это говорит о многом. Еще побаливает. Но я терплю. Дети... И вы.
- Глупая, - сказал он.
- Это у меня от рождения, - сказала Ева. Машина бесшумно летела -
не по дороге, кажется, а уже над нею; точка впереди начала снова
обретать очертания.
- Хорошая у вас машина, - сказал Милов.
- Рикс не любит маленьких.
- А поживее она способна?
- По такой дороге я легко дам сто двадцать миль, если понадобится.
А он держит примерно восемьдесят.
- Быстрее не может. Приблизься метров до пятидесяти. Ближе не
надо. И как только я начну стрелять - жми на тормоза.
- Что ты хочешь с ним сделать? Я надеюсь...
- Только то, чего он сам захотел. Как тут опустить стекло?
- Кнопкой.
Милов опустил стекло, высунулся: сперва руки с автоматом, потом
голову - но ее пришлось тут же убрать: резкий ветер бил в лицо,
заставлял закрыть глаза. Ничего, мы и так... Хотя бы по колесам. Не
уйдет, и отстреливаться не сможет - он же не рейнджер, он нормальный
гражданин, честный, добродетельный умалишенный.
Он выпустил короткую очередь. Вторую. Граве вилял по дороге, по
всем четырем ее полосам. Мимо. Опять мимо. Что я - стрелять
разучился?.. Так, заднее стекло - в крошки. Виден затылок, голова,
пригнувшаяся к рулю. Нет, в него не буду. Дам шанс: если он все
выдумал - пусть живет. Только сбить с дороги: если в машине не
пластик, он уцелеет, отделается синяками, может быть. Только сбить с
дороги. Сейчас он снова вильнет - и можно будет по колесам...
Длинной очередью, последними патронами он повел сверху вниз
наискось. Но Граве в последний миг вильнул, и багажник закрыл колесо.
Ревущее пламя клубком оторвалось от дороги, на лету рассыпаясь на
части. Налетела взрывная волна. Ева вскрикнула. Линкольн рвануло,
занесло, швырнуло в канаву. Сталь скрежетала, сминаясь. Земля
перевернулась. Финиш, конец пути.
- Ева, вы живы?
Она лежала на траве, куда Милов вытащил ее из смятой,
невосстановимо изуродованной машины; у него самого был рассечен лоб,
кровь текла по лицу, и, кажется, пару ребер придется капитально
ремонтировать. Но, может быть, и не так все плохо.
- Ева!
Она открыла глаза:
- Что с нами было?
- Дорожно-транспортное происшествие. Она несколько раз моргнула.
Глубоко вздохнула и охнула.
- Где болит? - спросил Милоз.
- Спросили бы, где не болит...
- Минутку. Здесь болит? А здесь? А так? Тут?
- Дан, кто, из нас врач? Подозреваю, что вы.
- Ну, что вы, Ева, милая... Но в санитары гожусь. Теперь попробуем
подняться. Держитесь за меня. Так, та-ак... В общем, отделались мы с
вами чрезвычайно легко.
- Однако, мой рыцарь, ваша внешность несколько пострадала. Пора и
мне вспомнить, что я медик. В машине есть аптечка...
- Пусть ее поищет кто-нибудь другой, нам некогда. Да и заживает на
мне мгновенно. До Центра далеко еще?
- Рядом. Километра полтора, если идти напрямик. Но я, кажется...
- Ева, Ева, как вам не стыдно! Усидеть сможете?
- Вы рыцарь или лошадь?
- Я кентавр.
- А если всерьез: вам по силам будет?
- Я в форме, - сказал он. - Ну раз-два... Удобно?
- Никогда больше не слезу. Хотел бежать от меня. Каково?
- Я бы вернулся, - сказал он искренне.
- Знаю. Потому и погналась. Но не очень-то воображайте: у меня
ведь дети. Все равно, я бы поехала к ним.
- Наверное, там есть, кому присмотреть?
- Нет, я должна быть с ними сама. Хоть ползком...
- До этого не дойдет. А машина все равно дальше не повезла бы, -
сказал Милов, когда они поравнялись с глубоким провалом во всю ширину
шоссе - там, где взорвалась машина Граве. - Ну, мир праху его.
- А мне жаль его, - сказала она.
- Да и мне тоже - теперь... Он любил свою жену.
