в предшествующую ночь. Просто у меня не было сил пошевельнуться. Я оторвал
взгляд и посмотрел на Стентона. Пытался позвать его. Но не мог заставить
губы шевельнуться! Борясь с этим параличом, я испытал сильнейшее
потрясение. Подобное удару. И с ним, Гудвин, пришла полная неспособность
двигаться. Я не мог даже повернуть глаз!
Я видел, как Стентон прыгнул на лестницу и начал подниматься. При
этом свет во внутреннем дворе стал ослепительно ярок. И сквозь него
пробивался тонкий звон, который заставлял сердце биться в чистейшей
радости и в то же время охватывал его ужасом.
И тут я впервые услышал возглас "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!", который вы
слышали на палубе. Звук производил странное впечатление - будто он лишь
частично находился в нашем пространстве, будто это часть фразы, пришедшей
из другого измерения и утраченной при переходе. Звук, бесконечно ласковый,
бесконечно жестокий!
На лице Стентона появилось выражение, испугавшее меня, - но я
каким-то образом знал, что оно появится: смешанное выражение радости и
страха. Эти два чувства, как и на лице Торы, шли рука об руку, но
значительно усилились. Стентон поднялся по лестнице и вышел из поля моего
зрения. Снова я услышал возглас "Ав-о-ло-а!" Теперь в нем звучало
торжество, и то же торжество прозвучало и в буре звенящих звуков.
Краткое молчание. Затем еще один взрыв звуков, и сквозь него со двора
донесся голос Стентона - крик, вопль, полный невыносимым экстазом и
невообразимым ужасом! И снова тишина. Я пытался разорвать удерживавшие
меня невидимые путы. И не мог. Даже веки мои не шевелились. А глаза, сухие
и неподвижные, горели.
Затем, Гудвин... я впервые увидел... необъяснимое! Хрустальная музыка
взметнулась. Со своего места я видел вход во внутренний двор и его
базальтовые порталы, грубые и разбитые, поднимающиеся на сорок футов,
изломанные, разрушенные порталы, недоступные для подъема. Из входа потек
все усиливающийся свет. Он рос, разбухал, и в него, прямо у меня на виду,
вошел Стентон.
Стентон! Но, Гудвин! Что за зрелище! - Он замолк. Я ждал... ждал.
6. В ЛУННОМ БАССЕЙНЕ
- Гудвин, - сказал наконец Трокмартин, - я могу описать его только
как существо из живого света. Он излучал свет, был полон светом,
переполнен им. Вокруг него кружилось сверкающее облако, оно проходило
сквозь него блестящими завитками, горящими щупальцами, блистающими,
светящимися.
Я видел его лицо. Оно светилось радостью, слишком сильной для живого
существа, и в то же время было затемнено невыносимым несчастьем. Как будто
его лицо было переделано рукой Бога и Сатаны одновременно. Вы можете
видеть отражение этого в моем лице. Но вы не видели этого в той степени, в
какой оно было на лице Стентона. Глаза широко раскрыты и неподвижны, будто
созерцают внутреннее зрелище рая и ада! Он шел, как труп проклятого,
несущий в себе ангела света.
Музыка взметнулась снова. Я вновь услышал бормотание - "Ав-о-ло-а!"
Стентон повернулся, лицом к порталу. И тут я заметил, что заполняющий и
окружающий его свет имеет внутреннее ядро - нечто отдаленно напоминающее
по форме человеческую фигуру, - это ядро то рассеивалось, то собиралось
вновь, вырывалось за его пределы и входило в него снова. И когда
сверкающие частицы входили в него, все тело Стентона испускало свет. И
внутри этого сверкания, спокойные и безмятежные, двигались семь маленьких
светящихся шаров, как семь маленьких лун.
Все это я видел, а потом Стентон поднялся, взлетел на неприступную
стену, на самую ее вершину. Свет под луной побледнел, звенящая музыка
стихла. Я попытался шевельнуться. Но заклинание продолжало удерживать
меня. Теперь из неподвижных глаз полились слезы и облегчили боль в них.
