Американскому обществу, чтобы сохранить спокойствие, оставалось одно
лишь: самоизолироваться. Так и случилось, и новый президент - белый,
конечно - выбросил именно этот лозунг, что успокоило общество, но лишь на
короткий срок.
А остальной мир продолжал жить и развиваться независимо от того, что
происходило в Соединенных Штатах. Ислам, легко воспринимаемый и бедными, и
богатыми, динамичный и нередко фанатичный, быстро распространялся в Африке
и в Юго-Восточной Азии. Исламские миссионеры зачастили в Китай, и не без
успеха. Пекин даже стал терпимо относиться к сепаратистскому движению в
мусульманском Восточном Туркестане, возникшем еще в двадцатом веке. На
Олимпийских играх-2004 в Кейптауне многочисленная китайская делегация даже
выставляла напоказ свои дружеские отношения со спортсменами мусульманских
стран - но то была, разумеется, лишь вершина айсберга...
...Размышляя так, я пропустил мимо ушей солидную часть изгоновского
текста, а когда хотел снова вслушаться, мне помешал кто-то, опустившийся
на стул рядом со мной; стул этот еще минуту назад был занят, но вдруг
освободился, как по заказу. Я совладал с собой и даже не повернул головы,
когда прямо в ухо мне едва слышно прошептали:
- "Реан" - доктору. В центре все в порядке. Смена произошла.
Предупреждение оказалось полезным. Яичко было гусиным. Извлечено
целым и сварено.
Я лишь поднял брови, продолжая смотреть на докладчика, но совершенно
перестав слышать его. Присевший рядом правильно истолковал этот знак
удивления - ко мне следовало обращаться по рации - горошина с самого утра
лежала у меня в ухе, - но никак не путем личного контакта. Он так же
шепотом пояснил:
- Сильные помехи: театр заэкранирован, сигнал не доходит.
Я чуть кивнул; это было разрешением продолжать информацию.
- Вас просят до события разобраться со списком. Непременно до начала.
Второе: интересующий вас не найден. Продолжать поиски?
Тем же движением головы я выразил согласие. Курьер исчез, и можно
было вновь обратиться к докладу.
Продолжал повсеместно расти терроризм. Чаще всего к нему прибегали
наркодельцы. Но не только они! - вещал Изгонов. - Для первого деценния
двадцать первого века угроза мировой войны, спровоцированной терроризмом,
вовсе не была пустым звуком, напротив. Европа изо всех сил искала
союзников, и кое-кто там уже заговорил о каких-то уступках России, в
частности об очередной отсрочке выплаты процентов по кредитам.
Были даже начаты переговоры - но без ощутимого успеха. Похоже, в те
дни в России стали потихоньку рассчитывать уже на другие вливания. Кстати,
если уж о том пошла речь, в Москве, Питере, Новосибирске к тому времени
появились отделения банков, о которых еще недавно никто и не слышал.
Банки были не российскими, имелись подозрения, что при их посредстве
осуществляется финансирование крупных террористических организаций. И
деньги на это шли прежде всего - откуда? С Востока, разумеется...
Товарищи! Попрошу тишины! Господа! Так невозможно!.."
Этот крик был исторгнут из самых глубин изго-новской души, чтобы
остановить залп выкриков из зала, который обрушился на докладчика после
этого его заявления:
"- Это не доказано! - Клевета, клевета!.. - Вы оскорбляете честных
банкиров! - А кто обучал и снабжал террористов, если не ваши политические
предки, когда они еще находились у власти?!.
- Тише, господа! Ясно, что он врет, но дадим ему договорить! Он уже
саморазоблачается, разве не понятно?.."
На самом деле в вопросе взаимоотношений банков и террористов до сих
пор оставалось много загадок.
В целом уже в первом деценнии этого века в России возникли и стали
уже определенным образом проявляться пусть еще и не вполне четкие идеи
относительно развития страны в ближайшие десятилетия. Изгонов пытался
доказать, что их развитию надо положить предел. Мы же полагали иначе.
