растерянно бродили вдоль берега. Некоторые вышли в море на лодках и
перекликались с рыбаками Тивериады. Наконец кто-то подал мысль отправиться в
"Его городе.
И в самом деле они нашли Назарянина в Капернауме. Какие причины
побудили Его вернуться в тетрархию Анти-пы? Хотел ли Он еще раз попытаться
найти там понимание и не потому ли медлил покинуть Галилею? Это наиболее
вероятное предположение. Иисус как бы закрывал от Самого Себя грядущее. В
этом заключался непостижимый для нас трагизм Его жизни. Пусть семена
Евангелия часто падали на бесплодную почву, Сеятель продолжал трудиться "для
спасения многих". По проникновенному слову русского писателя, Христос
"должен был сохранять искру надежды до конца, до креста* ^.
В капернаумскую синагогу явились тем временем книжники из Иерусалима.
На сей раз они обвиняли Иисуса не в колдовстве, а в неуважении к "преданиям
старцев". Как может Он, претендующий на роль наставника, так легко
относиться к обрядам, заповеданным отцам? Ведь все видели, что, садясь за
стол, Его ученики не совершали ритуальных омовений.
Иисус не стал оправдываться перед ними. "Хорошо пророчествовал Исайя о
вас, лицемерах, -- заметил Он, -- как написано:
Этот народ устами Меня чтит, сердце же их далеко отстоит от Меня; но
тщетно воздают Мне почитание, уча учениям, предписаниям человеческим.
Оставив заповедь Божию, вы держитесь предания человеческого" .
Велика ли цена обрядам, если главное в законе забыто? Учитель тут же
привел пример фальшивого благочестия этого рода. Нередко люди, завещавшие
свое имение Храму, отказывали на этом основании в помощи родителям.
Воображая, что проявили набожность, они впадали в грех против одной из
первых заповедей Моисея.
Спор был прерван галилеянами, прибывшими из окрестностей Вифсаиды. Они
окружили Учителя, взволнованные и удивленные:
-- Равви, как Ты сюда пришел? Но встреча с ними уже не радовала Христа.
-- Истинно, истинно говорю вам, вы ищете Меня не потому, что видели
знамение, а потому, что поели хлебов и насытились. Трудитесь не для пищи
тленной, но для пищи, пребывающей в жизнь вечную, которую даст Сын
Человеческий. Ибо Его запечатлел Отец, Бог.
В их душах "знамение", чудо Вогоприсутствия, явленное за трапезой,
потускнело в сравнении с тем, что Иисус смог накормить их в пустынном месте.
Однако галилеяне все же старались уяснить, чего ждет и требует от них
Учитель.
-- Как нам поступать, -- спросили они, -- чтобы делать дела Божий?
-- В том дело Божие, -- был ответ, -- чтобы вы верили в Того, Кого
послал он.
Но разве они не верили? Разве не хотели сделать Его царем за то, что
Он, подобно Моисею, дал им новую небесную/ манну?
-- Не Моисей, -- возразил Иисус, -- дал вам хлеб с неба. Ибо хлеб Божий
есть Тот, Кто сходит с неба и дает жизнь миру.
-- Господин, давай нам всегда этот хлеб! -- снова не поняли они. Как и
женщина из Самарии, люди восприняли иносказание буквально, хотя некоторые из
них могли знать, что книжники называли "хлебом" Премудрость Божию.
И тогда Иисус произнес слова, которые привели собравшихся в полное
замешательство. Я -- хлеб жизни.
Приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать
никогда... Отцы ваши ели в пустыне манну и умерли. Этот хлеб с неба сходит,
чтобы человек от него вкусил и не умер... Хлеб, который Я дам, есть плоть
Моя, которую Я даю за жизнь мира... Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь во
Мне пребывает, и Я в нем ^ Хлеб, вода, вино символизируют пищу, необходимую
для поддержания жизни тела. Трапеза же с Сыном Человеческим есть
пища духа. Через Него, Существо из плоти и крови, совершается причастие
божественному бытию, достигается полнота Завета, соединение Творца и твари.
