- Извините за хаос. Я уже собиралась ложиться - мало спала
накануне...
Я сделал вид, что ничего не замечаю.
- Ну и куда же вы собираетесь спрятать мои пакетики? Она подошла к
гардеробу.
- Сюда, на полку. Под белье.
- Ни в коем случае. Обычно искать начинают именно со шкафов.
Я говорил это, а сам все смотрел на диван, не знаю почему, пока не
ощутил наконец, что для нее это было мучительной пыткой. Тогда я сказал:
- И вообще не в спальне. Может, мы зайдем а кухню?
Она кивнула без особой радости. В тесной шестиметровке я огляделся.
- Где вы держите кастрюли?
Она показала на висящий на стене трехстворчатый шкафчик. Я раскрыл
его.
Среди прочего там находились четыре кастрюли, вложенные одна в
другую, своего рода поварская матрешка.
Я вынул три верхние, в оставшуюся, самую большую, положил кассеты и
осторожно водворил меньшие кастрюли на место.
- Тут надежнее. Только, когда будете варить суп, лучше выньте их - у
них весьма своеобразный вкус, многим не нравится.
Она ответила серьезно:
- Этой большой я не пользуюсь уже давно...
С тех пор, как осталась одна - следовало это понять.
- Ну вот. Очень вам благодарен. И знаете... Я буду очень ждать вас
завтра.
- Я подумаю.
А теперь можете выпроводить меня.
Наталья не стала уговаривать меня задержаться, Видимо, ей хватило
новых впечатлений и переживаний.
Мы вышли в прихожую. И там случилось неожиданное.
Честное слово, я совершенно не хотел ничего подобного. Все произошло
как-то само собой. Мои руки поднялись без моего участия. И обняли ее. И
привлекли.
Она не вырывалась. Я смотрел ей в глаза, и она отвечала таким же
взглядом. Серьезным. В нем не было вопроса и не было осуждения. Словно бы
она заранее знала, что так произойдет.
Наконец я опомнился и опустил руки.
- Извини... - пробормотал я. - Наверное, я давно уже разучился
достойно вести себя с женщинами.
Она чуть приподняла уголки губ. И ничего не сказала.
Я повернулся и вышел. Дверь за мной защелкнулась - не быстро и не
медленно, в обычном темпе. Пока она затворялась, сердце мое успело
ударить, наверное, раз пятнадцать - я был взволнован не на шутку. Все это
было по меньшей мере удивительно: что я, как оказалось, мог еще так
реагировать на женщину. А я надеялся, что со всем подобным покончено уже
навсегда.
Но мне стало хорошо. Как-то грустно-хорошо. Бывает так. Бывает. Ну и
дела...
Глава пятая
Привычка разыскивать людей, и нередко таких, кто вовсе не желает,
чтобы их нашли, вырабатывает у репортера определенные стереотипы
поведения, алгоритмы действий в типичной обстановке. И к их числу,
несомненно, относится движение по оставленным следам. Известно, что
нужного человека там не отыскать, но почти обязательно при внимательном
поиске можнр обнаружить хоть какие-то указания на то, в каком направлении
искать дальше. Сейчас знал, что одного из нужных мне людей не найду, но
зато могу напасть на след второго. С первым теперь придется трудно, потому
что вчера некий неизвестный тип, замеченный мною у "Реанимации", все-таки
не позволил нейтрализовать себя - видно, инстинкт самосохранения у него
был хорошо развит. Ну что же, есть хоть и маленькая, но надежда встретить
другого нужного мне человека на том сборище, которое я бьл намерен
посетить в самом скором будущем. Да, а тот типчик ушел. И мой сосед по
пивному бару, позволивший себе упустить его, некоторое время вынужден
будет обходиться без излюбленного пойла. Пусть побегает.