Я сказал, что взгляд мой был неподвижен. Так оно и было. Но
периферическим зрением я видел часть дальней стены внешнего укрепления.
Казалось, прошли века, и я увидел на этой дальней стене сияние. Потом
показалась фигура Стентона. Он был далеко, на самом верху гигантской
стены. Но я по-прежнему различал сверкающие спирали, которые ликующе
вились вокруг и сквозь него; скорее чувствовал, чем видел, его лицо в
трансе при свете семи шаров. Взметнулись хрустальные ноты, и он прошел. И
все это время, как будто из какого-то скрытого источника, внутренний двор
светился и рассыпал серебряные огни, которые затмевали лунный свет, но
казались частью его.
Десять раз он так проходил мимо меня. Свечение усиливалось вместе с
музыкой, проходило по вершине созданного человеком базальтового утеса и
исчезало. А между этими появлениями проходили вечности, а я по-прежнему
корчился в неподвижности, беспомощное существо из камня с незакрывающимися
глазами.
Наконец луна приблизилась к горизонту. Звуки музыки стали громче, за
ними - вторично - крикнул Стентон. Крик его был как эхо первого. Вновь
мягкий вздыхающий звук на террасе. И - полная тишина. Свет померк; луна
заходила, и мгновенно жизнь и способность двигаться вернулись ко мне. Я
побежал вперед, прыжками взлетел по лестнице, во внутренний двор и прямо к
серой скале. Она была закрыта - я знал, что так и будет. Но показалось ли
мне или я на самом деле услышал приходящий с огромного удаления
торжествующий возглас: "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!"?
Я вспомнил об Эдит. Побежал к ней. При моем прикосновении она
проснулась, с удивлением взглянула на меня, приподнялась на руке.
- Дэйв! - сказала она. - Я уснула... после всего. - Тут она заметила
в моем лице отчаяние и вскочила на ноги. - Дэйв! - воскликнула она. - Что
случилось? Где Чарлз?
Прежде всего я разжег костер. Затем рассказал ей. И до самого
рассвета мы сидели перед костром, обнявшись, как испуганные дети.
Неожиданно Трокмартин умоляюще протянул ко мне руки.
- Гудвин, старый друг! - воскликнул он. - Не смотрите на меня, как на
сумасшедшего! Это правда, абсолютная правда! Подождите... - Я, как мог,
успокоил его. Через некоторое время он продолжил рассказ.
- Никогда, - сказал он, - человек так не приветствовал приход солнца,
как мы в то утро. Как только стало светло, мы вернулись во двор.
Базальтовые стены, на которых я видел Стентона, стояли черные и
молчаливые. Терраса, как всегда, была пуста. Серая скала на своем месте. В
углублении у ее основания - ничего. И ничего, никаких следов пребывания на
острове Стентона - ни следа, ни знака на Нан-Танахе, показывающего, что он
когда-нибудь жил.
Что нам оставалось делать? Те же доводы, что удержали нас накануне,
удерживали и сейчас - и вдвое сильнее. Мы не могли покинуть тех двоих, не
могли уйти, пока оставалась хотя бы слабая надежда на их спасение - но как
же нам оставаться? Гудвин, я любил свою жену, сильно любил, так сильно,
как я и не подозревал до этого дня; и она так же любила меня.
- Оно за ночь забирает только одного, - сказала она. - Любимый, пусть
оно возьмет меня.
Я плакал, Гудвин. Мы оба плакали.
- Вам потребовалась большая храбрость, Трокмартин, - прервал я его.
Он оживленно взглянул на меня.
- Значит, вы поверили? - воскликнул он.
- Верю, - ответил я. Он схватил меня за руку и сжал ее так, что едва
не сломал.
- Теперь, - сказал он, - я не боюсь. Если я... не смогу, вы
подготовитесь и продолжите работу.
Я пообещал. И - да простит меня Небо - это было три года назад.
- Да, потребовалась храбрость, - продолжал он, опять спокойно. -
Больше чем храбрость. Потому что мы знали, что идем на самопожертвование.
Каждый из нас в глубине сердца чувствовал, что один из нас не увидит
следующего восхода. И каждый из нас молился, чтобы смерть, если это
смерть, вначале пришла к нему.