В день умножения хлебов народ был свидетелем и участником этого
-знамения", но не устоял перед земным соблазном. Теперь же подъем той
необыкновенной ночи, когда Иисуса хотели провозгласить царем, миновал. Людям
показалось, что они очнулись ото сна и пришли в себя. "Не он ли Иисус, сын
Иосифа, отца и мать которого мы знаем? -- с сомнением спрашивали одни. --
Как же он теперь говорит: "Я сошел с неба"? А другие считали себя
обманутыми: "Как он может дать нам есть плоть?"
Даже учеников Его все сказанное смутило до крайности. Н.екоторые из них
роптали: "Трудно это слово. Кто может его слушать?" Иисус пытался объяснить
им, что Его речь следует понимать в духовном смысле. "Слова, которые Я
сказал вам, -- это дух и это жизнь. Но есть между вами такие, которые не
веруют".
Евангелист Иоанн поясняет, что под "неверующими" Господь подразумевал
Иуду. В самом деле, вполне возможно, что этот честолюбивый человек,
убедившись, что Иисус не желает становиться царем, именно тогда пережил
разочарование в своих надеждах. А как понимал он происшедшее ночью на озере?
Сомнение всегда найдет ответ: сон, волшебство, игра расстроенного
воображения. Вера в Иисуса надломилась, однако, не только у Иуды. Тот же
евангелист сообщает, что "с этого времени многие из учеников Его оставили и
больше с Ним не ходили". -- Не хотите ли и вы уйти? -- спросил Иисус у
Двенадцати. Все молчали, только Петр сумел выразить общее чувство: --
Господи, к кому мы пойдем? Ты имеешь слова жизни вечной...
Ошеломленные тем, что видели и слышали, ученики как бы испытывало муки
нового рождения. Многое они были еще не в состоянии вместить. Но в конце
концов на кого они могли надеяться, кроме Учителя? А Он печально смотрел на
Своих сбившихся в кучку последователей:
-- Не Я ли вас. Двенадцать, избрал? И один из вас дьявол. Если Иуда и
вздрогнул от этих слов, то не подал вида, что они относятся к нему;
остальные же замерли в ужасе.
Им было нелегко, но еще труднее было Самому Иисусу. Ему предстояло
духовно пересоздать людей, разделявших многие заблуждения своей среды.
Будучи избраны апостолами Царства, они все же пока оставались бесконечно
далеки от Христа. Услышав Его предостережение: "Берегитесь закваски
фарисейской и закваски Иродовой", они решили, что Учитель запрещает им в
случае нужды принимать хлеб от Его врагов. "Неужели вы все еще не
понимаете?" -- огорчился Иисус.
Тем не менее Он не употребил Своей власти, не захотел совершать насилия
над душами. Снова и снова Он будет наставлять их, следить за их сомнениями,
ждать с неиссякаемым терпением. Им нужно будет пережить второе обращение,
еще раз узнать Мессию в рабби Иешуа, но не Мессию зелотов и суетной толпы, а
Того, Кто есть духовная пища мира. Хлеб, дарованный небом...
Примечания ("ГЛАВА ДЕВЯТАЯ")
[1] Эти слова сохранились в неизвестном древнем Евангелии; см. Климент
Александрийский. Строматы, 1, 24; Ориген. На Псалмы. 4, 4; Амвросий
Медиоланский. Послания. 1, 36.
[2] Д.С. Мережковский. Иисус Неизвестный, т. 2, ч. 1, с. 167.
[3] Ин 6, 35 сл.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ТАЙНА СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
Лето-осень 29 г.
По-видимому, для того, чтобы переждать, пока стихнет народное волнение,
Иисус совсем покинул пределы Земли Израильской. Он удалился в соседнюю
Финикию, где жил некоторое время, стараясь оставаться неузнанным. Проповедь
Его умолкла в те дни: вокруг Него были одни язычники, час которых еще не
наступил [1]. Оттуда Он пошел на юго-восток в Декаполис (Десятиградие) и
лишь после этого возвратился наконец в тетрархию Филиппа. Но у Вифсаиды Его
уже поджидала толпа, хоть и значительно поредевшая, и Иисус снова вынужден
был скрыться. На этот раз Он ушел в Голан, а потом дальше, к верховьям
Иордана.
