Алана Уоттса "Дух дзен-буддизма".
И где-то в ту же пору я, в поисках места, откуда был бы лучше виден Юпитер, моя
счастливая звезда, забрался на крышу своей студии, пришел в неописуемый восторг
и, спускаясь по лестнице, оступился и рухнул вниз, вышибив дверь зеркального
стекла. На другой день мой друг Морикан, о котором я написал в "Дьяволе в раю",
принес мне подробное астрологическое объяснение случившегося.
Без преувеличения, интересное было время.
Каждая книга психиатра, в дополнение к философской основе его лечебной методики,
в некоторой степени раскрывает суть проблемы, лицом к лицу с которой его ставит
жизнь. Действительно, самый факт написания подобной книги есть с его стороны
признание ложности ситуации, в которой находятся пациент и психоаналитик. В
попытке посредством просвещения публики расширить сферу своего воздействия,
психоаналитик косвенно сообщает нам о желании отказаться от ненужной роли
целителя, которую ему навязали. Хотя фактически каждый день он повторяет
пациентам ту истину, что они сами должны исцелить себя, на практике количество
пациентов растет с угрожающей быстротой, так что порой целитель бывает вынужден
искать другого целителя -- для себя. Некоторые психиатры всего лишь такие же
жалкие, такие же измученные стра-
489
хом человеческие создания, как их пациенты, которые обращаются к ним в поисках
облегчения. Многие из них перепутали оправданное принятие на себя роли с
самопожертвованием, с напрасным принесением себя в жертву. Вместо того, чтобы, к
примеру, раскрывать тайну физического и душевного здоровья, они избирают более
легкий путь, обычно имеющий разрушительные последствия, оставляя эту тайну своим
пациентам. Вместо того, чтобы просто оставаться людьми, они пытаются исцелять и
обращать в свою веру, стать дарующими жизнь спасателями для того только, чтобы в
конце обнаружить, что распяли самих себя. Если Христос умер на кресте, дабы
проповедать идею самопожертвования, то это было сделано ради того, чтобы указать
на важность этого сущностного закона жизни, а не для того, чтобы люди следовали
Его примеру. "Распятие -- закон жизни", -- говорит Хоу, и так оно и есть, но это
должно понимать символически, а не буквально.
Повсюду в своих книгах* он обращается к созерцательному, или Восточному образу
жизни и, можно так же сказать, к такого же рода искусству. Искусство жизни
основано на ритме: удача--неудача, прилив--отлив, свет--тьма, жизнь--смерть. С
принятием жизни -- хорошей и плохой, праведной и неправедной твоей и моей -- во
всех ее проявлениях, застывшая оборонительная жизнь, которую клянет большинство
людей, превращается в танец, "танец жизни", по выражению Хевлока Эллиса.
Истинное назначение танца -- метаморфоза. Человек может танцевать с горя и от
радости; он может танцевать просто так, безо всякой причины, как это доказала
Элба Гуара. Но суть в том, что простой акт танца преображает элементы, его
составляющие; танец, точно так же, как жизнь, несет в себе свой конец. Приятие
этого обстоятельства, любого обстоятельства, рождает подъем, ритмический импульс
к самовыражению. Умение расслабляться, конечно, первая вещь которой должен
научиться танцовщик. Это так же первое, чем должен овладеть пациент, когда он
оказывается один на один с психоаналитиком. Это первое, чему должен научиться
любой человек, чтобы жить. Это чрезвычайно трудно, ибо означает самоотвержение,
полное самоотвержение. Вся концепция Хоу основана на этой простой, но
революционной идее полного и безусловного самоотвержения. Это религиозное
мироощущение: приятие боли
_____________
* И Грэм Хоу "Я-субъект и Я-объект", "Вреэдя и дитя" "Воинственный танец"
490
страдания, несчастья и так далее. Это окружная дорога, которая, в конце концов,
всегда оказывается самой короткой. Подобное миропонимание подразумевает усвоение
жизненного опыта, самоосуществление, послушание и дисциплину: кривая временной
дуги естественного развития предпочтительней быстрой, гибельной прямой. Это --
путь мудрости, путь, который должен, в конечном счете, быть выбран, потому что
все другие пути только подводят к нему.
