revoir madame!"* -- Швыряет трубку. -- Kuss die Hand, madame!** He почесать ли
вам спину, мадам? Не угодно ли молока к кофе, мадам? Не желаете ли...?
-- Послушай, -- говорит Джил, -- кто это был, черт возьми? Ты так с ней
любезничал. Oui, madame... non, madame!*** Уж не обещала ли она тебе и выпивку
покупать? -- И повернувшись к нам: -- Можете себе представить, я вчера принимаю
ванну, а к нему приходит артистка... какая-то шлюшка из "Казино де Пари"... и
ведет его в кабак и поит там до потери сознания...
_ Ты все неправильно рассказываешь, Джил. Дело было так... я показываю ей
миленькую квартирку --с кухонным лифтом, -- и она спрашивает: не познакомите ли
меня с вашей поэзией -- poesie... по-французски звучит лучше... ну я веду ее
сюда, и она говорит: я опубликую ваши стихи на бельгийском.
-- Почему на бельгийском, Бред?
-- Да потому что она бельгийка. В любом случае, какая разница, на каком языке
опубликованы стихи? Кто-то должен их опубликовать, иначе их никто не прочтет.
-- Что ее дернуло-- взять и предложить вот так сразу?
-- Меня спрашиваешь! Наверное, то дернуло, что они хороши. Почему еще люди хотят
напечатать стихи.
-- Чушь какая!
-- Нет, видели! Она мне не верит.
-- Конечно, нет! Если я застукаю тебя здесь с какой-нибудь примадонной,
какой-нибудь танцоркой из кордебалета или воздушной гимнасткой -- с "кем угодно,
кто говорит по-французски и носит юбку, ты мне дорого заплатишь. Особенно если
они будут предлагать напечатать твои стихи!
-- Вот вам, пожалуйста, -- говорит Бредтреп, поблекший и погасший. -- Потому я и
занимаюсь недвижимостью... Вы, друзья, ешьте, ешьте... Не смотрите на меня.
Он смешивает еще порцию коньяку с перцем.
-- Думаю, с тебя достаточно, -- говорит Джил. -- О Боже, сколько ты уже принял
сегодня?
-- Забавно, -- говорит Бредтреп, -- ее я только что --
_____________
* Да! Да, мадам... это мсье Кронстадт... с кем имеем честь? Да, гостиная,
антресоль, кухня, две спальни, ванная комната, кабинет... да, мадам... Нет, это
не дорого, не дорого, за все... это легко ладить... как угодно, мадам... В
котором часу? Да... с удовольствием... Каким образом? Что вы говорите? Ах, нет!
напротив! Хорошо... прекрасно... До свидания, мадам! (фр.).
** Целую ручку, мадам! (нем.).
*** Да, мадам... нет, мадам! (фр.).
597
как раз перед вашим приходом -- ублажил, а себя мне ублажить нельзя...
-- Господи, где этот гусь! -- поднимается со стула Джил. -- Извини меня, но я
пойду и посмотрю, чем занимаются девочки.
-- Нет, не пойдешь! -- заставляет ее сесть обратно Бред. --Мы будем сидеть здесь
и ждать... ждать, пока не станет ясно, что происходит. Может быть, гусь никогда
не появится. Мы будем сидеть здесь и ждать... ждать вечно... сидеть, как сидим:
при свечах, и пустых тарелках, и опущенных шторах, и.. Я просто вижу, как мы
сидим тут, а кто-то снаружи возводит вокруг нас стену... Мы сидим тут и ждем,
когда Эльза принесет гуся, время идет, становится темно, мы. сидим день, другой,
третий... Видите эти свечи? Мы съедим их. А цветы вон там? И их тоже. Мы съедим
стулья, съедим буфет, будильник, съедим котов, съедим шторы, счета и столовое
серебро, и обои, и клопов под ними... мы съедим собственное дерьмо и этого
хорошенького эмбриончика, которого заполучила Джил... съедим друг друга...
В этот момент входит Пинокинни, сказать спокойной ночи. Голова ее опущена, в
глазах -- недоумение.
-- Что это сегодня с тобой? -- спрашивает Джил. -- У тебя обеспокоенный вид.
-- Ах, не знаю, -- отвечает юная особа. -- Я хотела спросить о... Это ужасно
сложно. Я, правда, не знаю, смогу ли объяснить.
-- В чем дело, носатик? -- вмешивается Бред. -- Говори все как есть, не
стесняйся леди и джентльмена. Ты ведь знаешь его, да? Ну, выкладывай!
Голова у особы по-прежнему опущена. Уголком глаза она хитро смотрит на отца и
вдруг выпаливает: -- Что это такое -- мир вокруг нас? Для чего мы вообще
существуем? Должны ли мы владеть миром? Наш мир единственный или нет, а если
единственный, то почему? Вот что мне хочется знать.