- Дан, а ведь мы, наверное, сами во многом виноваты.
- Конечно, - сказал он, постепенно привыкая к ритму ходьбы с
грузом. - И мы, и он, и все, кто только говорил, но ничего не делал,
чтобы подхлестнуть наши правитель-ства - ждал, пока это совершит
кто-нибудь другой. Ну что же, кто-то другой и осуществил -
по-своему...
Пришпорьте-ка меня, Ева, не то мы придем слишком поздно.
- Запрут крепостные ворота?
- Нас могут обогнать - те, кто идет уничтожить Центр.
- И мы вдвоем их остановим?
- Нет. Но предупредим Центр. И весь мир.
- И там погибнем?
- Может быть.
Метров сто они прошли молча; но идти в безмолвии было труднее.
- Знаете, Ева, мне страшно повезло.
- Конечно, знаю. А в чем именно?
- В том, что вы весите килограммов пятьдесят, не больше.
- Девяносто шесть фунтов.
- Представляете, если бы вы весили двести?
- Я? Никогда! - возмущенно заявила она.
- Ну, не вы, а другая женщина...
- Дан! На свете нет других женщин, ясно? Есть только я!
Он медлил с ответом.
- Немедленно опустите меня на землю! - потребовала она. - Не желаю
иметь с вами ничего общего!
- Их нет, Ева, - сказал он. - Никогда не было. И не будет. Пока мы
живы. Но если бы когда-нибудь раньше они были, то не обязательно
носили бы брюки и брюки, вечно брюки. Знаете, кентавры очень любят
ощущать...
- Терпение, Дан, - сказала она. - Они не приросли ко мне.
- Только на это я и надеюсь, - сказал он, ускоряя шаг.
Сквозь редкую цепочку окружавших Центр добровольцев они прошли
беспрепятственно, никто даже не попытался задержать их, а Милов, к
тому же, все еще носил на груди дубовый лист. Широкие стеклянные двери
распахнулись перед ними, пропустили и захлопнулись. И сразу
показалось, что все беды и опасности, пожары и убийства, свидетелями
которых они были, на самом деле не существовали, что сами они выдумали
и поверили в них, как Граве - в убийство Евы. На самом же деле везде
царил порядок, и разумная жизнь текла, как ей и полагалось, и можно
было спокойно думать о своей работе и своей любви. Потому что здесь, в
обширном вестибюле Кристалла, где лежали ковры и на стенах висели
подлинники кисти мастеров, и сиял мягкий, неназойливый свет, и стояла
крепкая, благословенная тишина, - где, одним словом, все выглядело так
же, как и неделю, и месяц, и год назад - здесь можно было
почувствовать себя защищенным всею той силой, которая была у
остального, пока еще (хотелось надеяться) жившего нормальной жизнью
мира. Хотя как раз в с устойчивости остального мира Милов был не
очень-то уверен.
- А я думал, здесь яблоку упасть некуда, - сказала он,
остановившись посреди вестибюля.
- Ну, Кристалл достаточно велик... Дан, а вам не кажется, что мы
уже приехали? Пожалуйста, здесь мне неудобно...
Он бережно опустил Еву на пол и с удовольствием перевел дыхание.
- Бедный мой кентавр, - сказала она и провела рукой по его грязной
от пота и пыли, колкой щеке. - Извините меня.
- Нет, не так, - сказал он. - Спасибо. Спасибо за первобытное
ощущение: я вдруг почувствовал себя мужчиной не только по первичным
признакам.
- Зато теперь я принимаю на себя роль женщины и хозяйки дома. Вам
нужны ванна, бритва и гардероб. Потом нам не помешает что-нибудь
выпить и немного поесть.
- Лазурная перспектива, - согласился он. - Но это потом. Прежде
всего отведите меня на радиостанцию. Необходимо как можно скорее
оповестить весь мир. Скорее всего, это уже сделано, однако я не знаю,
в какой степени здесь понимают ситуацию: глядя из этого райского
уголка, кажется, трудно составить верное представление. Ева покачала
головой.
- Вы не знаете наших порядков, Дан. Никто и близко не подпустит
вас к микрофону и не примет от вас ни единого слова без разрешения
администрации. И никто не даст вам этого разрешения прежде, чем вы
убедите их в необходимости этого...
