И под перезвон трамваев
он на ухо мне шептал
все, что сбудется со мной.
Ри
Древние щели на скользких стенах прячут тени от факелов, вьющих копоть и
пламя к балкам, длинные доски стола в воске, в эле и в пене - слава вам,
воины, вам ничего перед боем не жалко!
Пей, Красный Эрик, возможно завтра твои потроха засохнут в пыли и глине,
так подохнешь сытым! Пей, Тощий Лейф, лей в глотку эль, будто кровь врага,
пей прямо пригоршнями, завтра будешь биться умытым!
Глупые бабы, что вы, как сонные мухи, а, ну-ка, наддай, тресни ей там,
Гуднийорссон, скальды, давайте про Локи, спойте погромче, ты, с краю, потом
будешь пить, сейчас же - играй, потом будешь пить, когда закровянится небо
с востока.
Локи
Californian Blues
Какая жара сегодня, воздух тает как последний цент.
Какая жара стоит, надо мною дымится тент.
Калифорнийский блюз - через соломинку ледяной
Вливается между губ
Живительной влагой, пей его со мной
Калифорнийский блюз в меди труб...
Все сидят по домам, кондиционер - домашний любимец
Губит зной по домам замурованный Сименс.
"Шеви" сорок восьмого года
Делает из меня барбекю,
Какая хорошая погода -
Я жарюсь в собственном соку,
Калифорнийский блюз этого ого-го года.
Колбасьев
маленькие ангелы летят
полные убойного лекарства
загоняют крыльями нас в ад
чистя место ангельскому царству
у их крыльев режущая кромка
бритвы поострее во сто раз
матерятся ангелы негромко
никогда не закрывая глаз
ледяных, колючих, равнодушных
много повидавших за века
миллиарды лишних, сотни нужных
недочеловеческих зе-ка.
anonym
Наше будущее.
В дупле старого дуба свила себе гнездо кукушка. Кроме нее больше некому
теперь растить ее птенцов. Но, видимо, и им остались считанные дни, а этот
дуб -- последнее живое дерево на Земле.
По абсолютно пустой автомагистрали с огромной скоростью несется шикарный
белый Мерседес. Некому утихомирить лихого водителя. Машина тормозит у
придорожного магазина, из нее выходит красивый мужчина в безупречном
костюме и заходит в пустой магазин, берет с полки бутылку минеральной воды.
Мужчина возвращается к машине, открывает дверь и протягивает воду женщине,
сидящей на заднем сидении. Эти мужчина и женщина - единственные люди на
мертвой планете.
Живот женщины заметно увеличен. Женщина жадно пьет воду. Жарко. Несмотря на
то, что уже середина ноября, на улице стоит 30-ти градусная жара.
Они несутся дальше мимо небоскребов с многочисленными офисами, магазинами,
квартирами, где давно уже никто не работает и не живет.
- Ты знаешь, милый, я хочу, чтобы у нас было двое детей, два мальчика, и я
уже придумала имя нашему первенцу.
- Какое же, Ева?
- Каин.
Strange Girl
Твой образ зыбко растворяется
В слепой назойливости дня:
Не сохранить, и не избавиться -
С дыханьем входит он в меня.
Разлита в мире боль тончайшая,
Иссякла времени струя.
Тобой лишь полон я, легчайшая,
Светлейшая печаль моя.
Мне говорят, - вода весенняя
Легко смывает все следы,
С надеждой пью дожди забвения,
Но в каждой капле снова - ты!
Узор простой, узор таинственный
Сетей дождя, осколков дня...
Но уж не жаждет сердце истины -
Покоя просит и огня...
Spiritus
А, старина Стори! Выпить, говоришь, ну что же, выпьем, естественно, отчего
бы не выпить - с хорошим человеком? Исключительно приятно. Ну что же,
Стори, налил ты мне до краев, от души, а это наверно потому, что я тебе
нравлюсь, угадал?
А я тебе со своей стороны предлагаю травки покурить, свернуть по паре
джойнтов, пыхнуть, расслабиться... Исключительно пыхнуть.
И подождем, пока ты чего-нибудь напишешь, а то пародировать пародии рука не
подымается.
ИП-46
Hoaxer
Суббота, 12 декабря 1998
Выпуск 6
Какой декабрь! - Короткая жара.
Как срезанные елки одиноки!
Парит земли горбатая кора,
И, видимо, опять пускает соки.
А я-то стар. Я греюсь и урчу,
Машу рукой, нагруженной ракеткой,
Опять не попадаю по мячу
В единоборстве с сеткой, сеткой, сеткой.
