можно ли заплывать в глазах твоих за буйки
можно ли так утонуть в них чтоб не достали
я не знаю как ты обычно смотришь каков твой взгляд
нежный он или твердый или усталый
смотришь на нужные вещи или на все подряд
можешь ли ты взглянуть так чтоб сердце встало
я не знаю длины и цвета твоих волос
откуда взялась: морская ты или лесная
это не очень правильно только так повелось
что я о своих любимых почти ничего не знаю
я не знаю насколько ты высока худа
стройна или нет какая твоя походка...
только строчка из детства "чья-то потеря - моя находка"
и сразу теряют значение все эти "нет" и "да"
* * *
нет
нападу
упаду
с шумом и грохотом
хохот
костей твоих
медленный
да
это - стакатто
* * *
кончается лето жара и твоя любовь
мне это нервы портит немножко и портит немножко кровь
я немножкой странный в своем этом странном чувстве
я немножко пьяный я короли редис и капуста
я золовка и деверь я тесть и немножко свекровь
я люблю тебя так как еще никого не любил
ни диван ни сервант ни даже чешскую стенку
я когда-то любил одну девочку одну ленку
и я бил ее, бил ее, бил ее, бил ее, бил
но любил
а тебя никогда не смогу я той самой рукой
тронуть, дружок мой, замучить. я парень такой
если птичку позвал если птичник я ловчий и дидель
я люблю всю баварию я ей почти что родитель
а теперь отпустите меня на покой на покой на покой
* * *
как я люблю ее, да. ну как, подскажите, как?
я вспоминаю руки ее и плечи,
которых не видел. но это лекарство лечит,
это любой вам лекарь скажет, любой дурак.
выйдешь из комнаты, думаешь на минутку,
потом прошляешься где-то день или года два,
комната ждет и терпит твою неудачную шутку,
любит тебя, но уже не жива - мертва
эта успевшая постареть от дня без тебя комната.
если вы любите малых сих,- почаще их помните.
Sergio Бойченко
когда полковнику никто не пишет
полковник подписывает приказы
расстрельные потом принимает пищу
пьет вино перечитывает рассказы
привычно живет в скорлупе послужного списка
почитая воинские традиции и уставы
на окраине энска или допустим пинска
сутками не появляясь вне штаба
ежедневные новости уже ничего не решают
никого не трогают поэтому докладывая обстановку
каждое утро оперативный дежурный с шершавым
подбородком бубнит монотонно невнятно и без остановки
полковник слушает внимательно изучая узоры
на стенах потом перекладывает бумаги делая вид что ищет
что-то важное а сам в это время думает думает думает о позоре
армии как всегда когда ему никто ну никто ну совсем не пишет
сергей свиридов
Звезда Вифлеемская...
(Этюд)
Замуж она вышла сразу после монастыря, где воспитывалась.
Знаете, есть такие кислые, не боевые девочки, с глазами, как у ночных
зверьков, которые все норовят в угол забиться и поскулить в подушкуї Вечно
они плетутся в сторонке и не убегают, когда их догоняют - стоят, как
вкопанные, и смотрят замершими глазами на поднятый кулак - даже стукнуть
противно и приходится кидать камнем. Такие никогда на уроке не поднимают
руку, а в столовой сидят над тарелкой до последнего - голову в плечи вберут
и рот им не разжать, а как что, так бледнеют и со стула сползают на пол. То
есть, пара - тройка таких на заведение и все - снижаются показатели. Они
все норовят куда-нибудь забиться - за лопухи у забора, где дырочка в доске
желто-зеленаяї
Луг смотрел в глазок бесконечного дощатого забора и видел теплый серый глаз
в трепещущих ресницах, прильнувший, как доверчивый зверек, и ласкающий
траву, ромашки, синее небо. Ну, в общем, понятно про детство-отрочество.
И замужество было какое-то невнятное - за соседа по коммунальной квартире -
немолодого фотографа. В сундуке у него лежали шляпы с перьями, стеклянные
бусы, веера, шали - достались от дедушки, который тоже был фотографом и
держал костюмы для дам, желающих сделать художественный портрет. И еще
ребенком она часами перебирала желтоватые кружева и нитки тлеющих под
оранжевым абажуром бус.
