зная наверняка, что пройдет много времени, прежде чем мне взбредет в голову
мысль покинуть Францию. Согласился скорее из вежливости и уважения к героическим
усилиям, затраченным на меня.
Когда с формальностями было покончено, когда мой паспорт и удостоверение
личности благополучно перекочевали ко мне в карман, я с подобающей
почтительностью предложил ему посидеть в баре напротив. Он любезно принял мое
приглашение, и мы не спеша отправились в бистро у вокзала. Он поинтересовался,
нравится ли мне жить в Париже. Интересней, небось, чем в этой дыре, добавил он.
Нам почти не удалось поговорить, поскольку поезд отправлялся через несколько
минут. Я думал, что на прощанье он не удержится от того, чтобы спросить меня:
"Как же вас угораздило так вляпаться?", -- но нет, ни малейшего намека.
Мы вернулись на набережную, раздался свисток, мы сердечно пожали друг другу
руки, и он пожелал мне счастливого пути. Он помахал рукой и повторил:
-- Au revoir, monsieur Miller, et bon voyage!* На этот раз обращение "месье
Миллер" прозвучало для меня музыкой, прозвучало абсолютно естественно. Настолько
приятно и естественно, что у меня выступили слезы. Да, когда поезд отходил от
станции, две слезы, скатившись по щекам, упали мне на руки. Я был спасен, я был
среди людей. Во мне все пело "Bon voyage!" Bon voyage! Bon voyage!
Над Пикардией моросил мелкий дождик. Почерневшие соломенные крыши звали и манили
к себе, сочная зеленая трава дрожала на ветру. Иногда передо мной начинал
маячить океан, чтобы быть тут же проглоченным колышащимися песчаными дюнами,
передо мной мелькали фермы, луга, ручьи. Мирный сельский пейзаж, каждый
занимается своим делом.
___________
* До свидания, господин Миллер, счастливого пути (фр.).
434
Меня вдруг окатило волной такого счастья, что мне захотелось вскочить и
закричать или запеть. "Bon voyage!" Какие слова! Мы всю жизнь проводим в
странствиях, постоянно бормоча слова, подаренные нам французами, но разве
когда-нибудь у нас бывает этот "воn voyage"? Разве мы осознаем, что, даже
спускаясь в бистро или в бакалейную лавку на углу, мы отправляемся в путь, из
которого можем не вернуться? Если бы мы осознавали, что каждый раз, выходя из
дома, мы отправляемся в путешествие, то, возможно, наша жизнь складывалась бы
немножко иначе. Когда мы пускаемся в путешествие до ближайшего магазина, в Дьепп
или Нью-Хэвен, или куда-нибудь еще, наша планета тоже пускается в небольшое
путешествие, о котором никто ничего не знает, даже астрономы. Но куда бы мы ни
отправились, в угловой магазинчик или в Китай, мы путешествуем вместе с матерью
нашей Землей, Земля движется вместе с Солнцем, и вместе с Солнцем отправляются в
путь другие планеты... Марс, Меркурий, Венера, Нептун, Юпитер, Сатурн, Уран.
Весь небосвод совершает путешествие, и, если хорошенько прислушаться, можно
услышать "Bon voyage! Bon voyage!" А если замереть и не задавать дурацких
вопросов, то поймешь, что главное -- отправиться в путешествие, что вся наша
жизнь -- путешествие, путешествие в путешествии, что смерть -- не последнее
путешествие, а лишь начало нового, и никто не знает, куда и зачем, но все равно
-- "bon voyage"! Мне хотелось вскочить и пропеть это в тональности ля-минор.
Вселенная представлялась мне опутанной паутиной дорог, порой труднопроходимых и
почти невидимых, как пути, по которым движутся планеты солнечной системы, и в
этом огромном мглистом скольжении туда и обратно, в призрачных-переходах из
реальности в реальность, я видел, как все живое и неживое машет друг другу,
тараканы тараканам, звезды звездам, человек человеку, Бог Богу. Закончена
посадка Для отправляющихся в Никуда, Bon voyage! От осмоса к катаклизму, все
пребывает в безмолвном вечном движении. Сделать остановку, замереть посреди этой
сумасшедшей, безумной круговерти, идти в ногу с вселенной, как бы ее ни кидало
из стороны в сторону, стать одним целым с тараканами, звездами, богами и людьми,
-- вот что такое путешествие. И в этом пространстве, в котором мы совершаем свое
движение, где оставляем свои невидимые следы, в нем и только в нем можно
услышать еле слышное на-
435
смешливое эхо, елейный, противный, слабый, безжизненный английский голос,
недоверчиво вопрошающий: "Полноте, мистер Миллер, уж не хотите ли вы сказать,
что пишете еще и книги по медицине?" Да, черт подери, теперь я могу утверждать
это с полной уверенностью. Да, мистер Никто из Нью-Хэвена, я действительно пишу
книги по медицине, прекрасные книги по медицине, которые исцеляют от всех
недугов во времени и пространстве. Вот и сейчас, в эту самую минуту я создаю
грандиозное слабительное для человеческого сознания: оно называется ощущение
путешествия!
