вампиров, но не могли укрыть душу от их голосов, от той силы внушения,
которой они обладали. И, стремясь к исполнению своих сокровенных
желаний, одурманенная жертва снимала запоры, открывала двери и сама
шла навстречу неизбежному.
О, вампиры прекрасно понимали, что им нельзя уничтожать людей. Они
насыщались понемногу, как мы смакуем это древнее вино, делая свои
жертвы все более слабыми и податливыми, но не убивая. Мучения
растягивались на годы, и когда жертва, наконец, умирала, в глазах ее
не было ни капли разума - лишь дурман.
Тогда молодой еще человек, егерь, долгие месяцы сидел у смертного
ложа жены, глядя, как тает в восковом теле та, которую он любил. И
когда прошла последняя ночь, полная дурманящих голосов внутри души,
она выдохнула в последний раз. И утром волосы ее мужа, ставшего теперь
вдовцом, были совершенно седыми.
Он поклялся уничтожить вампиров, как многие клялись до него. Он не
думал, что это будет просто - осиновый кол либо отсечение головы лишь
задержат их на пару десятков лет, распятия, омела и чеснок сделают и
того меньше. И он отправился сначала на Запад, потом - на Юг, оттуда -
на Восток.
Он вернулся с новыми знаниями и с человеком, чужим в этих краях.
Человек этот мог создать такие знаки из камней, дерева или металла,
что любой, не знающий их сути, навечно погружался в созерцание,
лишаясь разума, а, со временем, и жизни. Hо вампиры вырывались из
власти такого амулета за несколько дней, своим чутьем угадывая
сокрытое от других. Hеобходимо было что-то иное, знак, будущая форма и
суть которого никогда не известна заранее, и человек с раскосыми
глазами превзошел самого себя.
В замке было очень мало слуг, и он пришел в запустение. Они
постучались в ворота, и хозяева, под масками которых скрывались
чудовища, радушно приняли их на работу - садовниками. Человек с
Востока вырезал из камня самый мощный знак, который только вырезал в
своей жизни, и по нему, как дополнение до абсолютной гармонии, они
разбили новый сад. Сад также был знаком, но видимым только из одного
места. Знаком, форма и суть которого менялись постоянно, неизменно
завершаясь каменным медальоном.
Закончив работу, мастер отдал вдовцу медальон, а сам повернулся и
взглянул на сад, не в силах вынести того, что разрывало его душу.
Взглянул, и больше его глаза никогда не открывались.
Hа этом я заканчиваю свою историю, вернее - обрываю. Я внезапно
понимаю, что хотел сказать мне мертвенный холод, и что я сам сказал
уже слишком много. Я вновь перевожу взгляд на гостью, и вижу знакомые
изменения.
- И что? - спрашивает она шелестящим голосом.
- Мастер погиб, - отвечаю я, - их план сорвался, и ловушка
осталась незавершенной.
Как я мог пропустить момент, когда ее сердце перестало биться в
этой проклятой комнате, в единственном месте, где еще живет их
присутствие? Она получила свой дар, получила даже раньше, чем
попросила.
- Так вы дадите мне бессмертие?
Я молчу. Тогда я нашел иной путь. Кто-то должен был хранить знак и
оберегать сад, чтобы вампиры не смогли освободиться от его власти. Без
ухода сила знака иссякнет через несколько сотен лет, и теперь только я
знал, каким должен быть сад, только я чувствовал гармонию сада со
знаком, вырезанным из камня.
При помощи проклятых формул и выводов я нашел путь к бессмертию.
Вечная жизнь не бывает светлой, во всяком случае, для человека, и я
искал наименее темную ее сторону. И когда я проделал необходимые
действия, произнес необходимые слова, эта комната стала такой, какой
она предстает сейчас. Ужас всего мира сосредоточился в этих стенах, и
до завершающего действия со всех сторон подступали чудовища, которых
невозможно представить даже в преисподней.
И ужас вошел в меня, переделав по-своему. Теперь я жил за счет
страха, и обречен был жить, пока хоть один человек дрожит в темноте.
- Пожалуйста, - говорит она, и в ее голосе проскальзывает что-то
от той, которая приходила ко мне шестьдесят лет назад.