Фотограф вскоре умер, оставив молодую жену беременной. Она родила, как и
жила - в своей комнате, одна: приготовила горячую воду, чистые простыни,
бинтыї улыбнулась крику ребенка. Одела мальчика в кружевную рубашечку и
атласную ленточку на запястье. Убрала свои волосы ниткой бус, накинула на
полнеющую грудь белую шаль. Со светлым лицом взяла на руки младенца. Они в
безмятежности ожидалиї Зря взошла звезда - волхвы не пришлиї
****
Сегодня плыли облака,
Сорвался ветер, струились мысли сквозняком -
на свете приюта было не дано.
Опять в небрежности твоей сквозит усталость...
Я о смирении просила -
не досталось...
Вползает на небо пустыня холмами,
а прежней жизни миража
нет с нами.
Татьяна Ахтман
Смерть - кроткое слово. Путь к ней намного длинней.
С первым криком младенца песок утекает вниз..
Ты идешь, надевая броню из чужих идей,
Ты считаешь, что все так важно, - чего ни коснись!
Но однажды ты коснешься траурных лент..
Посмотри: покой окончателен, ночь нежна...
Кровь - как мост между болью и спутанной ниткой вен,
Жизнь - как жажда крови и как война..
Так воюй со смертью за время, которого нет,
За клочок надежды, за детский крик во дворе,
За последнюю истину, за последний обед,
за последний закат, погашенный в декабре!
Кто здесь воин, способный ждать и терпеть?
Смерть - она приходит со стороны спины,
И она подкрадется, как только ты бросишь петь,
Решив, что твои песни уже никому не нужны..
Только поздно ползти обратно - ты уже есть,
Ты уже отмечен ею, а смерть - хороший стрелок.
Помнишь, в тире, - как звенит пробитая жесть? -
Только в этот раз не тебе нажимать на курок..
Ты - коняшка на стержне своих понятий и слов,
У тебя нет шансов - ты куешь свои удила.
И, быть может, тебя бы спасла, как всегда, любовь, -
Но твоя любовь слишком долго тебя ждала...
Ольга Погодина
Голос. Мороз по коже.
Сердце рывком - и в пропасть.
Режущих фраз обрубки.
Линии обрывать
ты теперь голосом можешь,
двери захлопывать,
и телефонные трубки
инеем покрывать.
Голос, который был мнеї
Знак бесконечности.
Пальцы на трубке немеют.
Двери захлопнуты.
Помнишь, как мы любили
шепотом чушь плести
по телефону вечеромї
Это теперь не ты.
Хочешь мне сделать больно
голосом этим зимним?
Страсти остатки чтобы
прежней - по проводам?..
Боль не бывает большей.
Это анестезия -
нас от любви и злобы
спасшие холода.
Stef
Окна смотрят в закат
Окна, словно экран, освещенный с востока,
Как квадратные лампы среди фонарей,
Смотрят прямо в закат и живут одиноко,
Изнутри отражая проемы дверей.
Если серый закат - мои окна стальные
Отражают свинцовые тучи и дождь.
Мы тогда в одиночестве словно хмельные,
В хрупкой памяти хмурый октябрь и Вождь.
Если праздник в душе - и закат как малина,
Переливами синих, как птиц, облаков.
Вспоминаю : июль, пахнет сено, рябина,
И все кружит над клевером рой мотыльков.
А бывает закат словно цвет апельсина,
Как оранжевый конь над сугробом летит.
Я январь вспоминаю и гарь керосина,
Под старинной иконой лампада коптит.
Только черный закат опасаюсь увидеть -
Взрывы бомб из окна и руины домов.
Я тогда вид на запад готов ненавидеть
В свете свежих решений верховных умов.
АД (Александр Джуминский)
Выпуск 61
"...В Рио-де-Жанейро было столько пляжей и клиник по пересадке человеческих
органов, что складывалось впечатление, будто местные жители не занимаются
ни чем иным, кроме морских купаний по четным дням и замены износившихся
частей тела и конечностей - по нечетным. Разумеется, на самом деле все было
гораздо проще:..."
Посвящается Тенетам - 98
Мое метро
Расскажи мне о градациях серого, научи помнить разнообразие выбоин на
гранитных плитах, заставь вызубрить степени затертости ступенек ночных
переходов. Укачай, убаюкай мое замерзшее эхом перестука костяных жезлов.
Подмигни, померцай изумрудным на граненой бронзе букв, облей рубиновой
патокой леденец затонувшего герба, обласкай желтой глазурью круглые коленки
попутчиц. Наиграй одинокий цокот острых каблуков за колонной, вызвени
неясный гул рельсов, прошепчи о шорохе приближения последней версты.
