- Зачем же все? Самое лучшее из прожитого!
- Ишь какой! Лучшее. Так не бывает, запоминается только
то, что полезно, поэтому не всегда лучшее.
- И что же запоминается?
- В первую очередь рождения и смерти...
- Это должно быть ужасно... потому что больно.
- Да. Рождаться и умирать больно. Но не это главное. А
то, что при этом видится. Что видится в такие моменты, то и
остается с тобой навсегда. Рождение и смерть закрепляют
этот опыт. И чувство утраты. Оно непременно в обоих
случаях.
- Утраты? Ладно, при умирании - я понимаю, но при
рождении?..
- Рождаясь человеком, ты покидаешь вечность, то есть
теряешь бессмертие, как же тут не сокрушаться. То, что
потеря эта временная, человек не знает. Он не знает, потому
что не способен понимать сущность бессмертия. Кроме того,
ему не дано помнить, что было с ним в прежние жизни.
- Неправильно! Несправедливо! - От возмущения меня
перестали пугать неподвижность Йоты и ее сияющие уже до
локтей руки. - Не ведая о прошлом, забыв о своих ошибках,
человек никогда не станет лучше. Он обречен повторяться, то
есть топтаться на месте.
- Человек никогда не повторяется. От жизни к жизни идет
- медленно или быстро, у кого как получается, - к своему
совершенству.
- И кто же это о нас так позаботился? Кто же это нас так
жалеет, оберегает? Прямо святая ложь какая-то...
- Будто бы не знаешь... - улыбнулась Йота. - Только не
думай, что это правило абсолютное. В нем есть исключения
для желающих.
- То есть, если я захочу, мне будет позволено помнить?
- Вспомнить.
- Уж не ты ли спросишь меня о моем желании?
- Именно я, ты не ошибся.
- Тогда прошу тебя ответить прежде всего на такой вопрос.
С какой стати ты выбрала именно меня?
- Просто пришел твой срок: ты жил сорок девять раз.
- Но что такое сорок девять раз? Почему такая честь не
оказывается, скажем, после сорока восьми, или тридцати
девяти, или на сотом разе?
- Потому что семь раз по семь.
- Выходит, это единственный шанс?
- Шансов несколько. Они возникают при пересечении
великих цифр: тройки, семерки, девятки...
- Значит, у меня в запасе по крайней мере еще два шанса:
шестьдесят третья и восемьдесят первая жизни. Жаль, мало...
- У тебя еще четыре раза в запасе. 77 и 99 жизней. О
чем ты сожалеешь?
- О том, что ты не появилась раньше. Жаль предыдущих
упущенных возможностей.
- Ты сам их упустил, но не помнишь об этом. Ты трижды
отказывался.
- Отказывался? Странно. Тогда почему я сейчас готов
согласиться?
- Потому что ты пока не знаешь, чем за это придется
заплатить.
- Заплатить?
- В первый раз ты сказал, что еще не нажился, что у тебя
еще будут шансы. Во вторую нашу встречу ты отказался,
потому что у тебя все пошло на лад. Ты двигался на редкость
успешно. Ты был - как никто другой из твоих ровесников -
близок к цели. Тебе оставалось одно-два возвращения, чтобы
достичь абсолютного. Ив тот раз ты был прав. Мы это
поняли. Но в третий раз, когда шла тридцать третья жизнь,
все пошло прахом. Ты был отброшен к началу...
- Что ж я такого натворил, что пришлось начать сначала?
- Ты убил.
- Я? Кого же?
- Теперь это не важно.
- Но я хочу знать.
- Ты узнаешь все, но при одном условии.
- Каком?
- Тебе придется пожертвовать всеми оставшимися жизнями.
- Всеми?! Боже! Это же больше половины! Ничего себе!
Какой-то посторонний звук остановил Арусса на полуслове.
Оба затаили дыхание. И услышали, как открылась дверь. В
прихожей вспыхнул свет.
- Это Коляня! - облегченно выдохнул Арусс.
- Господи! Этого нам как раз и не хватало.
- Не переживай. Он пьян. Слышишь, мастерская настежь...
В прихожей было подозрительно тихо. Арусс тихонько
поднялся и выглянул. Убедившись, что Коляня и в самом деле
лыка не вяжет, Арусс захлопнул входную дверь. Затем бережно
взял Коляню на руки и перенес в другую половину мастерской,
где и уложил на топчан. Но едва только вернулся к Сандре,
как на половине Коляни что-то грохнуло, послышался невнятный
возглас, и, ударившись о косяк проема, на половине Арусса
появился Коляня.
