странные вещи?
Она замолчала, словно подыскивая нужные слова. Потом произнесла с неподдельной
искренностью и наивностью:
-- Я расскажу вам, что я имею в виду. Нет, не про мою любовь к брату -- это же
так естественно. Только люди с грязными мыслями считают дикостью любовь между
родственниками... Я сейчас не об этом хочу рассказать. А о музыке, которую
слышу, и о красках, которые вижу. В моих снах мне слышится не земная музыка, и
цвета совсем не те, которые мы видим на небе или на полях. Это Изначальная
Музыка, она дала начало всей той музыке, которая существует сейчас, и все
теперешние цвета произошли из того, который мне снится. Когда-то они все были
одним, говорил тот человек из сна. Но это было миллионы лет назад, сказал он. И
когда он сказал это, мне стало ясно, что он тоже понимает. Будто мы были знакомы
в другой жизни. Но из его речей мне стало ясно, что о таких вещах очень опасно
распространяться на публике. Внезапно я испугалась, что если я не буду соблюдать
осторожность, меня сочтут сумасшедшей и упрячут туда, где я никогда больше не
увижу снов. Меня страшило не то, что я сойду с ума -- а то, что, упрятав меня,
они уничтожат мои сновидения, мою жизнь. Тогда этот человек сказал то, что
всерьез испугало меня. Он сказал: "Ты уже безумна, милая. Тебе нечего бояться".
И исчез. В следующее мгновенье я все увидела в обычных красках, только они были
все перепутаны. Трава стала не зеленой, а лиловой; лошади -- голубыми; мужчины и
женщины -- серыми, пепельно-серыми, словно духи дьявола; солнце стало черным,
луна -- зеленой. Тогда я поняла, что действительно сошла с ума. Я стала искать
своего брата и нашла его, разглядывающим себя в зеркале. Я заглянула ему через
плечо и не узнала его. Из зеркала на меня смотрел незнакомец. Я позвала его по
имени, начала трясти, но он продолжал смотреть на свое отражение. Наконец до
меня дошло, что он сам себя не узнает. Боже, подумала я, мы оба безумны. Хуже
всего было то, что я больше не любила его. Мне
464
хотелось убежать, но я не могла, меня парализовал страх... И я проснулась.
-- Едва ли можно назвать это хорошим сном, не правда, ли?
-- Нет, -- ответила Кэрол, -- иногда так здорово увидеть все перевернутым вверх
ногами. Мне никогда не забыть ни того, как прекрасна была трава, ни того, как
меня поразило черное солнце... Теперь я вспоминаю, что звезды светили ярко-ярко.
Они были почти над головой. Все сверкало и переливалось гораздо ярче, чем на
желтом солнце. Вы замечали когда-нибудь, как прекрасно все вокруг после дождя,
особенно ближе к вечеру, когда солнце садится? Представьте, звезды у вас над
головой сделались в двадцать раз больше, чем мы обычно привыкли их видеть. Вы
понимаете меня? Может быть, в один прекрасный день, когда Земля сойдет со своей
орбиты, все станет именно так. Кто знает? Миллион лет назад земля выглядела
совсем по-другому, правда? Зеленый цвет был зеленее, красный -- краснее. Все
было увеличено в тысячи раз -- по крайней мере, мне так кажется. Некоторые
говорят, что мы не видим солнце по-настоящему, только его отблеск. А настоящее
солнце, оно такое яркое, что слабый человеческий глаз просто не может вынести
его свет. Наши глаза мало что могут увидеть. Забавно, когда закрываешь глаза и
засыпаешь, то видишь все гораздо лучше, ярче, чище, прекрасней. Что же это за
глаза у нас? Где они? Если одно видение реально, то почему другое -- нет? Что же
реально? Мы, что, все становимся безумными во сне? А если нет, то почему бы нам
не спать всегда? Или это считается ненормальным? Помните, я предупреждала вас,
что я глупая. Я вижу все в розовом свете. Но у меня не получается выдумывать их.
Да и ни у кого бы не получилось.
Тут вернулись Умберто и Родни с видом рассеянным и радостным. Джеральд
лихорадочно суетился, навязчиво предлагая гостям попробовать спагетти. "Они
отвратительны, но зато фрикадельки удались", -- шепнул он мне на ухо. С
тарелками в руках мы робко выстроились перед норвежкой, раздававшей сие блюдо.
