пригубил чай.
- Теперь уже что-то не так в еде?- спросила она.
- Нет. Просто я думаю.
- Все еще думаешь? Ты же думал всю ночь. Сколько можно думать?
- Я думаю.
- Тебе не нравится моя яичница.
- Нет, нравится.
- Конечно, так нравится, что она скоро уже превратится в камень.
- Дело не в яичнице. Просто я думаю.
- У тебя появилась другая женщина,- изрекла Этель Уолдман.
- При чем тут женщина?- не понял инспектор.
- Я так и знала! У тебя кто-то есть!- воскликнула Этель.- Она, небось,
не портит руки, готовя тебе обед, и не стареет на глазах, заботясь о
том, как бы тебе угодить. Какая-нибудь уличная шлюха с дешевыми духами и
крепкими сиськами. Ей на тебя глубоко наплевать, не то что мне! Уж по-
верь!
- Что ты несешь?
- Надеюсь, ты счастлив с этой своей дешевкой. Убирайся отсюда! Сейчас
же убирайся!
- Послушай, Этель, но у меня действительно неприятности.
- Убирайся, отсюда, скотина! Иди к своей шлюхе! Иди к ней!
- Я пошел на службу. Увидимся вечером.
- Убирайся! Да поживее! Животное!
На площадке пятого этажа до Уолдмана донесся голос жены, вещающей из
окна на весь мир:
- Эй, люди, прячьте дочерей! Старый развратник вышел на охоту!
Не успел инспектор Уолдман войти в отдел, как раздался телефонный зво-
нок. Звонила Этель. Она обещала сделать все, чтобы сохранить семью. Они
предпримут еще одну попытку, как взрослые люди. Она простит ему интрижку
с актрисой.
- С какой актрисой? Какую интрижку?
- Джейк, если мы хотим начать все сначала, давай хотя бы будем честны-
ми друг с другом.
- Хорошо, хорошо,- поспешил согласиться Уолдман, который уже привык к
подобным сценам.
- Скажи, это хоть известная актриса?
- Этель, прошу тебя!
На этом выяснение семейных проблем закончилось. Теперь надо было под-
готовить специальный рапорт для мэра и для комиссара полиции. Какая-то
служба в Вашингтоне требовала отчет об убийстве для специального анали-
за, и к тому же с инспектором Уолдманом хотел побеседовать какой-то пси-
холог из университета. Инспектор приказал заняться этим первому же попа-
вшемуся ему на глаза детективу.
Потом появились полицейские фотографы и принесли кое-что интерес-
ненькое. Торопясь поскорее закончить осмотр места преступления, Уолдман
вчера этого не заметил. Но мог ли он разглядеть плакат сквозь пятна кро-
ви, когда сверху над ним торчала чья-то рука?
- Гм,- сказал Уолдман.
- Что вы думаете по этому поводу?- поинтересовался фотограф.
- Думаю, стоит еще раз вернуться в подвал. Очень вам благодарен.
- Сумасшедший какой-то,- прокомментировал фотограф.
- Напротив, весьма разумный человек,- отозвался Уолдман.
Возле дома с пресловутым подвалом толпилась кучка зевак, удерживаемых
на месте полицейским оцеплением. Молоденький нагульный, судя по всему,
пришел в себя и теперь с надменным видом стоял у ступеней, ведущих в по-
двал.
- Я же говорил, что в этом нет ничего страшного, сынок,- бросил Уол-
дман, спускаясь вниз.
- Так точно, ничего страшного,- задорно ответил тот.
- Скоро ты и сам как ни в чем не бывало сможешь взять глаз и положить
его в целлофановый пакет,- произнес Уолдман и заметил, что при этих сло-
вах новичок согнулся пополам и побежал в кусты. Забавный малыш.
В подвале резко пахло дезинфекцией. Ковер убрали, пол помыли, но
большую часть коричневого пятна так и не удалось отскрести: оно глубоко
впиталось в деревянные половицы. Это показалось Уолдману странным: обыч-
но в подвалах бывают цементные полы. В прошлый раз он не заметил этого
из-за луж крови. Удивительно, насколько свежая кровь напоминает нефть,
словно покрывая залитую поверхность гладкой пленкой.
Инспектор достал из конверта фотографию. Запах дезинфицирующего
средства стал невыносимым; его вкус ощущался даже во рту, словно Уолдман
наглотался нафталина.