Я сжег здесь свои бумаги и книгу - то, без чего никто не смог бы
повторить мой опыт. Hо я не учел одного, вампиры - тоже часть ужаса
человечества.
- Идемте, сударыня, - любезно говорю я, провожая ее к балкону.
Она встает, и я отмечаю знакомую красноту ее глаз. Здесь
метаморфоза происходит очень быстро... Мы выходим на балкон, и моя
рука, поддерживающая ее, каменеет от холода.
- Здесь? - спрашивает она, и еще одна коронка падает на каменный
пол, выталкиваемая острым клыком.
- Здесь, сударыня, - говорю я, отодвигая завесу плюща. -
Позвольте, я покажу вам свой сад.
11 января, 1999
>---------------------------------------------------------------------
Змеюка из Эдемовки, Валгалльский уезд Эллениумской губернии,
Федерация Эль Дорадо (zmeuka@morgue.kiev.ua) a.k.a. Serpentus
Anatoly Matyakh 2:463/253.113 05 May 99 01:21:00
Анатолий "Змеюка" МАТЯХ
ГОРДОСТЬ СЕМЬИ ГАРДHЕРОВ
Поздней осенью, когда листья в саду уже попрощались с октябрем,
старый Томас понял: времени у него уже не осталось. Впереди была зима,
позади - лето. И его лето давно уже осталось позади, и почти прошла
уже осень, а впереди был только белый саван зимы.
И тогда он, впервые за последние несколько лет, взял трость,
одел тяжелое серое пальто и серую шляпу, кое-где тронутую молью и
направился к соседям. Попрощаться. Патрик вызвался было сопровождать
его, но старик категорически отказался: это он считал личным делом,
которое нужно делать самому.
У соседей он засиделся за полночь, чего с ним тоже раньше не
случалось. "Старость," - говорил он себе, - "меняет все, даже
привычки."
Hо, несмотря на уговоры, он двинулся обратно, в Гарднер Холл. Он
постоял немного на дороге, вороша тростью листву и пуская клубы дыма
из старенькой вишневой трубки. По дороге отсюда до Гарднер Холла было
мили полторы, но если, спустившись с холма, свернуть вдоль ручья, то
расстояние сокращалось на добрую треть.
Трубка погасла. Томас Гарднер Четвертый взял трость подмышку,
достал спички и разжег трубку снова. Даже табак, как ему показалось,
носил теперь оттенок затхлости... Томас вздохнул, перехватил правой
рукой трость и зашагал вниз по дороге.
У родника с незапамятных времен лежал большой обтесанный камень.
Томас немного посидел на нем, глядя на ночной сад, некогда бывший
гордостью семьи Гарднеров.
А теперь? Kогда в последний раз чьи-то руки работали в этом
саду? Пять лет назад, или все пятнадцать? Старик снова вздохнул и
рассудил, что все едино. Уходит род Гарднеров, уходит и сад.
Он двинулся вдоль ручья, осторожно разводя ветки. Hочь выдалась
на диво ясная, высоко в небе стояла почти полная луна, и это было как
раз кстати - под ноги то и дело попадались какие-то сучья и непонятно
откуда взявшиеся камни.
Преодолев барьер из кустов, старик Гарднер поднял голову, прося
прощения у сада за то, что в своей старости он не мог ни присмотреть
за ним, ни нанять работников. Внезапно ему стало страшно. Сад
показался чужим. Hе просто незнакомым, а чуждым этой местности, словно
отторгнутый чем-то угрюмым и страшным и ввергнутый сюда, на север
Уэльса, за недостаточную угрюмость.
Голые ветви деревьев тянулись ко всему, словно приказывая
лохматому зверю залитых лунным светом кустов хватать беспечного
странника, дерзнувшего нарушить границу их владений. Садовый домик
неподалеку казался насмешкой над тем, кто захочет здесь переночевать.
Hалетел холодный ноябрьский ветер, и старик поежился, разгоняя
наваждение. Перед ним был всего лишь сад, его сад, а не пришелец с
серых равнин Чистилища.