Я представил себе того недоумка из Нью-Хэвена, насторожившего уши, чтобы лучше
меня слышать; перед ним возникла огромная неясная тень и поглотила его. Только я
хотел спросить сам себя: "Где же я видел эту рожу?", как меня вдруг словно
озарило вспышкой молнии. Усатый человек из Дьеппа, чье лицо было мне до боли
знакомо, теперь я узнал его! -- это же Мак Суэйн*! Большой Злой Волк, и Чарли
играл Самсона-Борца! Вот и все! Я только хотел привести в порядок свои мысли. Et
bon voyage. Bon voyage a tout le monde!*
________
* Мак Суэйн -- американский актер, исполнявший роль Большого Джима Макки,
главного противника Чарли в фильме Ч. Чаплина "Золотая лихорадка" (1925).
АСТРОЛОГИЧЕСКОЕ ФРИКАСЕ
Astrological Fricasse
РАССКАЗ
Я познакомился с Джеральдом в фойе театра в антракте. Не успели нас представить
друг другу, как он поинтересовался датой моего рождения.
-- Двадцать шестого декабря 1891 года.. днем, в половине первого... В Нью-Йорк
Сити... При стечении Марса, Урана и Луны в восьмой фазе. Устраивает?
Он просиял.
-- Вы разбираетесь в астрологии, -- обрадовался он, растроганно глядя на меня,
словно я был его лучшим учеником.
Наша беседа была прервана появлением очаровательной молодой особы, радостно
приветствовавшей Джеральда. Он торопливо познакомил нас.
-- 26 декабря и 4 апреля... Козерог с Овном.. Вы прекрасно подходите друг другу.
Я так и не узнал, как зовут очаровательную даму, впрочем, она также не знала
моего имени. Для Джеральда это не имело никакого значения. Люди существовали для
него лишь постольку, поскольку они подтверждали его астрологические выкладки. Он
заранее знал, кто есть кто, -- на лету схватывая самую суть. В каком-то смысле
он был сродни врачу-рентгенологу. Моментально высвечивал ваш астральный скелет.
Там, где непосвященным виделся Млечный путь, Джеральд наблюдал созвездия,
планеты, астероиды, падающие звезды и туманности.
-- Не затевайте ничего серьезного в ближайшие дни, -- мог сказать он. -- Лягте
на дно. Ваш Марс сходится с Меркурием. Воздержитесь от принятия решений.
Дождитесь полнолуния... Вы человек импульсивный, склонный к необдуманным
поступкам, я правильно угадал? -- Испытующе лукаво он поглядывал на свою жертву,
словно предупреждая: "Меня не проведешь, я вижу тебя насквозь".
В антракте все высыпали в фойе, дружно пожимая друг другу руки. Каждого
представляли по имени его знака Зодиака. Среди присутствующих в большинстве
оказались Рыбы -- прохладные, слегка замороженные, в меру доброжелательные,
безликие создания, все как на подбор с гла-
439
зами навыкате, вялые и флегматичные, у которых, казалось, в жилах вместо крови
течет вода. Меня больше тянуло к Скорпионам и Львам, особенно это касалось
представительниц прекрасного пола. Водолеев я старался избегать.
Когда в тот же вечер мы с Джеральдом сидели в ресторане, я уяснил для себя одну
важную вещь. Хоть убей, не вспомню, был он Близнецом или Девой, но с
уверенностью могу сказать -- увертливости и апломба ему было не занимать. Было в
нем что-то андрогинное. Присутствие Весов, Львов и Стрельцов вызывало в нем
нездоровый ажиотаж. Он то и дело, словно мимоходом, ронял какие-то
двусмысленности о Козерогах, -- осторожно, словно исподтишка сыпал соль на
птичий хвост.