В таких грустных размышлениях я утром выпил кофе под аккомпанемент
новостей по телевизору. Дали довольно подробный отчет о вчерашних
демонстрациях - той, которую я видел, и другой, происходившей в другом
месте. Второе сборище состоялось близ не так давно построенной мечети,
носящей великое имя Абдаллаха ал-Аббаса Абу-л-Аббаса, известного в истории
также под прозвищем Хабр ал-Умма, подчеркивающем его необычайную ученость.
Он был двоюродным братом Пророка. Демонстрация прошла мирно, и самым
громким звуком на ней был призыв му'аззина, когда пришел час молитвы; хотя
вообще-то собрания мусульман бывают не менее шумными, чем митинги насара,
как арабы называют христиан.
В разделе международных новостей ничего особо интересного не
возникло.
Вообще в последнее время вся мировая внешняя политика как бы
притихла, что являлось верным признаком того, что вот-вот могут начаться
какие-то крупные события - не военные, разумеется, но дипломатические и -
неизбежно - экономические. Я обратил внимание лишь на заявление китайского
руководства по поводу предстоящего российского референдума. В заявлении
высказывалась некоторая озабоченность. Тон его был достаточно спокойным,
поскольку результаты референдума вряд ли могли серьезно повлиять на
политическое и экономическое положение Китая в мире, он занимал важные
позиции в Тихоокеанском блоке и мог оставаться почти спокойным до тех пор,
пока ислам не расширит свое присутствие в Восточном Туркестане - но то
были чисто внутренние дела великой страны.
Существовала, конечно, и другая сторона вопроса - государственная.
Насколько мне было известно, в последние годы в стране несколько
увеличились ряды сторонников реставрации Поднебесной империи. Однако в
Китае издавна умели решать свои внутренние проблемы быстро и круто, без
оглядки на мировое общественное мнение.
Те же, кому действительно следовало волноваться по поводу возможных
перемен в России, пока что помалкивали. Это вовсе не значило, что они
недооценивают всей важности событий, но говорило лишь о том, что сегодня
все переговоры по этому поводу происходят в руслах тихой дипломатии, без
выхода информации в печать. Поэтому журналисты старались копнуть как можно
глубже, порой наугад, подчиняясь только интуиции, в надежде натолкнуться
на что-нибудь серьезное.
Мой "ГАЗ-Асхаб" смирно стоял на отельской парковке в том самом месте,
где я его оставил накануне вечером. Прежде чем отворить дверцу, я
постарался убедиться в том, что в мое отсутствие никто в машину не
залезал, не открывал ни багажника, ни моторного отсека. Для контроля я
успел вчера оснастить машину системой сигнализации, которую привез с собой
специально для таких целей. Система была в порядке, машина - тоже, никто
не пытался ни обчистить ее, ни заминировать. Мелочь, но приятно.
"Черт, - подумал я, усевшись за руль, - почему я вчера не предложил
Наташе заехать за ней? Было бы куда проще..."
Тут же я невольно покачал головой, не то удивляясь неожиданному
полету фантазии, не то осуждая его. Издавна я знал за собой такую
слабость: когда предстояла серьезная работа - отвлекаться на что-нибудь не
имеющее к делу прямого, а то и вообще никакого отношения. Так уж я
устроен.
Пришлось тут же, не трогаясь с места, объявить себе выговор,
доказать, как дважды два, что вчерашний разговор Наталья не приняла
всерьез, наниматься ко мне не собирается, и вообще пора уже думать - в
свободные от работы мгновения - о божественном, а не о...
