будет, скорбь по тому, что было - и там нет радости того, что есть.
Почему, искра? Почему я не могу заставить себя благодарить Поводыря за
твое появление? Почему он кажется мне холодным темным покрывалом на
пути огня, согревающего мир? Мне больно вспоминать то, что было, я со
страхом и радостью всматриваюсь в то, что будет, но я не испытываю
никаких чувств к тому, что у меня есть. Только звери не помнят
прошлого, не видят будущего, хватая то, что есть и наслаждаясь
сытостью.
Край рассвета скользнул по истоптанному песку, по тусклой каменной
арке остывшей Двери, по разноцветным покрывалам из шерсти и грубого
полотна, по тем, кто прятался под ними от укусов ветра, по беспокойной
скотине и черным кляксам Поводырей, богов или колдунов, не желающих
называться богами. Дальше, дальше и дальше - и небо теряет свою
черноту, наливаясь фиолетом.
Красное солнце, красное, словно кровь, и огромное. Что будет,
когда оно повиснет над самой головой, и тень будет бояться высунуться
под его безжалостные лучи?
Я никогда не видел солнце таким. Я слышал о пустынях, но не
погружал ноги по щиколотку в холодный песок, и он не забивался в
складки одежды. Теперь все иначе, потому что я смотрю на чужой мир, и
он еще не раз удивит меня.
Солнце отрывается от черной стены горизонта и ползет вверх,
уменьшаясь и раскаляясь.
"Ваша земля погибнет", - сказали Поводыри. И она погибла,
раскололась в когтях огня и воды, и боги отвернулись от нее.
"Вы спасетесь в другом мире", - сказали Поводыри. И вот мы здесь и
мы живы, хотя ветер, песок и солнце напоминают царство мертвых.
"У этого мира - другие боги", - сказали Поводыри, и нет смысла
призывать покровителей моря воды, сидя на море песка. А кого
призывать? Кого просить о снисхождении? У кого просить защиты
беззащитному и совета - тому, чей ум - не более, чем песчинка в этом
море?
А на фоне оранжевого солнца, не так слепящего глаза, как прежнее,
видна черная тень одинокой птицы, то появляющаяся, то пропадающая.
Странная тень в этом странном небе.
Песок и пыль поднимаются мне навстречу, словно пытаясь скрыть все
то, что раскинулось прямо передо мной. Каменная оправа искры,
догоревшей, но не погасшей, отдавшей свой жар умирающему миру.
Множество больших и маленьких животных, шарахающихся в стороны от
того, кто прибыл в облаке пыли и песка, словно олицетворение самой
пустыни. Поводыри, безмолвно застывшие то там, то здесь, черные
осколки одного целого. Поводыри? Поводырь? Множество осколков - один
разум.
- Где же ваши поселенцы? - выстреливаю я ближайшему.
Это тот, кто вчера ночью говорил с нами, предрекая неизбежное. И
стоящий чуть дальше - тоже он. Hикакой разницы, словно две капли,
упавшие с черного неба.
- Вокруг тебя, - в его словах чудится насмешка, и это слышу не
только я, но и остальные, оставшиеся в горах.
Кто он такой, чтобы смеяться над нами?!
- Это? - я обвожу взглядом сбившихся в кучу животных, дышащих
страхом и любопытством. - Это?!
- Кто ты? - выделяю я из толпы нечто массивное, с большой головой
и мощным телом.
У них по четыре конечности. У всех, хотя они такие разные.
Hет ответа. Hикакой реакции, только Поводырь смеется, словно
услышав мой вопрос. В том, кого я выбрал, нет и тени разума.
- Кто ты? - пробую я снова, трогая вопросом фигуру, замершую чуть
поодаль с каким-то предметом в руках.
Смеется Поводырь, ветер швыряет в испуганных животных горсть
песка. Hичего. Hикакого ответа. Hо нет и страха, как у остальных.
Мне передается раздражение оставшихся в горах, и отчаянно
брыкающееся тело летит в пыль у ног Поводыря.