Глянцевая поверхность фотографии отразила яркий свет лампы, висевшей
под потолком. Температура в помещении была слишком низкой, даже для под-
вала. Инспектор взглянул на снимок, потом перевел взгляд на стену: во
время уборки приклеенные к стенам плакаты соскребли и теперь там оста-
лись только едва различимые полоски.
Но у него была фотография. Глядя на нее и на сохранившиеся полоски
плаката он разглядел все что нужно. На плакате когда-то была изображена
комната, возникшая в чьем-то болезненном воображении. Из стен торчали
руки. С потолка свисали тела. И вот теперь, держа в руках снимок и рас-
сматривая остатки плаката, инспектор Уолдман понял, что убийца попытался
повторить в действительности то, что увидел на плакате. И даже в той же
пропорции. Это было точное воспроизведение рисунка. Инспектор отступил
на шаг - пол скрипнул у него под ногами. Да, воспроизведешь рисунка с
точным соблюдением пропорций, можно сказать, подражание. Ему это что-то
напомнило, что-то очень важное, подсказывал инстинкт. Но что именно?
Уолдман снова взглянул на снимок. Точно! Вот в чем дело! Плакат был
воспроизведен убийцей до мельчайших подробностей. Комната до такой сте-
пени точно повторяла весь ужас, творившийся на плакате, словно убийцу
запрограммировали. Будто безмозглая обезьяна попыталась скопировать
произведение искусства, но не сумела создать ничего творческого - только
смерть.
Конечно, в рапорте этого писать нельзя: его просто засмеют. Но он не
мог понять, что же это за убийца, который может хладнокровно копировать
плакат во время безумия массового убийства? Должно быть, здесь провела
свой ритуал какая-то сатанинская секта. В таком случае, убийства на этом
не закончатся, а значит, исполнители ритуала обречены. Можно безнаказан-
но совершить одно преступление. Ну, от силы два. Но на второй или на
третий раз что-то обязательно их выдаст: случайность, ошибка, подслушан-
ный кем-то разговор, оставленный бумажник,- словом, все что угодно. Час-
то правосудие вершит время, а не талант следователя.
Уолдман отступил еще на шаг. Одна из половиц была не закреплена. Отку-
да здесь дощатый пол? Он с силой наступил на конец доски - другой конец
поднялся, словно покрытый коричневыми пятнами квадратный язык. Сдвинув
доску руками, инспектор обнаружил маленькие целлофановые пакетики с тем-
ным содержимым. Так вот в чем причина дощатого настила на полу. Уолдман
понюхал содержимое пакетиков: гашиш. Оторвав еще одну доску, он обнару-
жил целый склад. Да это настоящий притон! Он насчитал товару на три с
половиной тысячи долларов. Инспектор взялся за следующую доску, но там,
где ожидал найти новые пакеты с наркотиком, увидел портативный магнито-
фон с мигающим желтым огоньком. Лента кончилась, и катушка без конца
вращалась, задевая хвостиком ленты за протяжное устройство. Некоторое
время он наблюдал, как крутится плешка, а потом заметил черный провод,
уходящий вниз через дырку, просверленную в полу. Магнитофон стоял на за-
писи.
Инспектор нажал "стоп" и поставил перемотку. Катушки быстро заверте-
лись. Магнитофон принадлежал торговцу наркотиками - они часто так де-
лают. Такая запись дает им шанс на защиту. Кроме того, так можно зарабо-
тать немного дополнительных деньжат - на шантаже. Ее можно использовать
как угодно.
Пленка перекрутилась. Уолдман снова нажал на "стоп", потом включил
воспроизведение.
- Привет, привет! Как я рад, что вы все здесь!- Голос был высоким и
сладким - такой часто бывает у "голубых".- Вам, наверно, страшно интере-
сно, что я вам приготовил.
- Деньжата.- Этот голос был грубее, глубже.- Капусту. Презренную зе-
лень.
- Конечно, дорогие мои. Разве я могу лишить вас средств к существова-
нию?
- Для дельца вы слишком откровенны. Слишком!- Это говорила девчонка.
- Тише, тише, драгоценные мои! Я художник. И мне много чего приходится
делать для того, чтобы выжить. Кроме того, и стены имеют уши.
- А не вы ли сами их приделали?
- Тише, не надо ссориться при госте.