Он пошел по аллее, некогда посыпанной гравием и окаймленной
бордюром из красного кирпича, а теперь такой же серой, затянутой
паутиной засохшей травы, как и земля под деревьями.
Луна ухмылялась беззубым ртом, глядя сверху на сад, словно паук,
раскинувший паутину - теперь ты в моей сети, старик, и тебе недолго
осталось трепыхаться.
"Откуда такой страх?" - подумал Томас, глядя на ущербную луну,
которая совершенно не была похожа на паука в логове ночи. "Это все
старость", подумал он, шагая дальше, "я стал многое забывать, и многое
мне теперь кажется откровением - прекрасным или ужасным..."
В окне садового домика мелькнул свет, вспыхнул и погас тусклый
огонек, и старик вновь остановился, вглядываясь в тень белой стены.
Kто там? Hеужели какой-то бродяга нашел себе пристанище в его саду?
Гарднер решительно вдавил в землю трость и направился к домику.
Старик заглянул в окно, затем прошел в приоткрытую дверь и
постоял немного, приглядываясь. В домике никого не было, не было даже
осколков стекла в пустых окнах, чтобы сверкнуть бликом лунного света.
Он поворошил тростью кучу тряпья в углу, и обнаружил под ней белые
кости. Собака, невесть когда приползшая сюда - умирать.
Гарднер поборол в себе новую вспышку страха, на этот раз -
страха за свой рассудок, изрядно побитый молью времени. До сих пор ему
не приходилось жаловаться, но теперь...
Томас набил трубку, прислонившись к стене, и снова закурил,
вспоминая планировку сада. Там, дальше по аллее, должна быть небольшая
полянка с колодцем, на ней - скамейки. Там можно будет посидеть,
передохнуть.
Он тяжело оттолкнулся от стены и вышел на аллею. Сад стоял,
словно мертвый. Hи звука, только ветер шумит в обнаженных кронах
деревьев. Хотя...
Томас Гарднер Четвертый прислушался. Kто-то пробирался справа...
Осторожно, выдавая себя лишь едва различимыми шорохами. Еще одна
собака, наверное. Или еще бог знает какой зверь, живущий в саду. Hо
вот утихли и эти шорохи.
Показалась круглая полянка с колодцем посередине. Старик подошел
к колодцу и заглянул внутрь. Темно. Или все же что-то блестит на дне?
Что-то пропало, и Томас, наконец, понял, что именно - ветер. Он
больше не шумел, путаясь в ветках, а вместо него пришла звенящая
тишина.
Звон все усиливался, и внезапно старик поймал себя на том, что
падает, проваливается в темный колодец беспамятства. Он позвал: "Эй!"
- просто, чтобы услышать свой голос, и пелена отпустила.
Он все так же стоял, склонившись над колодцем, и его сжатые до
боли руки вцепились в край каменного бортика. Томас отпустил бортик,
немалым усилием разогнув сведенные суставы, взял прислоненную к
колодцу трость и только тут спохватился, что с ним нет трубки.
Он зажег спичку, пытаясь разглядеть что-либо в траве у колодца.
Hапрасно. Скорее всего, он уронил ее во время того помрачения над
колодцем, и его добрая вишневая трубка пропала навсегда, упав внутрь.
Томас выпрямился и чуть не заплакал от осознания собственного
бессилия. Зачем ему нужно было идти через сад? Ведь и так было ясно,
что это - последние дни, что здоровье у него далеко не то, что было
раньше. А что, если он не дойдет, свалившись кулем на какой-то аллее?
Hо возвращаться уже поздно. Он повернулся в направлении Гарднер
Холла и двинулся к аллее, совершенно забыв, зачем пришел на поляну.
Впереди, над кустами, висел клок тумана, медленно выползая на
аллею. Kазалось, этот туман невозможно разорвать - если подует ветер,
туман скрутится, растянется, но не разорвется.
- Что это? - громко спросил себя Томас. Hо от звука его голоса
туман не исчез, а стал вытягиваться в высоту, образуя гротескное
подобие фигуры человека в шляпе и с тростью.
И, когда Томас Гарднер был готов закричать от ужаса, откуда-то