Вытолкни воздух из пасти тоннеля, обрадуй жилым теплом вагонов, тихо дохни
ароматом дерматина. Спой мне слепую лежачую песню о том, как где-то там
наверху, среди сизых кварталов бессонниц, бесится, залепляя глаза, злая
снежная окрошка. Увлеки меня за собой, как широкая швабра уборщицы волочит
по скользкому мыльному мрамору трупик окурка. Постой, переведи дух и сквозь
черную резину дверей просочись вязкой змеей в святая святых моих снов.
Стисни меня без натуги, но до радуги, до обморока. Повесь мне на плечики
тяжкие вериги заплечные, обуй ноги мои во драные кроссовки, насквозь продуй
вентиляторным ветром вечный лапсердак мой. Выброси меня в неприютную ночь и
будь со мной. Впечатайся навеки в ячейки, заполни известковые соты сосудов.
Как триста тысяч срезов мозга вождя, хранимых за секретными стенами, как
титановая матрица куста бузины за дощатым дачным сортиром, как скелет
древней рыбы в толще песчанника - будь со мной. Огромным серебряным
партизаном схоронись за квадратным столбом, сожми в руках свою дубину,
скромно высморкайся в ушанку и замолчи.
Павел Афанасьев
"...Тогда Бао Гун поклонился вслед грузовику и принялся танцевать старинный
народный танец. То, подбоченясь, лебедем плыл Бао Гун поперек дороги, то,
молодецки притоптывая каблуками, пускался вприсядку, то решительным взмахом
руки посылал арестантам ободряющий привет. Люди в кузове притихли и долго,
сколько могли различить, молча следили за движениями плотной фигурки в
зеленом френче, скупой пластикой танца передающей им любовь и прощение
Великого Мао..."
* * *
глаза раскрываются: чувствуешь видишь
иврит понимаешь чувствуешь идиш
немножко но только очень немножко немецкий
хочется же поговорить по-свойски
убить под полтавой по-русски-свейски
поздравить с победою. сацки-пецки.
вот так и живем. не дома - сараи
прокладки гладим, сперва стираем
сдохли лучше бы под полтавой
шведы пришли и ушли и правы
мы же остались с своею славой
под той же славной дурной полтавой...
* * *
вот еще не хватало твоих соплей,
хочешь: трахни, распни, наконец, убей,
но не плачь, мой малыш, никогда не плачь,
я дурак, я скотина, но никогда не палач,
поэтому ты не плачь.
удивительно мыслишь, малыш, никогда не правильно,
кто тебе мысли, мозги и черепушку ставили,
я позвоню друзьям, чтобы они им там вставили.
сейчас у нас осень. как говорят испанцы -
мы в осени пребываем. изысканные засранцы.
а у меня с тобой как у кестнера танцы.
но ты никогда не плачь, никому не верь.
если вещь открывается - это видимо дверь.
если кусается - это наверное зверь.
* * *
иногда ты спрашиваешь как я живу
как могу как дышу як ся маю
а я и ответить толком тебе не могу
думаю вижу во сне тебя вспоминаю
ты такая красивая бабочка или цветок
рыльце и пестик может еще ты тычинка
ты опыляешь все, этот вот мой стишок
не был бы без тебя. а вообще - ты горчинка
на языке моем странном на лингве моей чудной
кусочек перчика. залетевший дружочек
не знаю как ты а я непременно твой
да ты весь мой тоже дружок. ну ладно, может кусочек.
* * *
пялюсь на фотографию, которой нет у меня
из четырех стихий ты - из воды, земли, и из воздуха и еще из огня
особенно из воды ты из земли и огня
ты земляной орешек ты грешен а кто не грешен
те кто не грешен давно застрелен-повешен
ты сад мой полный цветущих вишен-черешен
ты поле такое которое не перейти
ты случайный колодец на долгом моем пути
только на поле этом как мне воду найти
эти четыре стихии эти чужие субстанции
эти мои стихи и эти к вам по дороге станции
эти пляски с медведями эти с волками танцы и...
* * *
я как рыбка плаваю-плаваю
меня выбрасывает на берег
в шторм потому что слабая
потому что я вам не верю
вы возьмете меня обманете
зарежете и даже выпотрошите
да хрен вам. меня не обманете
зарежьте лучше и выпотрошите
Sergio Бойченко <>
в загоревшихся ради смеха волосах старой рабыни