Мы тщательно все обсудили, призвав на помощь всю силу анализа и
привычку к спокойному научному мышлению. Мы по минутам рассчитали время
проявления феномена. Хотя низкое пение начиналось в момент восхода луны,
проходило целых пять минут между полным восходом и странным вздыхающим
звуком на внутренней террасе. Я перебирал в памяти все происшедшее прошлой
ночью. По крайней мере пятнадцать минут прошло между вздохом и усилением
лунного света на внутреннем дворе. И проходило еще десять минут до первых
звуков хрустальной музыки.
Звук вздоха - что он мне напоминал? Конечно - дверь, мягко
поворачивающуюся вокруг основания.
- Эдит! - воскликнул я. - Думаю, я нашел! Серая скала открывается
через пять минут после восхода луны. Но кто бы ни появлялся изнутри, он
должен ждать, пока луна поднимется выше, или он приходит с большого
удаления. Нам не нужно ждать его появления, наоборот, нужно захватить его
врасплох, прежде чем оно пройдет в дверь. Мы рано пройдем во внутренний
двор. Ты возьмешь с собой пистолет и ружье и спрячешься так, чтобы
прикрывать вход - если скала действительно откроется. Как только она
откроется, я войду внутрь. Это наша лучшая возможность, Эдит. Я думаю, она
у нас единственная.
Моя жена упорно возражала. Она хотела идти со мной. Но я убедил ее,
что ей лучше оставаться снаружи и быть готовой помочь мне, когда я буду
пробиваться к выходу.
День прошел слишком быстро. Перед лицом опасности наша любовь,
казалось, стала еще сильнее. Была ли это последняя вспышка перед
затуханием, раздумывал я. Мы приготовили и съели хороший обед. Старались
отвлечься от всего, кроме научного аспекта проблемы. Мы согласились, что
чем бы это ни было, причины у него человеческие, и нам ежесекундно нужно
об этом помнить. Но какой человек способен создать подобные чудеса? Мы
дрожали при мысли о возможных открытиях следов исчезнувшей расы, о людях,
возможно, живущих в городах, над скалистой крышей которых перекатываются
волны Тихого океана, об утраченной мудрости полубогов юности человечества.
За полчаса до восхода луны мы вдвоем отправились во внутренний двор.
Я занял место рядом с серой скалой. Эдит присела в двадцати футах за
разбитым столбом и просунула наружу ствол ружья, нацелив его на плиту.
Ползли минуты. Во дворе было тихо. Тьма рассеивалась, и сквозь
проломы террасы я видел, как светлеет небо на горизонте. С первым бледным
светом тишина, казалось, усилилась. Она углубилась, стала невыносимой,
ожидающей. Взошла луна, показалась на четверть, наполовину, наконец стала
видна полностью, как гигантский воздушный шар.
Ее лучи упали на описанные мною выпуклости, и вдруг ожили семь
маленьких огненных кругов. Они светились, сияли, становились ярче -
сверкали. Гигантская плита передо мной повернулась, как на оси, вздыхая
при своем движении.
Мгновение я смотрел в изумлении. Похоже на трюк фокусника. И
движущаяся плита, как я заметил, тоже засветилась, стала флюоресцировать,
подобно семи сверкающим огонькам.
Только мгновение я смотрел на это, затем, крикнув Эдит, устремился в
открывшееся отверстие. Передо мной была платформа, а от нее ступени вели в
ровный коридор. Проход не был темным, он светился тем же слабым свечением,
что и входная дверь. Я побежал вниз. И на бегу яснее, чем когда-либо
раньше, услышал пение. Проход резко повернул, пошел параллельно наружной
стене, затем опять устремился вниз. Я продолжал бежать и на бегу взглянул
на часы. Прошло всего три минуты.
Проход кончился. Передо мной была большая сводчатая арка. Я на
мгновение остановился. За аркой, казалось, открывается какое-то
пространство - пространство, заполненное сияющим, сверкающим, многоцветным
туманом, чья яркость все время увеличивалась. Я прошел сквозь арку и