Что-то неуловимо изменилось в ней, когда она оказалась внутри
Кристалла: там, в дороге, она была только женщиной, а тут - еще и
человеком, работающим в Центре и подчиняющимся его порядкам.
- Черт бы побрал ваших бюрократов, - сказал Милов. - Ладно,
ведите, я им в двух словах объясню...
- В двух словах они не поймут. Научная администрация, Дан,
консервативнее любой другой. И до тех пор, пока вы больше всего
напоминаете беглого каторжника, с вами и разговаривать не станут, и я
ничем не смогу помочь. Я ведь хозяйка около своих гермобоксов, а для
всего Центра - величина столь малая, что никто даже не заметит, если я
вообще исчезну.
- Ну! Супруга самого Рикса...
- Рикс - это звучит там, в городе. А для Центра он всего лишь
обосновавшийся здесь бизнесмен, далеко не из самых крупных.
Разговаривая, она медленно, припадая на ногу, вела его к стене, в
которой виднелись двери лифтов. Он попытался было воспротивиться, но
тут же понял, что она права. Ладно, - подумал он, - у нас есть фора.
Мы опередили пехоту, пожалуй, часа на четыре. Ему показалось
удивительным, что где-то еще могут работать лифты; но здесь исправно
вспыхнул зеленый треугольничек, и видно было, как кабина заскользила
сверху по прозрачной шахте.
- Фантасмагория! - не удержался он. - Я начинаю всерьез бояться,
что ваши шефы могут не понять, насколько дела плохи.
- Вы и сами уже не так уверены, правда? Он промолчал.
Они вышли на двадцать втором. Широким пустым коридором добрались
до ее отделения. Дежурная сестра сидела на своем месте у пульта - с
головы до ног в голубом, накрахмаленная, спокойная, уверенная в себе.
- Добрый вечер, доктор Рикс. - Тонкие брови сестры выразили нечто
вроде удивления. - Вы с больным? Секунду, я вызову доктора Нулича,
чтобы отправить пациента в-клинику... - Она говорила с акцентом.
- Нет нужды, сестра Пельце. Душ и что-нибудь, во что можно его
переодеть.
- Только не в пижаму, пожалуйста, - попросил Милов.
- Позвоните в клинику, пусть там посмотрят в гардеробной - может
быть, у кого-то из больных найдется подходящее.
- Там мало что осталось, доктор. Почти всех больных сегодня
вывезли эти... местные. Остались только иностранцы.
- Скажите, сестра, может быть, мне самой сходить в гардероб.
Привычка к подчинению возымела действие.
- Наши палаты - те, что для родителей - пусты. Душ можно принять
там. А вы сами, доктор? Похоже, что вы попали в катастрофу.
- Не мы одни, сестра.
- Знаете, наши палаты едва удалось отстоять: сейчас в Кристалле
так много людей - ученых со всех концов Центра, жены, дети... Странно,
гостиница почти пуста. Так нет, всех привезли сюда. Теперь они в
кабинетах, гостиных, комнатах для переговоров... Но у нас, к счастью,
тишина: дети.
- Их не увезли вместе с больными?
- Кто бы позволил!
- Хорошо. Я пойду к себе, приведу себя в порядок. Дан, когда
будете готовы - приходите ко мне, сестра вас проводит.
Она пошла, стараясь хромать как можно меньше. Милов смотрел вслед,
пока сестра не окликнула его:
- Мистер Дан, пожалуйста - я уже пустила воду. - Она с
неодобрением посмотрела на автомат Милова. - А это можно оставить
здесь - потом выйдете и заберете.
- Да, конечно, - спохватился Милов. Усмехнулся: - Когда
насмотришься на происходящее в городе, кажется странным, что где-то
еще есть вода в кранах.
- Мы не зависимы от властей, - сказала гордо сестра Пельце.
- Дай-то Бог, - пробормотал Милов, направляясь в палату.
Перед тем, как идти в ванную, заглянул в комнату - кровать была
застлана свеженьким, пестрым, с острыми складками бельем. Сейчас бы
отключиться минуток на шестьсот, - подумал он мечтательно. - Да если
бы еще не в одиночку... Но, похоже, в этой жизни выспаться больше не
придется, да и ничего другого тоже. Ему все яснее становилось, до чего