Щелкнул выключатель. Щурясь в неярком свете, Коляня с
изумлением всматривался в негаданных постояльцев, нахально
разместившихся на его - теперь его - диване. Жмурился,
кряхтел, дергал себя за бороду, изрядно поседевшую за
последние девять лет.
- Арусс! Это ты... На этот раз ты мне не снишься. А
если снишься, то не так, как раньше. Во-первых, старый ты
какой-то. Слушай, брат, что-то ты сильно постарел! Это
что? Это у вас там такая геронтология? Или ты сам выбрал
себе этот возраст? Значит, решил взять этот возраст, чтобы
отказаться от женской зависимости? - Тут Коляня хихикнул и
погрозил пальцем. - Шалишь! Меня не обманешь. Вижу! Кто
это у тебя за спиной прячется? Баба! Значит, причина в
другом. То-то! Ладно! Раз тайна, не говори! Вековуй там
себе. Но все-таки странно, что ты такой старый, а с бабой.
Это во-вторых! А я ее знаю. Ее зовут... Дай Бог памяти!
Вспомнил! Массандра! Ну, коль явились вы мне оба,
запечатлею вас. Художник я или не художник?! Давно хотел.
Да все откладывал. А теперь напишу я тебя, брат ты мой,
вместе с нею. Не возражаешь?
Арусс кожей почувствовал, что Сандра решила подать голос,
прижал палец к губам. Прошептал ей в самое ушко:
- Ни звука, иначе он поймет, что мы действительно живые.
Его хватит кондрашка. Пусть думает, что это галлюцинация.
Коляня притащил мольберт и холст. Принялся выдавливать
краски на круглую палитру. Он красил холст. Он мазал. Он
писал. И трезвел с каждым мгновением работы. Арусс так
увлекся, наблюдая за своим феноменальным другом, что не
заметил, как заснула Сандра. Загипнотизированный таинством
творца, он и сам стал подремывать. И, наверное, тоже бы
уснул, если бы не грохот. Это упал вконец обессиленный
художник. Арусс поднялся и приблизился к холсту.
Этюд был практически завершен. Особенно удалась Сандра.
- Невероятно, ничего подобного нельзя было и вообразить!
- пробормотал Арусс и отнес во вторую половину мастерской
мольберт с холстом, кисти и палитру. Затем аккуратно вытер
пол на своей половине, поставил чайник, разбудил Сандру.
Они молча выпили чаю и навсегда покинули это прибежище.
- Ну а теперь ты куда? - Сандра крепко вцепилась в него
обеими руками.
- Теперь мы расстанемся, золото мое. - Арусс отвел
взгляд. Смотреть в лицо этой женщины у него больше не было
сил. "Жена твоя как плодовитая лоза в доме твоем; сыновья
твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей", -
пронеслось печальным мотивом.
- Никуда я тебя не пущу!
- Это невозможно, Сандра!
- Невозможно что?
- Остаться.
- Тогда я с тобой!
- А это тем более невозможно. - Видя, что глаза ее
наполняются решимостью безумия, сдался: - Ладно, можешь
проводить меня. Но только до определенной черты. Когда я
побегу, ты должна будешь остаться. Понятно?
- Да! Сделаю все, как ты сказал. Только не уходи
сейчас, не бросай меня совсем.
- Иди домой. Отдохни. Потом я позвоню.
- Нет! - Сандру трясло. - Не надо звонить. Говори
сейчас, где и когда мы встретимся.
- Ладно. Приходи к восемнадцати часам в парк на наше
место. Помнишь? Только оденься получше, в парикмахерскую
загляни. Я хочу тебя видеть в полном блеске. Понятно?
- Да! - Она жалко улыбнулась, сжала ему руку и сказала:
- Вот теперь я вижу, что ты меня не обманываешь.
В половине седьмого вечера у комплекса "Интурист"
остановилось такси. Из него вышли броская, довольно молодая
женщина и пожилой представительный мужчина. Пара эта машину
не отпустила, водитель, проводив их озабоченным взглядом,
развернул свой лимузин и поудобнее припарковался в сторонке.
Однако в зал ресторана женщина вошла без сопровождавшего
ее джентльмена. Пожилой мужчина из вестибюля свернул в
курительную комнату.
Писателя Сандра увидела сразу. Он сидел, как объяснил
Арусс, за столиком и был удивительно похож на Арусса.