Немного есть книг о мудрости -- или лучше сказать, об искусстве жить? -- которые
подверглись бы столь тщательному изучению, как эти три книги. Профессиональный
философ склонен смотреть на них с недоверием из-за откровенной простоты
авторских умозаключений. В отличие от психоаналитика, философ-профессионал редко
получает радостную возможность видеть свои теории подвергнутыми испытанию. Что
касается психоаналитика, то его мысль всегда насущна, как повседневные дела. Он
подвергается испытанию в каждый момент своей жизни. В данном случае мы имеем
дело с человеком, для которого писать это тайное наслаждение, факт, могущий быть
в высшей степени поучительным для многих писателей, тратящих часы, чтобы
выдавить из себя мыслишку.
Хоу глядит на мир, который есть здесь и сейчас. Он видит его во многом таким,
каким этот мир предстает пациенту, приходящему к нему за помощью. "Истина
состоит в том, что мы больны, -- говорит он, и добавляет: -- причина болезни в
нас самих". Если с нами что-то не так, заключает он, то это что-то не такого
рода, чтобы можно было его излечить палкой или штыком. Исцеление достигается
метафизическим путем, а не терапевтическим: дело не в том, чтобы обнаружить и
удалить источник боли. "Это как если бы мы изменили карту самой жизни
посредством изменения нашего отношения к ней", -- поясняет Хоу. Это извечная
умственная гимнастика, известная всем мудрецам, которая лежит в самой основе
метафизики.
Жизнь, как все мы знаем, -- битва, и человек, будучи частью жизни, сам есть
воплощение битвы. Если он видит факт и приемлет его, он способен, невзирая на
битву, изведать мир души и радоваться ему. Но чтобы прийти к такому концу,
который есть начало (ибо мы еще не начинали жить!), человек должен усвоить
доктрину приятия, или, что то же самое, безусловного самоотвержения, которое
есть любовь. И тут я должен сказать, что, по моему мнению, автор идет дальше
любых теорий жизни, какие до сих пор излагали психоаналитики; он показывает себя
чем-
491
то большим, нежели врачеватель -- художником жизни, человеком, способным избрать
самый рискованный курс лечения: неколебимой верой. Верой в жизнь, позвольте тут
же добавить, верой свободной и гибкой, равной всякой неотложной помощи и
достаточно широкой, чтобы включить в себя смерть, так же как другие так
называемые беды. Ибо при таком широком и взвешенном взгляде на жизнь, смерть уже
не "последний враг" и не "конец"; если, как он подчеркивает, врачевателю и
отведена роль, то это роль "повитухи" смерти. (Читатель, желающий продлить
удовольствие, может заглянуть в тибетскую "Книгу мертвых".)
Все представление о четырехмерной реальности, которое составляет метафизику Хоу,
покоится на осмыслении приятия. Четвертый элемент -- это Время, или говоря
иначе, о чем прекрасно знал Гете, -- развитие. Подобно тому, как семя
развивается, растет в естественном ходе времени, так и мир растет, и так же
умирает, и так же возрождается вновь. Это полная противоположность ходячему
представлению о "прогрессе", запрягшем вместе дьявольских драконов воли,
решимости, цели и борьбы -- или скорее напротив, спустившем их с цепи. Прогресс,
в его западном варианте, это путь напрямик, через непреодолимые препятствия, это
создание себе трудностей и помех на всем .протяжении пути, а в итоге --
саморазрушение Идея Хоу -- это восточная идея, пришедшая к нам с искусством
джиу-джитсу, где само препятствие используется для его преодоления. Этот метод
столь же пригоден для одоления того, что мы называем болезнью, или смертью, или
злом, как и для одоления противника. Секрет состоит в знании, что силой можно
управлять, так же, как бояться ее -- больше, чем что-либо другое, ее можно
обращать во благо или зло, на пользу или во вред в соответствии с желанием.