Я очень слаб. Я начисто лишен
Амбиций, кирпичей и арматуры.
Я был рожден, наверное, левшой,
Но стал апологетом конъюнктуры.
Уже декабрь. Кругом - такая голь,
Так пусто, что и места не осталось.
Я лишний, словно лишний алкоголь,
Особо нежелательный под старость.
А ведь недавно я еще парил.
Движенье век - и вот уже декабрь.
И я держусь ведущих вниз перил
И медленно растаиваю в кадре.
Павел
Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина
Разводы краски
на матовом стекле палитры,
как мысли,
блуждающие в темноте, -
не сформулированы в слове,
не высказаны на холсте.
Молчание
сосредоточенной души,
качающейся в зыбкости тиши,
нанизывающей последнее звено
воспоминаний, которым не дано
еще раз в полной мере воплотиться.
Воспоминания -
налипшая на руки глина;
и как гончарный круг - круг света,
выхваченный лампой на столе,
там, в темноте, над ним
рождалось чудо, - невидимые нити
кружением веретена сплетались
в тоненький узор.
Предметы обихода,
разложенные на столе,
один с другим сцепляясь,
как слова в строке рождают стих,
как колыбель баюкает ребенка,
несли в себе под покрывалом формы чувство,
которое в телепатическом сеансе
струилось между пальцами руки
и застывало на холсте
прекрасной маской.
И в гробнице,
в которой Лазарь погребен,
звучали осторожные шаги,
и кто-то вглядывался в лица,
читая летопись времен.
Uliss
Сонное небо угрюмо глядит
В проснувшееся окно,
Будет еще один день прожит,
Но канет и он на дно.
А окна наивные будут опять
Распахиваться и краснеть,
Холеному солнцу восторги слать
И трепетно так звенеть.
Его освещенство, чахоточный день,
С румянцем во весь горизонт,
Презрительно бросит к ногам моим тень -
Тюремный скупой рацион.
Обняв ее нежно, к закату приду
И в бездне ночной утоплю,
Наутро я новую тень найду,
Чтоб снова сказать ей :"Люблю!"
Spiritus
Любовь
Существ рвало. Легко и не горько. Обласканные горла и носоглотки
перестроились в режим санкционированного сострадания. Рвало бордовыми
лепестками и пыльцой, водой повышенной плотности, остатками губ. Сотрясало
в великолепном инсайте самоотдачи. Пахло электричеством, оранжевыми духами,
сальными волосами. Рвало пряностями, буднями Индии, тяжелым сном, лазурным
семенем, ритуальной кровью. Рвало отчаянно. По-доброму булькало. Дети
трогали руками переливающиеся пузыри и потом не болели. Ночью рельефная
жижа люминесцировала. Можно было тайком пробраться в места ее скоплений и
натереть себе веки, соски и лобок теплым невиданным месивом. А потом всю
ночь претерпевать волнующие эманации. Привыкнуть к наслаждению, лететь
сквозь простыню, под землю, к предкам в тартарары.
Старики прилипали к стенам со стаканами и слушали милую песнь преодоления
тошноты и торжества чистого потока. Глаза их облегченно мигали во время
пауз и таращились, когда песнь переливалась в балладу. Рвотные звуки
сопровождали чудеса. В разгар ночи ритм заметно стихал. Убаюкивающие
мелодии стекали с белых сгустков воздуха. Медленно, ложью, стихотворным
размером. Посыпались стаканы. Старики упорно засыпали на осколках.
Утром сонные дети с капризной вялостью тянули из липкости луж мерно
умирающих существ. За хвосты. Хвосты слабели во время рвотного цикла и
часто не выдерживали - рвались у основания. "Папа! Побрей хвост!" Папа
брил. Получался шикарный холодный червяк. Иногда гусеница.
Поостывшие смеси рвотного сока, горя и воздуха соскребали ножиками.
Полученным веществом обрабатывали порезы, а также заливали в носовую
полость, отчего лицо приобретало симметричность.
Истощенные трупики представляли собой почти лишь шкурку. Она горела без
запаха. Фиолетовые слипшиеся вихры сначала пушились, потом плавились. Прах
исчезал под лунным светом.
viveur
Закончились миндаль и шоколад.
В глазах -- болезнь, а на губах - остатки вкуса.
Последний сладостно-соленый вклад, -
и время с шеи рвать цепочку черных бусин.
Событий и ночей жемчужный блеск
исчез в пыли, как ценность всех предсонных истин.