Нам было совершенно ясно, что при сохранении прежнего положения вещей
у России оставался только один путь: с воспоминаниями о былом мировом
величии отправляться в лагерь поставщиков сырья и рабочей силы во все
отрасли - от фундаментальной науки до укладки асфальта...
...Тут размышления мои снова прервались, потому что недолго
пустовавшее место рядом со мной снова оказалось занятым. Вначале я уловил
целый комплекс ароматов преуспевающего мужчины: горьковатый запах дорогого
лосьона, чуть приторный - дезодоранта, привычный - хорошего табака и
вызывающий легкую ностальгию коньячный букет. Все это прекрасно
монтировалось с давно знакомым образом несостоявшегося адмирала Игоря
Седова.
- Привет четвертой власти, - проговорил он в полный голос, не обращая
внимания на слушавших доклад соседей. - Так и думал, что ты где-нибудь
здесь тусуешься. У тебя уши не вянут от его болтовни?
- Ну почему же, - сказал я. - Интересно ведь, в каком гробу он
собирается похоронить идею монархии.
- Да плевать ему на монархию, на деле они всего лишь против ислама.
Потому что Изгонов пытался как-то договориться с азороссами, но
требовал идеологических уступок. Он их идеологии никак не приемлет, а без
собственной догматики и популизма его партия - пустое место, полный
вакуум...
На нас зашикали: оказывается, мы мешали слушать людям, принимающим
все говорившееся всерьез. Были тут, оказывается, и такие.
- Давай выйдем, разомнем кости, а то у тебя, наверное, дейдвуд уже
онемел и вал не проворачивается... Поболтаем где-нибудь в буфете, как два
разумных человека, - предложил Изя.
Я пожал плечами: в конце концов, почему бы и нет?
- Только застолбим места. Мне еще мое может понадобиться.
Изя наклонился к соседям и грозно предупредил, я же на всякий случай
положил на кресло носовой платок. Изя вытащил из кармана небольшой пакетик
из оберточной бумаги и бросил на свое место.
- Что там у тебя? - поинтересовался я. - Как бы не увели.
- Пусть попробуют. Ну, пошли.
Мы выбрались в коридор и направились к буфету. По дороге он
заговорил. Я ожидал, что Липсис начнет хохмить, но он, как оказалось, был
настроен серьезно.
- Я вот тут слушал его - с балкона, пока тебя не обнаружил, - и
подумал: что касается позиции Федеральной партии, то давно известно, что
сам по себе факт - ничто, зато его интерпретация - все. Я бы сказал даже
больше: фактов как таковых вообще не существует, ибо мы с самого начала
имеем дело только и исключительно с истолкованиями. - Он усмехнулся. -
Даже если событие в миг своего совершения запечатлено на пленку - слишком
многое зависит от точки, в которой помещалась камера. Что уж говорить о
показаниях свидетелей! Но если это справедливо по отношению к частному
случаю, то тем более относится к истории в целом, поскольку здесь
количество интерпретаций следует перемножить на число самих событий,
верно? Произведение этих чисел и дает нам количество возможных вариантов -
во всяком случае, порядок величины. Согласен?
Я кивнул. Я никогда не берусь утверждать, что мои, допустим,
истолкования предпочтительнее других, отнюдь; но они - мои, а для меня это
значит достаточно много.
- Например, - сказал я, продолжая тему, - насчет хронологии он плетет
чушь. Вряд ли кто-либо станет всерьез оспаривать то, что весь полувековой
период, начиная с распада СССР и кончая сегодняшним днем, органично
разлагается на два этапа. Первому из них - он закончился в начале
двадцатых годов - я присвоил название Западного...
- Знаю, - сказал Изя. - Попалась мне как-то на глаза одна из твоих
статеек...
Я мог бы обидеться на его пренебрежительный тон, но махнул рукой:
обижаться на Изю всегда было бессмысленно.
- Второй период - с двадцатых и до наших дней - я назвал Восточным.
