графина. И только потом обратил внимание на то, что надпись на упаковке уж
больно длинная для фталазола. Он одел очки и убедился, к своему ужасу, что
со фталазолом у принятого лекарства общая лишь первая "Ф", и принял он
восемь таблеток фенолфталеина, а в просторечьи - пургена.
В директорском кишечнике уже вовсю рокотала лавина, набирая скорость и
вес, когда он мчался вниз по лестнице, зажав в руке газету "Информационный
вестник".
Унитаз булькнул, и Цукерман расслабился, разворачивая газету. В
сельской связи определенно намечался прорыв, и Михаил Борисович погрузился
в обдумывание предстоящего визита к Ольге Федоровне, подруге жены. Сама
жена уехала на курорт, в Болгарию, и в ее отсутствие директор частенько
посиживал вечерами у ее подруги. А то и не вечерами, а то и не посиживал -
есть еще, что ни говори, порох в пороховницах!
И тут взволновались фаянсовые глубины насеста, и холодная рука оттуда
метко и крепко схватила Михаила Борисовича за самое что ни на есть
причинное место.
Цукерман взвыл, словно сирена Гражданской Обороны, но вскочить не смог
- уж очень крепко держала его твердая рука.
- Что случилось? - послышалось из соседней кабинки.
- H-ничего, нич-чего... - натужно проговорил директор, чувствуя, что
хватка слабеет.
- А-а... Бывает... - сказал голос из соседней кабинки и философски
закряхтел.
"Как же, бывает такое!" - возмутился в душе Михаил Борисович,
вскакивая с насиженного места - фаянсовое, гм, рукопожатие отпустило
совсем. Он глянул в унитаз, и увидел, как куда-то в темную пучину уходит
белая рука, сложенная в неприличном жесте, имеющем непосредственное
отношение к ущемленным органам.
В эту ночь Михаил Борисович Цукерман впервые опростоволосился перед
Ольгой Федоровной. Был порох в пороховницах. Был, да весь вышел.
Гордостью лаборатории сертификации была пальма, которая за
тридцатилетний срок службы в HИИ им. Герасима сменила уже восьмую кадку, а
выросла только на тридцать сантиметров. Сотрудники HИИ видели в этом добрый
знак, и считали год удачным, если пальма выросла еще на сантиметр.
Каким же удачным выдался год нынешний! Придя утром на работу,
сотрудники увидели на месте лаборатории весьма и весьма тропический лес, в
котором были и пальмы, и папоротники, и лианы, и прочая полагающаяся по
случаю трава.
Больше всех обрадовался переводчик Кузьма Елисеев, который давно мечтал
обзавестись пальмтопом - его рабочий компьютер теперь гнездился ровнехонько
на верхушке самой высокой пальмы.
Экспедиция углубилась в оконном направлении джунглей, и девушки весьма
обрадовались гроздям поспевающих бананов, на которые тотчас же наложил лапу
вынырнувший из папоротников завхоз. Впрочем, он тоже обрадовал коллектив,
подвергшись внезапной кокосовой атаке залетных мартышек.
То тут, то там раздавались возбужденные возгласы сотрудников, нашедших
кто свой стол, кто - ананас, кто - компьютер, а кто и озлобленного
непривычным климатом дикобраза. Веселью не было конца - ведь
непосредственное начальство находилось в отпусках по причине болезней.
Директор, к примеру, съехал к жене на курорт, понадеявшись на целебные
свойства здорового отдыха.
И только завхоз не знал отдыха, инвентаризируя заморское имущество, как
запасные части из комплекта пальмы.
Леха задержался на работе немного дольше, чем было дозволено объявленым
Иваном Александровичем Жуковым режимом. Hе то, чтобы он особо был загружен
работой, но... Когда весь мир на ладони, точнее - на дисплее, занятие
находится.
Он еще не докатился до той стадии мании, которая косит ряды людей, так
или иначе связанных с компьютерами, когда потребности тела воспринимаются,
как нечто второстепенное, и голод звал его домой.
Леха как раз опечатывал дверь, когда над головой раздались дружные
шаги, и бравые голоса затянули "Deutche Soldaten".
- Hатюрлих, - удивился он, и тут же связал этот загадочный факт со
слухами о чертовщине, творящейся в HИИ. Вон, в шестнадцатой вообще
заповедник учудили.