Осталось лишь услышать нитей треск,
увидеть след обид смешных усопших листьев.
* * *
Фото
Чудовищный, покрытый тьмой и схожий с Вием
Смотрел на впавшую в изгиб с бильярдным кием.
Укус во взгляде привлекал, а роскошь позы
Внесла стеснение и сласть метаморфозы.
viveur
Раки.
(Абстракция).
1. Вначале
Я сидел на кухне и ел раков. Раки были совершенно одинаковые. Красные,
солоноватые и неудобные. Потому что пальцы уставали ломать их хитин. Но я
делал это, потому что раки были достаточно вкусные. Пива не было, потому
что я его не пью, - не было вообще ничего, потому что чай пьют вечером,
кофе утром, а Schweppes Bitter Lemon или Coca-Cola - согласитесь, не для
раков. Поэтому я просто лопал их всухомятку.
Тут кто-то позвонил.
Подозреваю, что вынужден буду дать небольшое отступление. Совсем маленькое.
Так вот, знаете, что самое неприятное в жизни? Самое неприятное - это когда
ты ешь (к примеру) горячий суп, причем, какой-нибудь обязательно трудно
отстирывающийся горячий суп, сидя на кухне спиной к дверям, внезапно тебе
на плечо кладут руку (ну, разумеется, не Фантом Оперы, а кто-нибудь,
решивший зайти к тебе на кухню и заставший тебя за едой), ты страшно
пугаешься, проливаешь ложку (если не тарелку) этого супа себе на, скажем,
ноги, громко ругаешься матом, хватаешь полотенце, чтобы вытереть стол,
бежишь замачивать то, на что тебе капнуто супом, и тут-то кто-нибудь и
звонит в дверь. Причем так, как будто от громкости, пронзительности и
продолжительности звонка зависит его жизнь.
Ну так вот, в этот раз было почти так же. Я был полностью, с головой и
ушами, погружен в свои мысли и, конечно, не ожидал звонка. А он раздался.
Громко и пронзительно. Я вздрогнул, сказал кое-что и уронил рака себе на
колени, естественно, посадив на брюки пятно. Вы скажете: "а нечего раков
есть в брюках!" Правильно. Но я же просто с вами делюсь. Схватив рака, я
побежал к двери. С обычной своей осторожностью, не глядя в глазок, я резко,
эпатажно распахнул дверь. Любите штампы и литературизмы?
Ну, пожалуйста.
На пороге стоял неказистый мужичонка. На голове его была ушанка, сам он был
одет в кожаную куртку стандартного турецкого покроя (если это можно назвать
покроем), длинные шорты, черные носки и кроссовки.
- Здравствуйте, - сказал я. Это не потому, что я такой вежливый печальный
интеллигент (хотя и поэтому тоже), а потому, что я не придумал ничего более
умного.
- Ага, - сказал мужик. - Ну так я войду?
- А, собственно, почему? - несмело возразил я.
- А разве вам еще не сообщили? - спросил он.
- Нет, - сказал я.
- А, - сказал мужик. - Значит, рано. Но войти мне все равно надо.
Тут я вообще совершил (а, точнее, сказал) глупость.
- А, документик, может, какой есть? - пробормотал я.
- Есть! - вскричал мужчина и показал мне документ.
В общем-то, это была обычная корочка, на которой крупными буквами было
написано: "Пропуск". Внутри была фотография человека, совершенно не
похожего на незнакомца, и все. Больше ничего не было. Куда пропуск, чей
пропуск, когда выдан.. Видимо, это был универсальный пропуск.
- Послушайте, - сказал я, начиная казаться занудным самому себе. - Ну не
могу же я просто так вас пропустить.
- А за деньги? - прищурив глаз, спросил мужик.
- За какие деньги? - оторопело спросил я.
- За доллары, - сказал мужик. - За зеленые доллары с изображением
американских президентов.
- Нет, - твердо сказал я. - Почему вам так надо попасть ко мне домой? И
вообще, это все достаточно глупо. Уходите.
Так сказал я и закрыл дверь.
Пошел на кухню и доел раков. Вымыл посуду (точнее, тарелку). И подумал,
что, может быть, я пропустил первое и последнее в своей
жизни приключение.
2. Поехали.
И мне стало так жалко этого приключения, что я (руководствуясь какой-то
странной мыслью) подошел к двери и открыл ее. Видимо, думая, что мужик еще
там. И я не обманулся.
- Доел? - спросил он.
- Доел, - сказал я.
- Ага, то-то, - сказал мужик, - нет, чтобы предложить. Да, ладно, Бог тебе
