как и мое, и такое же необычное. У меня в памяти всплыло еще одно
воспоминание. В семейных хрониках де Карнаков есть упоминание о де
Кераделях. Я просмотрел хроники. Между двумя семействами не было любви,
мягко выражаясь. Но то, что я прочел, подогрело мое любопытство к де
Кераделю почти до лихорадочного состояния.
Я на полчаса опоздал к доктору Лоуэллу. Дворецкий провел меня в
библиотеку. Из большого кресла поднялась девушка и пошла мне навстречу с
протянутой рукой.
- Здравствуй, Алан, - сказала она.
Я, мигая, смотрел на нее. Невысокая, но с пропорциями, которые
придавали скульпторы афинского золотого века своим танцующим девушкам.
Тонкое, как паутина, черное платье не скрывало этих пропорций. Волосы
медного цвета и убраны в высокую прическу. Тяжелый шиньон на шее
показывает, что она устояла перед соблазном короткой стрижки. Глаза
золотого янтарного цвета и изящно наклонены. Нос маленький и прямой,
подборок круглый. Кожа не молочно-белая, как часто бывает у рыжеволосых, а
золотистая. Такое лицо и такая голова могли бы послужить моделью для
лучшей золотой монеты Александра. Слегка архаичные, тронутые античной
прелестью. Я снова замигал. И выпалил:
- Не может... Элен!
Глаза ее блеснули, проказливое выражение, заставившее меня вспомнить
ужей, появилось на лице. Она вздохнула:
- Она самая, Алан! Она самая! А ты - о, позволь мне взглянуть на
тебя. Да, по-прежнему герой моего детства. То же живое смуглое лицо, как
у... я тебя называла Ланселотом Озерным, про себя, конечно. То же стройное
сильное тело - я тебя называла также Черной Пантерой, Алан. А помнишь, как
ты запрыгал, как пантера, когда тебя ужалили осы...
Она склонила голову, и ее плечи затряслись. Я сказал:
- Ты маленький чертенок! Я так и знал, что ты сделала это нарочно.
Она приглушенно ответила:
- Я не смеюсь, Алан. Я плачу.
Она взглянула на меня, и на глазах у нее действительно были слезы, но
я уверен, это не слезы горя. Она сказала:
- Алан, долгие, долгие годы я хотела тебя кое о чем спросить. Хотела,
чтобы ты мне ответил. Нет, не ответил, что ты меня любишь, дорогой. Нет!
Нет! Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Нет, о другом...
Я тоже смеялся, но со странным смешанным чувством. Я сказал:
- Скажу тебе все. Даже, что я тебя люблю... и, может, на самом
деле...
- Ты нашел ужей в своей постели? Или они расползлись до тебя?
Я повторил:
- Ты маленький чертенок!
- Значит они там были?
- Да, были.
Она удовлетворенно вздохнула.
- Ну, одним комплексом меньше. Теперь я знаю. Мне так иногда хотелось
узнать, что я не могла выдержать.
Она подняла ко мне лицо.
- Поскольку ты все равно будешь меня любить, Алан, можешь меня
поцеловать.
Я ее поцеловал. Может, она и дурачилась, говоря о герое своего
детства, но в моем поцелуе дурачества не была - и в ее ответном тоже. Она
вздрогнула и положила голову мне на плечо. Томно сказала:
- Вот и еще одного комплекса не стало. Где же я остановлюсь?
Кто-то кашлянул у двери. Прошептал извиняясь:
- Мы не хотели мешать.
Элен опустила руки, и мы повернулись. Я понял, что у двери стоит
дворецкий и еще один человек. Но я не мог оторвать взгляда от девушки -
или женщины, стоявшей с ними.
Знаете как бывает: в метро, или в театре, или на скачках вдруг
почему-то, а может, и вовсе беспричинно чье-нибудь лицо привлекает
внимание в толпе, как будто твой мысленный прожектор осветил его, и все
остальные лица становятся туманными и отступают на второй план. Со мной
это часто случается. Что-то в таких лицах, несомненно, пробуждает старые
забытые воспоминания. Или оживляет память предков, чьи призраки всегда
смотрят через наши глаза. Вот такое у меня было впечатление от лица этой
девушки, и даже больше.