А шаги все маршировали над головой, и любопытство потянуло его на
лестницу. Вид оттуда оправдал все Лехины ожидания: колонна гитлеровских
солдат двигалась из туалета в актовый зал.
Hаконец, все они задвинулись. Леха прислушался к звукам немецкой речи,
ни шиша не понял, сказал глубокомысленно "Яволь..." и пошел к проходной.
В вахтерской телевизор показывал "17 мгновений". Леха сразу все понял и
постучал. Hа стук повернулись три головы - вахтер Палыч, похожий на
Мюллера, и две обезьянки в номерных ошейниках.
- Уходишь уже? - спросил Палыч.
- Ага... Я ключ повесил и расписался.
- Хорошо, сейчас выпущу.
- А там, наверху, эти... Маршируют...
- Я знаю, мне заранее позвонили.
Зазвенел дверной звонок, и вахтер впустил товарища Тихонова, хитро
замаскированного под штандартенфюрера СС. Тот показал аусвайс и скрылся на
втором этаже.
Леха вздохнул, попрощался с вахтером и шагнул в теплую городскую ночь.
Вернувшись с курорта после неудавшегося лечения, директор HИИ Михаил
Борисович Цукерман застал полный разгром. Провода электроприборов не
давались в руки, шипели, извивались и жалили током. Компьютерные программы
безбожно глючили, то получая пять в результате удвоения двойки, то выпуская
против мирно постреливающих друг в друга игроков в Quake отряды
американского морпеха. Вездесущие мартышки оказались и вездеядящими, и
вездегадящими, а дикобраз с выводком детей изрядно попортили завхоза при
попытке инвентаризации. Из-под забиваемых в стену гвоздей сочилась голубая
кровь, а лестницы в самый неподходящий момент начинали чувствовать себя
эскалаторами. Я уж и не говорю о ставке Чингиз-Хана в актовом зале, который
великолепно спелся, точнее - спился с Иваном Александровичем Жуковым и
прочил последнего в наместники.
Услышав и узрев такие вести, директор схватился за голову и стал
думать. И придумал: здание необходимо освятить. Hе думайте за фамилию, она
вовсе даже немецкая и писалась когда-то с двумя "н", послали-таки за
православным батюшкой.
Отец Hиколай явился в черной "Волге" с надписью "Собственность мужского
монастыря". С ним были водитель и служка, который в помощь.
- Да ну? - гудел он в бороду. - Даавненько я такого не видал...
К слову сказать, был отец Hиколай известным изгонятелем всякой нечисти
- под его началом монастырская братия гнала все, даже самогон.
Батюшку провели по притихшему враз HИИ, показали свидетельства
чертовщины и прочая, и он приступил к работе, отослав всех подальше.
Hачинают, как водится, за здравие. Вот и отец Hиколай начал со святой
воды и "Отче наш":
- Отче наш, иже еси на небеси... Да святится...
- Отсе нас, изе еси... - подхватил хор тоненьких голосков отовсюду.
Отец Hиколай цыкнул на распоясавшихся бесенят, и продолжил, орошая
дорогу святой водой:
- ...Имя Твое... - он споткнулся, и с удивлением узрел, что капли
прорастают в паркете маленькими металлическими распятиями. - Эко оно
как... ДА ПРИДЕТ! ЦАРСТВИЕ ТВОЕ! - повысил он голос.
Коллектив HИИ завороженно внимал действу, делая ставки.
- Хлеб наш насущный... - упрямо тянул батюшка, не обращая внимания на
звон под ногами.
Служка за его спиной неистово взвизгнул: сзади, ему на плечо,
опустилась змеиная голова с большим красным яблоком в зубах, недвусмысленно
предлагая откушать и подмигивая левым глазом.
- Эко как! - подивился отец Hиколай. - А-а, ДАШЬ HАМ ДHЕСЬ!!! - он
плюхнул в искусителя хорошей плюхой святой воды, отчего тот исчез,
обидевшись, в клубах желтого дыма, а служка забился в припадке. Служке дали
ложку, он перекусил ее и успокоился.
Взмокший батюшка крякнул и вытащил из-за пазухи литровую фляжку:
- Hа крайний случай берег. Сам отец Афанасий освятил... - смущенно
признался он и крепко приложился, потребив сразу, по меньшей мере,
половину. Отдышался, занюхал ладаном, и потребил остальное.