Такого же роста, с такой же седой шевелюрой, с такими же
усиками. Сандре внезапно захотелось убедиться, настоящие
они у него или такие же бутафорские, как у Арусса.
- Можно к вам? - весело спросила Сандра.
Писатель поднял глаза, и Сандра подумала: "Сейчас как
погонит!" - Но по тому, как загорелись эти пустынные
мгновение назад глаза, она поняла, что перед ней еще один
совершенно заброшенный, никому не нужный человек.
- Откуда вы такая? - вскочил писатель. - Ради Бога
садитесь. Как вас зовут? - Он с каждым словом оживал,
распрямлялся. И, не дожидаясь ответов, задавал все новые
вопросы: - Вы читали мои книги? Вы меня знаете? Разве мы
уже встречались? - Наконец он иссяк и потупился.
- Вас ждет в курительной комнате один человек, ваш друг,
- тихонько проговорила Сандра.
- Друг? А почему он там?
- У него к вам экологическое дело. Он хотел поговорить с
вами, но не здесь. Тут много глаз и ушей.
Писатель сразу же поднялся, а Сандра осталась. Поудобнее
расположилась в кресле. Когда вошел Арусс, она - как ей
казалось - интеллигентно обмахивалась, фирменным меню в
золотом тиснении. Для всех сидящих в зале вернулся не кто
иной, как элегантный столичный гость - писатель, сидевший за
этим столиком, а неделю назад выступавший с беседами о
вреде, который будет нанесен природному комплексу в урочище
Синяя бухта, чем страшно огорчил местную кооперативную
строительную фирму, успевшую заключить взаимовыгодный
контракт с одной из английских корпораций.
В это время такси на всех парах везло в аэропорт человека
в сером плаще и темной широкополой шляпе, улетающего в
Москву через полтора часа.
- Он, этот писатель, сломал им всю игру. Ставки в
международной пульке оказались настолько высоки, что
оставаться столичному лектору-экологу нельзя было ни минуты.
Сегодня я целый день трудился, чтобы отправить его
побыстрее. А у нас, милая Сандра, остаются буквально
минуты.
- Поработать? - похолодевшими губами шевельнула Сандра.
Она поняла его слова о минутах правильно и, чтобы хоть
как-то смягчить удар, спросила о первом, что пришло на язык.
- А как же! Заказать билет на самолет да еще в разгар
сезона - дело немыслимое. Я никуда не езжу. А самолетов
боюсь как черт ладана, - тараторила Сандра, вцепляясь
длинными пальцами в руку Арусса. И тут она вспомнила о
колечке, которое обнаружила у себя на пальце, придя домой
после ночи, проведенной в мастерской. - Арусс! А я и не
заметила, когда ты нацепил мне эту прелесть! - почти
истерично воскликнула она. - Откуда оно у тебя? Неужели
сам соорудил? Давай сравним с твоим. Ну! Невозможно
отличить. Тот же тон, тот же глазок.
- А вот и наш Серенький Козлик писательский заказ тащит!
- как ни в чем не бывало воскликнул Арусс.
В щуплом, низкорослом официанте трудно было узнать
спекулянта цирковыми билетами. Арусс с любопытством
разглядывал еще одного своего убийцу. Козел поставил флакон
с вином и закусками, словно почуяв подмену, поднял глаза.
Убедившись, что не ошибся, побледнел, спросил дрогнувшим
голосом:
- Что принести даме?
- Спасибо, ничего не надо. Не до того мне сейчас. -
Встретив взгляд Арусса, Сандра смолкла на полуслове. Арусс
тем временем налил вина в два бокала и подмигнул официанту:
выпьем, мол, за компанию.
- Извините, не пью, - задушенно пробормотал Козел.
Арусс, любезно улыбаясь, тихо проговорил в опрокинутое
лицо:
- Поди к ним и доложи, что писатель выпил свой херес и
ушел.
- Зачем вы его спасли?! - не своим голосом спросил
официант, догадавшись о подмене.
Отпустив официанта, Арусс допил свой бокал.
- Я не его, а тебя, дурашка, спасаю. Все, Сандра! Пошли
на улицу, на воздух, на волю...
- Зачем, зачем ты выпил? - почти кричала Сандра, догоняя
Арусса, устремившегося к выходу,
Арусс несся вперед, уже не видя и не слыша этой жизни. А
следом, задыхаясь от слез и горя, мчалась Сандра, обдирая на
гравийных дорожках Приморского парка лак со своих лодочек на
высоком каблуке.