- Это ему что-то нужно от нас?
- Да. Его зовут мистер Ригал. Он дал мне денег на всех. Много денег.
Хорошеньких, чудненьких денежек!
- Ну, нам-то хрен чего от них достанется.
- Наоборот - огромное количество. Он хочет, чтобы вы кое-что сделали в
его присутствии. Нет, Марла, раздеваться не надо, ему нужно вовсе не
это. Мистер Ригал хочет, чтобы вы как художники поделились с ним своими
творческими способностями.
- А что он делает с трубкой?
- Я сказал ему, что гашиш помогает развитию творческих способностей.
- Но он уже принял целую унцию. Сейчас совсем очумеет!
И тут раздался голос - ровный и монотонный, от которого у Уолдмана мо-
роз прошел по коже. Стоя на корточках возле магнитофона, инспектор по-
чувствовал, как у него сводит ногу. Где он мог слышать этот голос?
- Я не отравлюсь, если я правильно понял ваши слова. Более того, я по-
лностью контролирую свои чувства и рефлексы. Возможно, именно это сдер-
живает мои творческие возможности. Поэтому я курю больше, чем обычно,
точнее, больше того, что считается обычным в вашей среде.
- Красиво излагает, зараза!
- Вы употребили уничижительный термин, и я нахожу, что потворство по-
добному обращению может привести в дальнейшем к покушению на целостность
субъекта. Так что кончай с этим, ниггер!
- Ну-ну, милашки! Давайте по-хорошему. Пусть каждый из вас покажет ми-
стеру Ригалу, что умеет. А он посмотрит, как происходит процесс творчес-
тва.
Воцарилось молчание, было слышно только шарканье ног. Уолдман различал
какое-то невнятное бормотание. Кто-то попросил "красную", и инспектор
решил, что речь идет о краске. Потом женский голос, ужасно фальшивя, за-
пел. В песне говорилось об угнетении и о том, что свобода - это лишь еще
одна форма угнетения и что исполнительница хочет немедленно трахнуться с
тем, кому она поет, по это никак не затронет ее чувств. "Только тело,
малыш" - так, кажется, называлась песня.
Затем снова послышался монотонный голос:
- Я заметил, что художник во время работы остается абсолютно спокой-
ным, а певец, напротив, сильно возбуждается. Гомик, как ты можешь это
объяснить?
- Мне не нравится ваше обращение, но все идет так хорошо, что я не
стану обращать внимание на подобные пустяки. У меня есть объяснения на
этот счет. Творчество идет от сердца. Виды творчества могут различаться,
но в любом случае сердце, наше нежное сердце всегда является центром лю-
бого творческого процесса.
- Неверно.- Снова этот ровный, приглушенный голос.- Все творческие им-
пульсы испускает мозг. Сам организм - печень, почки, кишечник или сердце
- не играет никакой роли в творческом процессе. Так что не лги мне, пе-
дик несчастный!
- Гм. Я вижу, вы настроены на оскорбительный тон. Просто так говорится
- сердце. На самом деле сердце как орган тут совершенно ни при чем.
Имеется в виду сердце как символ души. А с физиологической точки зрения,
творчество, конечно же, идет от мозга.
- Какой именно его части?
- Понятия не имею.
- Продолжайте.
Уолдман услышал топот ног и решил, что это танец. Затем раздались ап-
лодисменты.
- Скульптура - вот наивысшее воплощение искусства.
- Больше похоже на детородный орган.- Тот же ровный, сухой голос.
- Это тоже произведение искусства. Вы бы поняли это, если бы вам дове-
лось поближе с ним познакомиться.- Хихиканье. Говорил гомосексуалист.
Дальше шли едва различимые просьбы передать папироску, очевидно, с га-
шишем.
- Ну, вот вы и получили, чего хотели.- Это сказал гомик.
- Что именно я получил?- Монотонный голос.
- Различные виды творчества. Пение. Танец. Рисунок. Скульптуру. Может,
хотите сами попробовать, мистер Ригал? Что бы вы хотели изобразить?
Только вам следует помнить, что творчество предполагает самобытность.
Самобытность и есть основная черта настоящего творчества. Ну, давайте,
мистер Ригал. Сотворите что-то свое!
- Но не скульптуру, не танец, не рисунок и не песню?
- О, это было бы восхитительно!- Голубой.