Если Бредтреп Кронстадт был изумлен, то не подал виду. Подняв небрежным жестом
рюмку с коньяком и добавляя в нее малую толику кайенского перцу, он как ни в чем
ни бывало сказал: -- Послушай, детка, прежде, чем я отвечу на вопрос, -- если ты
настегиваешь на этом, -- тебе надо определиться с терминами.
Тут из сада доносится долгий пронзительный свист.
-- Маугли! -- говорит Кронстадт. -- Скажи ему, чтобы зашел в дом.
-- Поднимайтесь к нам! -- кричит Джил, подойдя к окну.
Никакого ответа.
598
-- Должно быть, ушел, -- говорит Джил. -- Я его больше не вижу.
Теперь в саду возникает женский голос: "II est saoul... completement saoul"*.
-- Тащи его домой! Скажи ей, чтобы тащила его домой! -- вопит Кронстадт.
-- Mon man dit qu'il faut rentrer chez vous... oui chez vous.
-- Y'en a pas!** -- несется над садом.
-- Скажи ей, чтобы не потеряла "Cantos" Паунда, что я ей дал, -- выходит из себя
Кронстадт. -- И больше не приглашай их к нам... повернуться негде. Места
только-только для беженцев из Германии.
-- Нехорошо это, -- говорит Джил, возвращаясь к столу.
-- Ты опять не права, -- парирует Бред. -- Для него это очень хорошо.
-- Ох, да ты напился уже, -- отмахивается Джил. -- Где в конце концов этот
проклятый гусь? Эльза! Эльза!
-- Забудь о гусе, дорогая! Это все игра. Кто кого пересидит. Правила таковы:
"завтра" и "вчера" отменяются, но "сегодня" длится вечно... Не правда ли, было
бы замечательно, если бы вы, друзья, сидели здесь, как сидите, а я начал бы
уменьшаться и все уменьшался бы... пока не превратился в такусенькую крохотную
крохотулечку... так что вам понадобилось бы увеличительное стекло, чтобы
разглядеть меня? Я был бы маленьким пятнышком на скатерти и говорил бы --
Тимур... Ти-мур! А вы -- где он? где он? А я -- Тимур, логофеты, гликофосфаты,
Бийанкур, Ти-мур... О полн пиит пречудных пречуд... а вы...
-- О Боже, Бред, ты пьян! -- говорит Джил. И Бредтреп смотрит осовело-весело и
таращит шары, косящие зело.
-- Сейчас начнет мерзнуть, -- говорит Джил, вставая, чтобы найти испанскую
шапочку.
-- Это правда, -- замечает Бред. -- Все, что она говорит -- правда. Ты думаешь,
я очень упрямый. Ты, -- обращается он ко мне,-- ты, со своими монгольскими
глаголами, своими переходными и непереходными, разве не видишь, сколь я любезен?
Ты все время толкуешь о Китае... вот он -- Китай, разве не видишь? Вот... а что
"вот"? Подай шапочку, Джил, мне холодно. Жуткий холод... Пред-ледниковый. Вам-то
всем тепло, а я замерзаю. Я чувствую, как снова наползают ледники. Это факт. Все
на свете пре-
____________
* -- Он пьян... совершенно пьян (фр.).
** -- Мой муж сказал, чтобы вы отвели его к себе домой.. Да, к себе.
-- Шагай! (фр.).
599
красным образом движется, течет, доллар падает, квартиры сданы, беженцы все
нашли прибежище, рояль настроен, счета оплачены, гусь готов, и чего мы ждем еще?
Очередного ледникового периода! Он наступит завтра утром. Вы подойдете к окну и
увидите: все сковано морозом. Нет больше проблем, нет истории, ничего нет. Все
замерзло. Мы будем сидеть, как сидим, ожидая, когда Анна внесет гуся, и вдруг по
нам поползет лед. Я уже чувствую этот ужасный холод -- хлеб весь оброс
сосульками, иней посеребрил масло, гусь скукожился, стены первобытно-белы. И
этот крохотный ангелочек, этот чудный новый эмбриончик, залетевший под пояс
Джил, он замерзнет во чреве, дурачок, скользкий, как плевочек, с ледяными
крылышками и губками как улитки. Джаггер; индийский сокол, и повсюду тишина и
покой. Скажи хоть теплое слово! У меня ноги окоченели. Геродот рассказывает, что
феникс, когда умирает его отец, лепит яйцо из мирры, помещает в него прах и
переносит это маленькое мирровое яйцо из аравийской пустыни в Храм Солнца в
Гелиополисе, и происходит это раз в пятьсот лет или около того. Интересно?