Все это напоминало то ли столовую, то ли солдатскую кухню. Декоратор интерьеров
ходил от одного к другому с миской тертого сыра и посыпал эту свежевыданную
блевотину, выдаваемую за томатный соус. Он лучился самодовольством, он так
любовался собой, что забыл сам поесть. (А может, он уже был сыт...) Джеральд
порхал, как ангелочек, восклицая: "Не правда ли, восхитительный вкус? Вам
достались фрикадельки?" Выпорхнув у меня из-за спины, он легонько под-
465
толкнул меня локтем и неслышно прошептал: еле слышно прошелестел: "Ненавижу
спагетти... Гадость!"
Эта сцена была прервана появлением очередных гостей -- молоденьких существ --
возможно, среди них были будущие звезды. Одного из них звали Клод, пухлощекий
блондин с вьющимися волосами. Похоже, он знал всех и вся, особенно это касалось
женщин, которые сюсюкали и тискали его, словно любимую игрушку.
-- А я-то думал, что вечеринка уже закончилась, -- извинился он за свой
"пижамный" вид. Пронзительным голосом, напоминавшим козлиное блеяние, он завопил
на всю комнату:
-- Джеральд! Джеральд! Ну где же ты, Джеральд? (Джеральд тем временем нырнул на
кухню, чтобы скрыть свое раздражение.)
-- Эй, Джеральд! Когда я наконец получу работу? Джеральд, ты слышишь меня? Когда
я начну работать? Джеральд вышел с шипящей сковородкой в руках.
-- Если ты не заткнешь свой поганый рот, -- произнес он, угрожающе приближаясь к
душке Клоду и размахивая сковородкой у него над головой, -- я огрею тебя вот
этой штукой!
-- Но ты обещал, что я получу что-нибудь до конца месяца! -- взвизгнул Клод,
явно получая удовольствие от того, что поставил Джеральда в неловкое положение.
-- Я не обещал этого, -- возмутился Джеральд. -- Я сказал, что у тебя есть все
шансы. Если ты будешь упорно работать. А ты, лентяй, ждешь, когда на тебя
посыплется манна небесная. Уймись и съешь немного спагетти. От тебя столько
шума... -- Джеральд вновь скрылся в кухне.
Клод вскочил на ноги и последовал за ним. Я слышал, как он канючил:
-- Джеральдине, я сморозил глупость, да? -- его голос звучал все глуше и глуше и
в результате совсем стих, словно кто-то зажал ему рот ладонью.
Тем временем стол в гостиной отодвинули к стене, и какая-то молодая пара,
интересная и крутая, завертелась в зажигательном ритме джиттербага. Они
танцевали в одиночестве: остальные смотрели и восхищенно ахали. У миниатюрной,
хорошенькой партнерши, стройной и подвижной, было лицо Нелл Бринкли,
загримированной под Клару Бау. Ее ноги дергались, словно у лягушки под
скальпелем. Молодой человек, лет девятнадцати был слишком хорош, чтобы его можно
было описать. Слова меркли рядом с его красотой. Он был похож на фавна с
дрезденского фарфора, типичное дитя Калифорнии, которому было определено стать
либо эстрадным певцом, либо современным
466
Тарзаном. Клод смотрел на них с нескрываемым презрением. Он без конца теребил
свои непослушные кудри и вызывающе откидывал голову назад.
К моему изумлению, Джеральд вдруг разошелся и начал приставать к жене Умберто.
Он был невероятно напорист и потрясающе самоуверен. Джеральд наседал на даму,
цокая каблуками, словно петух, вышедший на прогулку. Деликатность и изысканность
ему с успехом заменяла поразительная гибкость и артистизм. У него были свои
представления об исполнении джиттербага.
Будучи уже навеселе, он остановился перед Умберто и спросил:
-- Почему вы не танцуете со своей женой? Она превосходно танцует.
Умберто редко танцевал с женой -- это уже давно осталось в прошлом. Но Джеральд
был настойчив.
-- Нет, вы должны станцевать с ней! -- воскликнул он, привлекая всеобщее
внимание к Умберто.
Умберто поволокся на нетвердых ногах, с трудом отрывая их от пола и что-то
бессвязно бормоча. Он проклинал Джеральда за то, что тот поставил его перед
всеми в идиотское положение.
Лолита кипела от ярости, что ее никто не приглашает. Она проплыла через всю
комнату, оглушительно стуча каблуками, и подошла к своему бразильцу.