Человек в его настоящем полном страхов состоянии, похоже, имеет лишь
единственное желание -- бежать куда глаза глядят, и в этом состоянии он
пребывает неизбывно как в кошмаре. Он не только отказывается признать свои
страхи, хуже того, он боится своих страхов. Все кажется бесконечно хуже, чем
есть на самом деле, говорит Хоу, "просто потому, что мы пытаемся убежать". Это
настоящий Рай Невроза, смола страха и тревоги, в которой, пока не сделаем усилия
освободиться, мы можем увязнуть навсегда. Воображать, что кто-то посторонний в
образе ли психоаналитика, диктатора, Спасителя, или даже Бога, придет
492
освободить нас -- чистое безумие. На всех спасательных шлюпок не хватит, и в
любом случае, как указывает автор, нужнее спасательных шлюпок -- маяки. Более
полное, более ясное понимание, а не большее количество спасательных средств.
.У этой философии жизни, в отличие от большинства философий, берущей свои
положения из жизни, а не какой-либо теории, множество поразительно разнообразных
Хисточников. Позиция автора охватывает противоположные взгляды на мир; она
достаточно широка, чтобы вместить всего Уитмена, Эмерсона, Торо, так же как
даосизм, дзен-буддизм, астрологию, оккультизм и так далее. Это глубоко
религиозный взгляд на жизнь, признающий "верховенство незримого". Особое место
здесь отводится темной стороне жизни, всему тому, что принято считать
отрицательным, пассивным, недобрым, женским, таинственным, непостигаемым.
"Воинственный танец" заканчивается следующим замечанием: "в любом случае приятие
лучше, даже если мы имеем дело с враждебностью нашего противника. Нет иного
прогресса нежели тот, который был бы, если б мы могли примириться с ним..." Эта
идея примирения, невмешательства, идея жизни в настоящем моменте, с полной
отдачей, с безоговорочной верой в ход ее развития, который должен в основном
всегда оставаться неведомым для нас, есть главный аспект его философии. Она за
эволюцию, а равно и инволюцию, и против революции. Она обращает внимание на
душевную болезнь, так же как на сон, грезу и смерть. Она не пытается устранить
страх и тревогу, но стремится включить их в единое целое эмоционального бытия
человека. Она не предлагает ни панацеи от наших болезней, ни блаженства на
небесах: она видит, что проблемы жизни в корне неразрешимы, и милостиво приемлет
этот факт. Именно в этом полном признании и приятии конфликта и парадокса
мудрость Хоу совпадает со здравым смыслом. В основе тут лежат юмор, веселье,
чувство игры -- не мораль, но реальность. Это успокаивающая, очистительная,
целительная доктрина -- скорее раскрытой ладони, нежели стиснутого кулака,
скорее самоотвержения, самопожертвования, нежели борьбы, завоевания, идеализма.
Медленное, ритмичное движение роста она ставит выше прямого действия, коим
добивались бы мнимой нереальной цели, используя скорость и напор. (Не цель ли
всегда связана со средствами?) Она пытается избавиться как от врага, так и от
пациента, скорее приемля
493
болезнь, нежели медицину или ее проводника; она ставит семя выше бомбы,
преображение -- выше решения и уникальность -- выше нормы.
Кажется, все умные, и даже не умные, люди согласны с тем, что мы сейчас
переживаем один из самых мрачных моментов истории. (Однако не очень осознается,
что человек пережил немало подобных периодов в прошлом -- и уцелел!) Есть такие,
кто для собственного успокоения возлагают вину за наше положение на "врагов",
кого только не причисляя к ним: церковь, образование, правительство, фашизм,
коммунизм, нищету, обстоятельства и так далее. Они тщатся доказать, что "правы",
а кто-то другой "не прав". Для них общество состоит в основном из тех, кто
отвергает их идеи. Но общество состоит из душевнобольных и преступников, так же
как из праведников и нечестивцев. Общество -- это все мы "со всеми нашими
достоинствами и пороками, и представлениями о жизни", как говорит Хоу. Общество
больно, едва ли кто-нибудь станет отрицать это, и в этом больном обществе
существуют врачи, которые "плохо представляют себе, зачем прописывают нам
лекарства, мало во что верят, кроме героической хирургии и совершенно
