал участие в научной экспедиции в
страны Юго-Восточной Азии, организованной Академией наук СССР. В
экспедиции участвовали крупные ученые и видные специалисты в различных
областях науки, в том числе и зарубежные коллеги. В распоряжение
экспедиции Академия предоставила большое, технически великолепно
оснащенное исследовательское судно. Именно из этой поездки и привез
Красницкий ту самую футболку. И хотя в подробности ее приобретения он
особенно не вдавался, все же несколько слов, которыми обычно
сопровождают подарок, Чудаков от него услышал. Приобретена она была на
побережье какой-то далекой азиатской страны, в маленьком порту, где
вынуждено было бросить якорь их судно для проведения мелкого
внепланового ремонта. Небольшой базар, ничего общего не имеющий с
традиционным восточным базаром -- с его изобилием, щедростью и громкими
выкриками торговцев со всего света, напоминал скорее толкучку
где-нибудь на окраине Москвы. Здесь-то и наткнулся профессор на
одинокого кустаря-ремесленника, торговавшего вот этими самыми
футболками. То ли замысловатый рисунок приглянулся ему, то ли сработала
привычка приобретать сувениры повсюду, куда бы не забросила его судьба,
-- потом профессор этого уже не помнил. Просто шел мимо -- и купил, без
какой бы то ни было необходимости и причины. Конечно, сама по себе
покупка футболки ничего бы не значила, если бы не одна незначительная
деталь... Чудаков, усиленно напрягая память, пытался вспомнить тот
памятный вечер после возвращения профессора из экспедиции. Они тогда
сидели за партией в шахматы и вяло перекидывались какими-то словами
через стройные ряды черно-белых фигур. Совсем как будто невзначай
профессор вдруг сказал, что позже, уже на борту корабля, он видел точно
такую же футболку у одного из членов судовой команды, кажется, радиста.
Чудаков помнил, как Петр Николаевич тогда еще как-то странно рассмеялся
и добавил, кивая на футболку, что "сей уникальный предмет кустарного
производства является образцом вырождающейся культуры этого далекого
народа".
Сейчас, после всех этих ужасных событий, слово "уникальный" вдруг
наполнилось для Чудакова особым смыслом. Уникальный -- это значит
единственный в своем роде, нигде больше не встречающийся. И если
появилась вторая такая же футболка в окрестностях дачи Красницкого, то
принадлежать она могла только тому, другому, обладателю уникума --
корабельному радисту. Вероятность случайного совпадения была ничтожно
мала. Интуиция подсказывала Чудакову, что это не случайность. Вчера
днем -- Чудаков вдруг ясно это осознал -- в районе Снегирей находился
вооруженный охотничьим ружьем член корабельный команды того самого
исследовательского судна, о котором упоминал в свое время профессор
Красницкий. Он-то и мог быть тем незнакомцем, который выстрелил в
профессора первым -- за несколько часов до Храпова.
В этом-то и заключалось второе открытие Чудакова, явившееся прямым
следствием хитросплетения фактов и логических построений, с блесков
осуществленных нашим детективом-любителем.
Чудаков был на седьмом небе от счастья. Еще бы! Сидя в пустой
темной комнате, он "вычислил" преступника, как некий сыщик из рассказа
Эдгара По, и теперь оставалось только найти этого преступника. Что
Чудаков знал о нем? Внешне он был схож с самим Чудаковым -- иначе бы
старик не спутал их, причем одеты они были совершенно одинаково: в
бельгийские "варенки" и уникальную футболку из далекой восточной
страны. Далее, служит он, по всей видимости, радистом на том самом
судне. Как же оно называлось? Ведь профессор как-то упоминал его в
разговоре... "Академик..." Кажется, какой-то академик, но какой?.. Нет,
не вспомнить... Так, теперь порт приписки. Если не изменяет память,
профессор что-то говорил о Таллинне... Да, точно! Судно отбыло в
экспедицию именно из Таллинна... Чудаков, довольный собой и своей
памятью, с удовлетворением потер руки. Значит, следы предполагаемого
убийцы профессора Красницкого нужно искать в таллиннском порту.
Чудаков поскреб в затылке. То, что завтра ему предстоит поездка в
столицу Эстонии, не вызывало у него ни малейшего сомнения. О просьбе
следователя Щеглова не покидать Москву он даже и не вспомнил. Сейчас
его волновал другой вопрос: как в незнакомом городе найти человека, не
зная ни его адреса, ни его имени и фамилии?
Откуда-то из глубин памяти стали смутно выплывать события
пятнадцатилетней давности. Тогда Максим учился на дневном отделении
одного из московских вузов, который после двух лет обучения он бросил
по собственной глупости. Но в бытность еще студентом он познакомился с
одним смышленым пареньком, русским по национальности, но выходцем из
Эстонии. В Москву он приехал поступать именно в этот институт -- и в
конце концов добился своего. И вообще, как говорили о нем тогда, он
подавал немалые надежды, был трудолюбив, усерден и не лишен
способностей -- в отличие от его сокурсника Максима Чудакова --
разгильдяя, прогульщика и лентяя. Звали его, кажется, Виталик, а вот
фамилия... Чудаков помнил, что фамилия у него отнюдь не эстонская, а
русская, но вот какая?.. Этот паренек всплыл в памяти Максима именно
потому, что жил он в Таллинне, -- там, куда надлежало отбыть Чудаков в
самое ближайшее время.
Тогда, перед тем как покинуть стены института, Чудаков записал
таллиннский адрес Виталика и обещал его как-нибудь навестить, но в те
годы случая так и не представилось, а позже подобный визит стал
казаться ему несколько нетактичным. Теперь же в этом визите возникла
острая необходимость. Виталик был единственным человеком, который мог
быть ему полезен в далекой и кипевшей страстями эстонской столице.
Чудаков включил свет и стал искать ту памятную записную книжку, в
которой, как он помнил, был записан адрес его таллиннского товарища.
Поиски продолжались долго, но все же завершились успехом. Пожелтевшая
от времени книжка всколыхнула в душе нашего героя ностальгические
чувства -- сожаление о бесцельно пролетевшей юности, несбывшихся
надеждах, грандиозных планах тех лет... Как же его фамилия?.. Чудаков
принялся листать забытую реликвию своей молодости и вскоре обнаружил
то, что искал. Вот! "Барабанов Виталий, г. Таллин, ул. Виру...", и так
далее. Значит, можно смело отправляться в путь! Лишь бы его