-- Нам пора, -- прошипела она. -- Отвези меня домой Не дожидаясь ответа, она
схватила его за руку и потащила прочь из комнаты, весело восклицая голосом, в
котором, однако, слышался яд:
-- Доброй ночи! Доброй ночи всем! Доброй ночи! (Посмотрите, я покидаю вас, я,
Лолита. Я презираю вас. Вы мне до смерти надоели! Я, танцовщица, удаляюсь. Я
танцую только перед публикой. Когда я танцую, у всех перехватывает дыхание! Я --
Лолита! Мне жаль времени, потраченного на вас...)
В ее звонком медовом голосе слышались отравленные нотки. У двери, где уже торчал
Джеральд, чтобы попрощаться с ней, она остановилась, чтобы оглядеть остающихся,
посмотреть на эффект, произведенный ее внезапным уходом. Никто не обращал на нее
внимания. Необходимо было что-то сделать, что-то из ряда вон выходящее чтобы
привлечь к себе внимание. И она громко позвала своим пронзительным, театральным,
британским голосом:
-- Леди Эстенброк! Прошу вас, на одну минутку! Мне надо вам кое-что сказать...
Леди Эстенброк, сидевшая в кресле, будто ее пригвоздили, с трудом поднялась на
ноги. Видимо, ее никогда так
467
не звали, словно на судебное разбирательство, но волнение, охватившее ее при
звуке собственного имени, сознание того, что все глаза устремлены сейчас на нее
одну, пересилили возмущение и обиду, клокотавшие в ней. Она двигалась, точно
корабль, терпящий бедствие, шляпка сбилась на бок и колыхалась под нелепым
углом, внушительный нос-клюв придавал ей сходство с хищной птицей.
-- Моя дорогая леди Эстенброк, -- Лолита говорила вроде бы приглушенным,
замогильным голосом опытной чревовещательницы, который, однако, разносился по
всей комнате.
-- Надеюсь, вы простите меня за столь поспешное исчезновение. Обязательно
приходите на генеральную репетицию, хорошо? Было ужасно приятно повидать вас.
Непременно навестите меня в Рио, обещайте! Я улетаю через несколько дней. До
свидания, счастливо оставаться! До свидания всем!
Она бросила в нашу сторону легкий снисходительный кивок, словно говоря: "Теперь,
когда вы поняли, кто я такая, может быть, в другой раз вы будете более вежливы.
Все видели леди Эстенброк, со всех ног ковыляющую ко мне? Мне стоит только
пальцем шевельнуть, и весь мир будет плясать вокруг меня".
Ее эскорт, с увешанной медалями грудью, удалился, как и возник -- без единого
слова. Смерть на поле боя была его единственным шансом прославиться. К тому же
это должно было укрепить имидж Лолиты в глазах общественного мнения. В глазах
рябило от будущих заголовков первых полос газет. "Отважный бразильский летчик
убит в Ливии." Несколько строк о боевых успехах воздушного аса и длинная
душещипательная история о его безутешной невесте Лолите, прославленной
танцовщице, играющей главную роль в большой картине совместного производства
Мицу---Вайолет--Люфтганза под названием "Роза пустыни". И, конечно, фотографии,
демонстрирующие прогремевшие на весь мир бедра Лолиты. А где-нибудь в самом низу
или на другой странице маленькими буквами будет "по секрету" сообщено о том, что
Лолита, чье сердце навсегда разбито трагической гибелью бразильца, положила глаз
на очередного лихого офицера, на этот раз -- артиллериста. Их неоднократно
видели вместе в отсутствие бразильца. Лолита питала слабость к высоким
широкоплечим молодым людям, отличившимся в борьбе за свободу... И т. д. и т. п.
до тех пор, пока рекламный отдел Мицу--Вайолет--Люфтганза не сочтет, что тема
гибели
468
бразильца исчерпана до конца. Конечно, на следующем фильме не удастся
кривотолков, сплетен и шушуканья по углам. А если удача по-прежнему будет
сопутствовать Лолите, то артиллериста ждет та же славная участь -- геройская
смерть. Тогда можно будет надеяться попасть уже на двойной разворот...
Я рассеянно опустился на диван, ровно возле приземистого, словоохотливого
создания, которого весь день старался избегать.
-- Меня зовут Рубиоль, -- пропела она, оборачиваясь и глядя на меня неприятно
уплывающим взглядом. -- Миссис Рубиоль...
Вместо того, чтобы представиться в ответ, я забормотал:
-- Рубиоль... Рубиоль... Где-то я слышал это имя раньше. -- И хотя дураку было