Путь Его лежал близ увенчанной снегами Ермонской горы, через
окрестности города Кесарии, названного так Филиппом в честь кесаря Августа.
Апостолы безропотно всюду следовали за Учителем, недоумевая, почему Он
не воспользовался энтузиазмом галилеян. Впрочем, странствуя по дорогам
Заиорданья, они получили возможность спокойно обдумать события минувших
месяцев и утвердиться в решимости никогда не оставлять своего Господа. Они
догадывались, что Наставник ждет откровенного разговора, что пришло время
ясно определить их отношение к Нему.
Однажды, после уединенной молитвы, Иисус обратился к Двенадцати с
вопросом:
-- За кого Меня почитают люди?
-- Одни за Иоанна Крестителя, -- сказали они, -- другие за Илию, а иные
за Иеремию или одного из пророков.
-- А вы за кого Меня почитаете?
Раньше Учитель никогда не требовал от апостолов столь прямого
исповедания. Но слова Его уже не застали их врасплох. От лица всех ответил
Симон:
-- Ты Мессия, Сын Бога Живого!
-- Блажен ты, Симон бар-Иона, -- торжественно проговорил Иисус, --
потому что не кровь и плоть открыли тебе это, а Отец Мой, Который на
небесах. И Я говорю тебе: Ты -- Скала [Или "Камень", по-арамейски "Кифа",
по-гречески "Петрос" -- Петр], и на этой скале Я построю Мою Церковь, и
врата адовы не одолеют ее. Я дам тебе ключи Царства Небесного; и что ты
свяжешь на земле, будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, будет
разрешено на небесах [2].
Эти слова о Церкви явились как бы ответом на поворот, происшедший в их
сознании. Хотя и прежде некоторые апостолы называли своего Наставника
Мессией, но тогда они были еще целиком в плену ложных представлений. Иное
дело теперь. Даже убедившись, что Иисус пренебрег земной властью и
скитается, как изгнанник, на чужбине, они все же нашли в себе веру и
мужество, чтобы признать Его Христом. И пусть Симон был пока не в состоянии
полностью объять смысл слов, сказанных им самим, его исповедание станет
отныне символом веры всей Новозаветной Церкви.
Вопрос Иисуса: "За кого Меня почитают люди?" -- звучит и сегодня; и
сегодня, как две тысячи лет назад, многие готовы видеть в Нем только пророка
или учителя нравственности. Они не могут объяснить, почему именно Иисуса
Назарянина, а не Исайю и даже не Моисея миллионы людей признали "единосущным
Отцу".
В чем же заключалась неповторимая притягательность Христа? Только ли в
Его моральной доктрине? Ведь возвышенную этику предлагали и Будда, и
Иеремия, и Сократ, и Сенека. Как же в таком случае могло христианство
победить своих соперников? И, наконец, самое главное: Евангелие отнюдь не
похоже на простую нравоучительную проповедь.
Здесь мы вступаем в область наиболее таинственного и решающего во всем
Новом Завете, здесь внезапно разверзается пропасть между Сыном Человеческим
и всеми философами, моралистами, основателями религий.
Пусть Иисус жил и действовал подобно пророку, но то, что Он открыл о
Себе, не позволяет ставить Его в один ряд с другими мировыми учителями.
Любой из них сознавал себя лишь человеком, обретшим истину и
призванным возвещать ее. Они ясно видели дистанцию, отделявшую их от
Вечного. А Иисус? Когда Филипп робко попросил Его явить ученикам Отца, Он
ответил так, как не мог ответить ни Моисей, ни Конфуций, ни Платон: "Сколько
времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца". Со
спокойной уверенностью этот Учитель, чуждый фальши и экзальтации,
провозглашает Себя единственным Сыном Божиим, Он говорит уже не как пророк
-- от имени Сущего, -- но как Сам Сущий...
Неудивительно, что теперь многим Христос кажется неразрешимой загадкой.
Можно даже понять тех, кто пытался рассматривать Его как миф, хотя эти
попытки потерпели неудачу. В самом деле, трудно предположить, что в Израиле
был Человек, Который осмелился сказать: "Я и Отец -- одно"; куда легче
представить себе, каким образом греки или сирийцы соткали легенду о Сыне