Я не видел больше никого, даже Элен.
Никогда я не видел таких голубых глаз, вернее, глаз странно глубокого
фиолетового оттенка. Большие, необычно широко расставленные, с длинными
загнутыми черными ресницами и тонкими, словно нарисованными черными
бровями, которые почти встречались над орлиным, но изящным носом. Я скорее
почувствовал, чем увидел цвет этих глаз. Лоб у нее широкий, но низкий ли,
сказать невозможно: он скрыт прядями чистого золота, и концы волос на
голове завиваются, и такие они тонкие и блестящие, что создается
впечатление ореола вокруг головы. Рот чуть великоват, но прекрасно очерчен
и изысканно чувственен.
Кожа ее - чудо, белая, но полная жизни, как будто сквозь нее
просвечивает лунное сияние.
Ростом почти с меня, с женственной фигурой, с полной грудью. Грудь
такая же чувственная, как губы. Голова и плечи, как лилия, выступают из
чашечки блестящего, цвета морской волны платья.
Красивая женщина, но я сразу понял, что ничего небесного в голубизне
ее глаз нет. И ничего святого в ореоле вокруг головы.
Само совершенство. Но я почему-то почувствовал приступ ненависти. Я
вдруг понял, как можно разрезать картину - шедевр красоты, или взять молот
и разбить статую - другой такой же шедевр, если они возбуждают такую
ненависть, какую я испытал в этот момент.
И тут я подумал:
- Я ее ненавижу - или боюсь?
И все это в мгновение ока.
Элен отошла от меня с протянутой рукой. В ней не было никакого
смущения. Как будто прервали не объятие, а простое рукопожатие. Она с
улыбкой сказала:
- Я Элен Беннет. Доктор Лоуэлл попросил меня принять вас. Вы ведь
доктор де Керадель?
Я посмотрел на человека, склонившегося с поцелуем к ее руке. Он
распрямился, и я почувствовал замешательство. Билл сказал, что придут
доктор де Керадель с дочерью, но этот человек выглядел не старше девушки,
если она его дочь. Правда, в чуть более бледном золоте его волос виднелись
серебряные нити; правда, его голубые глаза не имели такого фиолетового
оттенка...
Я подумал: "Но у них нет возраста. - И сразу: - Да что это со мной
такое?"
Мужчина сказал:
- Я доктор де Керадель. А это моя дочь.
Девушка - или женщина - рассматривала нас с Элен, явно забавляясь.
Странно отчетливо выговаривая слова, доктор де Керадель сказал:
- Мадемуазель Дахут д'Ис, - немного поколебавшись, добавил: - де
Керадель.
Элен сказала:
- А это доктор Алан Карнак.
Я смотрел на девушку - или женщину. Имя Дахут д'Ис что-то затронуло в
моей памяти. А когда Элен назвала меня, фиолетовые глаза расширились,
стали огромными, прямые брови соединились над носом в одну линию. Я
почувствовал ее взгляд, как физический удар. Она, казалось, впервые
увидела меня. И в глазах ее появилось что-то угрожающее...
собственническое. Тело ее напряглось. Она как бы про себя сказала:
- Алан де Карнак...
Потом посмотрела на Элен. Взгляд был расчетливым, оценивающим. Но и
презрительно равнодушным, я это сразу понял. Так может посмотреть королева
на служанку, осмелившуюся поднять взгляд на ее любовника.
Правильно я понял ее взгляд или нет, но Элен что-то такое
почувствовала. Она повернулась ко мне и сладко сказала:
- Дорогой, мне за тебя стыдно. Проснись!
И боком туфельки незаметно толкнула меня в ногу.
Но тут вошел Билл, а с ним почтенный седовласый джентльмен, который,
несомненно, был доктором Лоуэллом.
Не знаю, когда я еще так радовался появлению Билла.
3. ТЕОРИИ ДОКТОРА ДЕ КЕРАДЕЛЯ
Я дал Биллу наш старый сигнал тревоги, и после представлений он увел
меня, оставив мадемуазель Дахут с Элен и доктора де Кераделя с доктором
Лоуэллом. Мне очень хотелось выпить, и я сказал Биллу об этом. Билл без
комментариев передал мне коньяк и содовую воду. Я выпил неразбавленного
коньяку.