Успокоив себя таким способом, я врубил стартер и поехал, не спеша,
заново привыкая к московскому движению в утренний час пик. Вообще в этот
мой приезд количество машин в Москве меня удивило. Когда я двадцать лет
назад уезжал, мне казалось, что стоит выехать на улицы еще хотя бы сотне
автомобилей - и конец, движение в городе прекратится, превратится в
колоссальную и вечную пробку. С той поры автомобилей прибавилось не сотня
и не тысяча, возможно, считать следовало на миллионы - неудивительно, что
улицы так и выпучивало вверх, в третье измерение, но и на втором, и на
третьем ярусе (а над Бульварным кольцом существовал и четвертый) движение
все-таки сохранялось, хотя чаще всего как вчера - бампер в бампер. Мельком
я подумал, что если кому-нибудь придет в голову парализовать город или,
хуже, довести до состояния полного хаоса, то это никакого труда не
составит. Подорвать несколько опор на узловых развязках - и ничем уже не
поможешь, и референдум не состоится скорее всего, а уж Избрание - и
подавно, потому что сразу же начнутся поиски правых и виноватых, толпа
выйдет на улицы, и чем все это закончится - предсказать невозможно. Только
и станешь надеяться на то, что "Поистине, помощь Аллаха близка!" - как
сказано в суре второй, айяте двести десятом. Помимо этой помощи можно было
надеяться лишь на то, что президентская команда, пока еще находившаяся у
власти, понимает все не хуже нашего и принимает меры предосторожности. С
другой стороны, и мы старались приглядывать, за чем могли. Хорошо еще, что
на сей раз мусульманские боевики не противостояли нам, скорее наоборот.
Пристроив наконец машину на стоянке на Дубль-Арбате, заправив счетчик
мелочью с хорошей форой и включив систему охраны, я неторопливо - времени
еще хватало с избытком - спустился в боковую улочку и с видом праздного
туриста приблизился к нужному мне зданию театра Вахтангова.
Натальей, естественно, и не пахло; это в буквальном смысле, потому
что горьковатый запах ее духов запомнился мне со вчерашнего вечера очень
хорошо. Но ведь она и не обязана приезжать за полчаса, не было такого
уговора. Чтобы скоротать ожидание, я остановился у театрального подъезда и
закурил. Секунд через тридцать ко мне подошел молодой человек очень
убедительного вида, в пятнистой униформе, с десантным "АКДМом", который он
прижимал правым локтем к боку. Прежде чем он успел задать вопрос, я извлек
свое журналистское удостоверение и аккредитацию и сказал ему негромко:
"Басмалля рах-мон, рахим". Он глянул на документы, очень серьезно ответил:
"Аллах акбар" - и отошел на свое место. Похоже, что это был охранник от
партии азороссов, членов которой на совещании могло быть немало.
Я медленно докурил сигарету, швырнул окурок в урну, которую обнаружил
не сразу. В Москве любят размещать эти полезные приспособления в таких
закоулках, куда заглянешь не сразу. Полчаса ожидания вскоре истекли. Я еще
раз окинул взглядом доступнуо обозрению часть улицы: никого, в смысле кто
угодно, только не она. Ну что же, собственно, ничего иного я и не ожидал,
nicht Wahr? Повернулся и, настрого приказав себе более на эту тему не
думать и не фантазировать, вошел в театр, настраиваясь уже исключительно
на предстоящую работу.
Я предполагал, что высказать свое отношение к монархии вообще, и
каждому из претендентов в частности, народу из разных партий и движений
соберется немало. На деле зал оказался набитым под завязку. К счастью, для
прессы места были зарезервированы; впрочем, задержись я еще на несколько
минут, возникли бы сложности. Усевшись, я стал оглядываться в поисках
возможных знакомцев. Раз-другой почудилось, что узнаю лица, но уверенности
не было, и вскакивать не хотелось. Если это действительно знакомые, то
увижу их в перерыве, а не удастся - небольшая беда, я был здесь не ради
них. Вот и стало тише, публика зааплодировала, и на сцене появились один
за другим отцы-руководители совещания от крайне левых до столь же
удаленных от центра правых и чин чинарем продефилировали к своим местам в
президиуме. Я смотрел на них, опознавая каждого. В большинстве своем это
были лица, широко известные.
Я ожидал, что установочный доклад будет делать Изгонов. Видный
политик, представляющий влиятельную в прошлом партию, ему и карты в руки.
Но к моему удивлению, в повестке дня оказались целых два вступительных
доклада, и если Изгонов будет явно оглашать антимонархическую точку