Согласно Плинию, каждый раз существует только одно яйцо, и когда птица чувствует
приближение конца, она строит гнездо из благовонной кассии и ладана, садится в
него и умирает. Из гнезда появляется червячок, который становится фениксом.
Потому феникс (bennu) -- символ возрождения. Как тебе эта история? Мне нужно
что-то погорячее. Вот другая... В Болгарии есть нистингары -- ходящие по огню.
Они танцуют в пламени костра 21 мая на праздник дня святых Елены и Константина.
Они танцуют на пылающих углях, пока их лица не исказятся и они не начнут
пророчествовать.
-- Эта история мне совсем не нравится, -- говорит Джил.
-- Мне тоже, -- соглашается с ней Бред. -- Мне нравится первая, о маленьком
червячке-душе, вылетающем из гнезда, чтобы возродиться. В Джил сидит один
такой... растет себе и растет. Не остановишь. Вчера -- головастик, завтра --
ягода жимолости. Невозможно сказать, чем ои> будет еще... в конце концов. Он
каждый день умирает в гнезде и на другой день рождается вновь. Приложи ухо к ее
животу... ты сможешь услышать, как трепещут его крылышки. Фрр... фрр. Без
всякого моторчика. Чудеса! Их у нее внутри миллионы, и все трепещут крылышками,
мечтая вылететь на волю. Фрр... фрр. И если только взять иглу и проколоть
оболочку, они все вылетят наружу... представь себе... огромное облако
душ-червячков, миллионы... стая, такая густая, что мы не сможем видеть друг
друга... Правда! Незачем писать о Китае. Напиши об этом! О том, что
600
находится внутри тебя.. о головокружительном позвоночном столбе... о
сперматозоидах и лейкоцитах... каждая из этих вещей -- поэма. Медуза -- тоже
поэма, великолепнейшая поэма. Тычешь ее так и этак, она осклизлая и скользит,
она дрожит, как желе, как простокваша, у нее есть кишечник и прямая кишка, она
как с оборками абажур. И Маугли в саду, высвистывающий квартирную плату, он --
тоже поэма, с большими ушами поэма, с подкачавшим вестибуляром поэма, сочащаяся
елеем. У него круглые ушные раковины, как круглые малиновые рюши, зияющие,
словно распахнутая карета. Он корчится в горсти утробы, меж тем моллюск
подмигивает... он.бродит по докембрийским конторам, травя мерзейших тварей...
Маугли.. аугли... молчащий и мучающийся...
-- Он сходит с ума, -- говорит Джил.
-- Опять ты не права, -- отвечает Бред. -- Я как раз вошел в ум, только это
другого рода ум, нежели ты пред ставляешь. Ты думаешь, поэма должна иметь
видимый облик. В тот момент, когда ты что-то пишешь, поэма исчезает Поэма это
"настоящее", которому нельзя найти определение. Ею живешь. Любая вещь -- поэма,
если в ней заключено время. Тебе не нужно садиться на паром или ехать в Китай,
чтобы написать поэму. Лучшей поэмой, какой я когда-либо жил, была кухонная
раковина. Я рассказывал вам о ней? У нее было два крана, одному имя было Фруа,
другому -- Шо*. Фруа вел жизнь in extenso -- полноценную, при помощи резинового
шланга, надетого на конец. У Шо с конца вечно капало, точно он подцепил триппер.
По вторникам и пятницам он ходил в мечеть, где была лечебница для
кранов-венериков. По вторникам и пятницам Фруа приходилось работать за двоих. Он
был зверски охоч до работы. Больше ему ничего и не требовалось. Шо, напротив,
нужно было улещивать и обхаживать. Надо было предупреждать его: "не торопись",
иначе мог обдать кипятком так, что шкура слезет. Изредка они работали в полном
согласии, Фруа и Шо, но то было редко. В субботние вечера, моя ноги в раковине,
я думал, как совершенен мир, где правит эта пара. Никогда ничего другого, только
эта железная раковина и два ее крана. Ни начал, ни концов. Шо -- альфа и Фруа --
омега. Вечность. Звездные Близнецы, владычествующие над жизнью и смертью.
Альфа-Шо течет по всей шкале Фаренгейта, шкале Реомюра, сквозь силовые поля
намагниченных металлических опилок и хвосты комет, сквозь бурлящий котел Мауна
Лоа, вливаясь в сухой свет кайнозойской луны; Омега Фруа течет сквозь
Гольфстрим, по болотному ложу Саргас
______________
* Froid -- Холодный, Chaud -- Горячий (фр.).
601
сова моря, сквозь сумчатых и ракушки-фораминиферы, сквозь китих и трещины в
полярных льдах, сквозь островные вселенные, погасшие катоды, могильный прах,
коконы и щупальцы миров несотворенных, миров нетронутых, миров невидимых, миров