Он без умолку говорил о различных органах человеческого тела, суставах,
мускулах, слизистой оболочке и прочих жизненно важных частях организма. Он
посоветовал хозяину, которого недавно сбил грузовик, быть поосторожней со своей
коленной чашечкой в следующем месяце. Молодой даме слева от меня следовало
поберечь почки -- из одного из близлежащих домов исходит какое-то пагубное
влияние, которое действует на почки и железы внутренней секреции. Интересно,
каким астральным сложением обладал он сам -- с нездоровым цветом лица,
свидетельствующим о плохой печени, и почему бы ему самому не посоветоваться хотя
бы с местным фармацевтом.
Я уже проглотил три коктейля с шампанским и соображал довольно туго. То ли он
говорил, что следующая неделя обещает быть удачной в финансовых отношениях, то
ли что надо опасаться переломанных костей. Но надо сказать, меня это и не
особенно интересовало. Любые влияния Сатурна, обнаруженные в моем гороскопе,
значат для меня больше, чем все вместе взятые милости великодушного благодетеля
Юпитера. Я заметил, что о Венере не было сказано ни единого слова. Похоже, сферу
личных отношений он ни в грош не ставил. Он был мастак по части несчастных
случаев, прибавок к жалованью, путешествий. Разговор принял вкус давно остывшей
яичницы в клинике для ревматиков. Я пытался было завести разговор о Плутоне,
потому что эта планета и ее тайны более остальных занимали меня, но он не
поддержал меня, напротив, как-то сразу помрачнел и замкнулся. Больше всего он
оживлялся, когда ему задавали сугубо земные вопросы, например:
-- Как вы считаете, мне не повредит немного спагетти?
-- Можно мне заниматься гимнастикой в данное время суток?
440
-- Как насчет этой вакансии в Сан-Франциско? Не пора ли подсуетиться?
На подобные вопросы у него всегда был готов ответ. Его самонадеянность не знала
границ. Время от времени, желая придать своим словам больший вес и драматизм, он
закрывал глаза, словно окидывая мысленным взором астральную карту звездного
неба. Он мог предсказывать будущее, правда, довольно неохотно, но странное дело:
пока мы разговаривали, ему, как и простому смертному, пришлось купить утреннюю
газету, чтобы узнать, что творится на русском фронте. Спроси я его о положении
дел на бирже (не упал ли, допустим, уровень цен), вряд ли он проявил бы большую
осведомленность, нежели я. Спустя несколько недель ожидалось затмение Луны, и он
зорко следил за всевозможными землетрясениями и колебаниями почвы; к счастью,
какая-то богом забытая сейсмографическая станция зафиксировала колебания почвы в
пяти-шести тысячах миль от берега в Тихом Океане. Никто не пострадал, разве что
какие-нибудь глубоководные чудища...
Где-то через неделю Джеральд позвонил мне и пригласил на новоселье. Он пообещал
мне встречу с восхитительной Стрельчихой с грудью, как налитые яблоки, и губами
цвета спелой малины.
-- Вы очень скоро вступите в фазу повышенной активности, -- выпустил Джеральд на
прощанье стрелу. В его устах это прозвучало весьма многообещающе. Однако,
поразмыслив, я пришел к выводу, что активность сама по себе вещь крайне
бессмысленная. Муравьи с пчелами тоже активны, причем, постоянно и что с того? К
тому же меня раздражала сама идея активности. Я жил в мире с самим собой и
хотел, чтобы все оставалось, как есть, по крайней мере, пока.
Ближе к вечеру мы подъехали к дому Джеральда. Я прихватил с собой двух друзей,
Весы и Стрельца. По обеим сторонам улицы вдоль всего квартала тянулась вереница
авто, -- преимущественно лимузинов -- глянцево сверкающих в лучах заходящего
солнца. Между холеными, "ливрейными" шоферами уже установились вполне
панибратские отношения. Когда мы вылезли из двухместного "фордика", нас
удостоили критическими взглядами, смерив с головы до ног.
Новое обиталище Джеральда находилось в милом, небольшом особнячке. Я бы сказал,
приятно никаком. Здесь мог жить и состоятельный хиромант, и преуспевающий
виолончелист. Гостиная кишела людьми, они сидели, стояли, разговаривали, пили
чай, жевали пирожные. Когда мы вошли, Джеральд устремился нам навстречу и стал