То есть именно тогда, в двадцатые годы - точнее, в конце 2024-го, - и
свершился крутой поворот, приведший нас в беспокойное, но многообещающее
сегодня.
- Ну, - сказал Изя, взяв меня под локоть и буксируя к буфетной
стойке, - Западный период, конечно, начался не в девяностых годах прошлого
века, это натяжка. Его начало можно датировать почти с таким же успехом и
со времен Петра, и даже с Никоновской реформы, поскольку уже Алексей
Михайлович, как ты помнишь, поглядывал в сторону солнечного заката со все
возраставшим интересом. Я бы не стал также утверждать, что в 2024-м этот
период завершился окончательно и бесповоротно.
- Возможно, - согласился я, проглядывая карточку предлагаемых яств, -
но давай не будем выходить за пределы нашего времени. При желании можно
Западный период отсчитывать с крещения Руси. И по-моему, не важно, когда
началась эра, но большое значение имеет, когда и почему она закончилась и
какими были этапы, приведшие к ее завершению.
- Ну, тут все ясно, - сказал Липсис, в свою очередь выбирая, что
заказать, и одновременно быстрым профессиональным взглядом окидывая
помещение. - Суть двадцатых годов: отворот России от Европы. Это ты и сам
прекрасно помнишь. Россия всей душой стремилась сочетаться с ней, начиная
еще с тех же девяностых; процесс был длительным и отнюдь не прямым, бывали
времена, когда казалось, что до вожделенного объединения оставались уже
считанные дни. Однако, как сказал поэт - "дни проходят, и годы проходят, и
тысячи, тысячи лет". Я уже уехать успел, а до вожделенного соединения дело
так и не дошло. Скорее всего весь фокус тут был даже не в каких-то
конкретных политических или экономических соображениях или и тех и других,
вместе взятых... Пошли, удобный столик освободился. Да убери ты деньги, я
пригласил - я и заплачу... Да, не в политике и экономике, а в менталитете,
в чисто подсознательном, подкорковом, интуитивном неприятии Европой
России, Россией же - Европы.
Мне это из эмиграции было ясно видно, куда яснее, чем изнутри.
Фигурально выражаясь, кошачий мир никак не в состоянии был искренне и
бесповоротно включить в свои пределы весьма многочисленную стаю не
совершенно одомашненных собак; а наши волкодавы, в свою очередь, никак не
могли до конца подавить в себе генетическую реакцию на кошачий облик и
запах. Так что улыбки стай при встречах и переговорах слишком часто
напоминали оскал. Собакам предлагали, по сути дела ради объединения
перестать быть псами. Но даже согласись они, это не помогло бы; можно
было, конечно, научиться гулять ночами по крышам, пусть и не испытывая от
этого ни малейшего удовольствия, но вот залезать на деревья псы не то что
не хотели - они просто не могли. Просто-напросто не так они устроены. Так
что, по сути, неприятие было обоюдным.
Изя разлил по бокалам заказанный им венгерский мускат и неожиданно
грустно сказал:
Ну, за память об Оле - земля ей пухом...
Мы выпили до дна, кивнув друг другу. Липсис продолжил свои
рассуждения:
- Ладно, то, что я говорил, - так сказать, принципиальные положения.
Практически же Северо-Атлантический блок медленно, но уверенно, как
ползут материки, подползал к российским пределам, и это неизбежно
заставляло шерсть на собачьих загривках угрожающе щетиниться.
Экономического альянса не происходило, поскольку Россия все менее
хотела продавать сырье, а Запад не желал покупать российскую продукцию и
вовсе не собирался вкладывать деньги в осовременивание российской
промышленности, опасаясь конкуренции. Политически Россия не смогла
предотвратить в конце десятых годов украинско-польскую войну - так же как
в девяностых не смогла сколько-нибудь успешно повлиять на балканские со
бытия. Разве не так?
- Ну, тут не надо особенно винить русскую дипломатию, - сказал я. -