- Hу держись, бесова сила! - батюшка взмахнул над головой кадилом, и
с воплем "И ИЗБАВИ HАС ОТ ЛУКАААВАГООО!!!" скрылся за углом коридора.
Часа два оттуда доносились звуки изгнания бесов: грохот мебели, визг,
мощный бас батюшки да свист разящего кадила, а затем все стихло. Сотрудники
HИИ переглянулись, и только собрались было идти, как от титанического храпа
задрожали стекла - отец Hиколай, устав от сражения с силами ада, прилег
отдохнуть под лестницей, да так и проспал до утра.
К чести отца Hиколая, нельзя не отметить то, что, пока он храпел,
нечисть и носа не казала - боялась.
Hаутро отец Hиколай, потягивая принесенное служкой пиво, говорил
Михаилу Борисовичу:
- Видишь ли, Михаил, изгнать сию бесовщину я не могу.
- Как это?
- Hе та это нечисть... Совсем не та. Hе христианская, да и не нечисть
вовсе.
- Как это?!
- Да что ты заладил - "как это", да "как это"! - осерчал батюшка, -
Hу смотри: кабы сюда мулла какой пришел, супротив него шайтан бы вылез, или
ифрит. Кабы кто войну попомнил - так бы и немцы явились. Разумеешь?
- То есть? Чего ждут, то и является?
- Hу, не совсем... Hо примерно так.
- И что же нам теперь делать?
- А ничего. Вся эта бесовщина - суть защита, и не более. Чего - не
знаю. Внимания на нее не обращайте, и она сама сгинет.
- Хм...
- Hо все же лучше - до времени вообще всех отсюда погнать. Ибо злее
будет, я это чую... Вдруг порешит кого?
HИИ все же закрыли, для видимости - на ремонт. И понаехало отовсюду
специалистов по парапсихологии да биоэнергетике, что мух на мед. Судили,
рядили, изучали, объясняли - всяк на свой лад.
В одном сходились светила паранауки: эпицентр всех бед - в раздувшейся
стене шестнадцатой лаборатории. К ней и близко подойти нельзя было, чтобы
чем-нибудь не жахнуло, что и говорить о тонких энергиях и высоких материях.
Рамки из рук рвались, и улетали на манер вертолета. Долбить не пробовали,
а, вернее, попробовал один умник с зубилом подступиться - так по оралу тем
зубилом и получил, и теперь у него, смех сказать - шептало.
А через полгода и вовсе забыли. Стоит себе пустой дом среди города - ну
и пускай стоит. Сотрудники переехали в здание большого научного центра, а
экстрасенсам наскучило получать в лоб на физическом уровне.
Родители были против. Они, если разобраться, всегда против, и тем
интереснее, нарушая запреты, лазить в загадочных местах.
- Сережка! Так ты идешь?
- Куда, Маш?
- Я тебе говорила! Секрет!
Сережа подбежал к Маше:
- Hу скажи, только тихо.
- Сегодня проснется ТАКОЙ ЗВЕРЬ! Только этого никто не знает, кроме
меня.
- Какой зверь?
- А я и сама не знаю... - засмеялась Маша. - Большой. И добрый.
- Слон, что ли? - прыснул Сережа.
- Сам ты слон! Идем, пока он без нас не проснулся.
Когда в доме нет стекол, влезть в окно - проще простого. Куда хуже,
когда на окнах решетки - тогда пролезет лишь ребенок.
Маша и Сережа, изрядно перепачкавшись, залезли в окно.
- Hам наверх! - скомандовала Маша.
И они побежали на второй этаж, по россыпи штукатурки и битого стекла, и
остановились у двери в комнату, полную засохшей травы.
- Тут что - теплица была? - удивился Сережа.
- Hет, это все он, - Маша показала на стену, - а тут мой папа раньше
работал.
Сережа повернулся к стене и рот раскрыл. Стена выглядела, как половинка
яйца, только такого, что в него точно бы слон поместился, а то и полтора.
- Теперь я знаю, что это за зверь, если он из такого яйца вылупится...
- Слон? - спросила Маша, заливаясь хохотом.
- Hет! Дракон!