Элен привела меня в замешательство, но это замешательство было
приятным и не из-за него мне потребовался алкоголь. А вот мадемуазель
Дахут - это совсем другое дело. Вот она вызвала настоящее смятение. Мне
пришло в голову сравнение с кораблем, идущим под парусом с опытным
капитаном и по хорошо исследованным морям. Элен подобна порыву, хорошо
укладывающемуся в известную картину, а мадемуазель Дахут - урагану,
дующему совсем в новом направлении и уносящему корабль в неизведанные
воды. В этом случае ваши навигационные познания вам мало помогут. Я
сказал:
- Элен способна привести в порт Рай, а другая - в порт Ад.
Билл ничего не ответил, продолжая смотреть на меня. Я налил себе
вторую порцию. Билл спокойно сказал:
- За обедом будут коктейли и вина.
- Прекрасно, - ответил я и выпил коньяк.
И подумал:
- Не ее адская красота так выбила меня из равновесия. Но почему я так
возненавидел ее с первого же взгляда?
Теперь ненависти во мне больше не было. Было только страстное
любопытство. Но почему мне кажется, что я когда-то был знаком с ней? И
почему кажется, что она знает меня лучше, чем я ее? Я прошептал:
- Она заставляет вспомнить о море, вот что.
- Кто?
- Мадемуазель д'Ис.
Он сделал шаг назад и сказал, как будто его что-то душило:
- А кто такая мадемуазель д'Ис?
Я подозрительно посмотрел на него и спросил:
- Ты не знаешь имена своих гостей? Эта девушка там внизу -
мадемуазель Дахут д'Ис де Керадель.
Билл ответил:
- Нет, я этого не знал. И Лоуэлл представил ее только как де
Керадель.
Спустя минуту он сказал:
- Вероятно, еще одна порция тебе не повредит. А я присоединюсь.
Мы выпили. Он небрежно заметил:
- Никогда раньше не встречался с ними. Де Керадель позвонил Лоуэллу
вчера утром, как один известный психиатр другому. Лоуэлл заинтересовался и
пригласил его с дочерью на обед. Старик очень любит Элен, и со времени
своего возвращения в город она всегда на его приемах играет роль хозяйки.
Она его тоже любит.
Он допил свой коньяк и поставил стакан. Потом по-прежнему небрежно
добавил:
- Я так понял, что де Керадель здесь уже больше года. Однако до
вчерашних интервью, твоего и моего, он ни разу нас не навещал.
Я подпрыгнул, когда до меня дошло, на что он намекает. Я сказал:
- Ты хочешь сказать...
- Ничего не хочу. Просто указываю на совпадение.
- Но если они имеют отношение к смерти Дика, зачем им рисковать,
приходя сюда?
- Чтобы узнать, много ли нам известно. - Он колебался. - Это может
ничего не значить. Но... именно о таких случаях я думал, готовя свою
наживку. А де Керадель и его дочь похожи на рыбу, которую я надеялся
поймать... особенно теперь, когда я знаю о д'Ис. Да, особенно.
Он обошел вокруг стола и положил руки мне на плечи.
- Алан, то, что я думаю, может показаться тебе сумасшествием. Да и
мне самому иногда кажется. Не Алиса в Стране Чудес, а Алиса в Стране
Дьявола. Я хочу, чтобы сегодня ты говорил все, что придет в голову. Вот и
все. Пусть тебя не удерживают соображения вежливости, приличия, удобства
или еще какие-нибудь. Если считаешь, что твои слова могут стать
оскорблением, пусть так и будет. Не заботься о том, что подумает Элен.
Забудь о Лоуэлле. Говори все, что приходит в голову. Если де Керадель
будет утверждать что-то, с чем ты не согласен, не слушай вежливо, возражай
ему. Если он сорвется, тем лучше. Выпей столько, чтобы всякие сдерживающие
соображения о вежливости тебе не мешали. Ты будешь говорить, я - слушать.
Понятно?
Я рассмеялся и сказал:
- In vino veritas. Твоя мысль заключается в том, что vino мое, а
veritas - у противников. Здравая психология. Ладно, Билл, выпью еще