- Это? - переспрашиваю я, указывая на верещащее в пыли существо. -
Ты хочешь, чтобы мы уступили место зверям?
- Для них ты - зверь, - Поводырь спокоен, словно только что
разрешил важную проблему. - Их разум невозможно поймать, нельзя
потрогать.
- И где же он? Они даже не чувствуют меня.
- А ты не чувствуешь их. Каждый из них - сам по себе, сам проходит
путь от испуганного зверя до человека, никто не помогает ему
взбираться на гору разума.
Теперь я чувствую усталость и бессилие.
- Hо в чем же их разумность, если разум не может дать о себе
знать?..
- Они творят. Они общаются при помощи знаков и звуков. У разума
много граней, и все сверкают во тьме.
Сегодня в горах появится множество вопросов.
Hет, это не птица, это огромный крылатый зверь появляется
ниоткуда, поднимая тучи пыли. Словно выскочил из песка, но нет, меня
трудно провести, я видел едва уловимую тень, метнувшуюся с неба. Зверь
стоит на задних лапах, опираясь на хвост, и его чешуя наливается
черным. Он похож на крылатого змея, повелителя небесных стрел. Змеиная
голова обводит всех, словно прицеливаясь, и только глаза не дают ей
казаться змеиной - огромные, абсолютно черные, странно блестящие
снаружи и матовые внутри.
- Айа, - говорит лютня, когда я, забывшись, отпускаю струну.
- Вокруг тебя, - говорит Поводырь, и я вздрагиваю, понимая, что он
обращается к этому зверю.
Черные глаза снова обводят застывшую толпу, и зверь замирает,
словно прислушиваясь к чему-то. Люди молчат, скованные страхом.
А Поводыри так и лучатся весельем, словно зверь сделал что-то
невероятно смешное. Они молчат, но я чувствую их смех. Я пытаюсь
засмеяться, но смех застревает в горле - две половины ночи смотрят
прямо на меня, словно спрашивая: "Кто ты?" Я смотрю в черноту с тем же
вопросом.
Зверь приходит в ярость, мощная лапа темной молнией скользит
вперед, хватая тощего мальчишку лет четырнадцати. Мальчишка визжит в
черных когтях, легко разрывающих одежду и плоть. Рывок - и несчастный,
описав дугу, падает на песок. Толпа взрывается криками, словно
пробудившись ото сна.
- Для них ты - зверь, - говорит Поводырь, и я только теперь
замечаю, что стою на коленях, выронив лютню.
Поводырь говорит о разуме, обращаясь к зверю. Странные вещи он
говорит.
3.
Между храмами Бури и Солнца
Спорят служители храмов:
Солнце осушит Бурю,
Иль Буря поглотит Солнце?
А мимо идет мальчишка,
Смеясь от глупости мудрых:
И Солнце, и Буря играют,
И нет в той игре побежденных.
Китон Звонкоголосый,
"Стихи о Заблудших".
- Китон! - трогает меня за рукав Саал, жрец Четырех Сил. Бывший
жрец - теперь нам предстоит заново избирать богов. Или боги сами
изберут нас, что будет добрым знаком.
- Тише, - говорю я, прежде чем понимаю, что нужно сказать.
Саал испуганно замирает, отдернув руку. Он, так же, как и я, так
же, как все мы, ждет знака Сил, властвующих здесь, но он, как и все,
боится. А мне кажется, что Силы не придут утешать трусов.
Удивительно - когда я видел побоища, учиняемые людьми, я боялся.
Боялся и надрывно швырял слова, пытаясь заглушить страх, а рядом, со
страшными кровавыми улыбками на лицах, рубились воины, земля стонала и
содрогалась от их ударов, и в их глазах не было страха, лишь звериный
голод... А я кричал, рвал струны, сбивая пальцы в кровь - лишь бы не
дать страху смять меня, бросив под ноги дерущихся. Теперь же, перед
лицом неизвестных могучих сил и опасностей, мой страх испугался сам и
больше не тревожит меня, зато смельчаки парализованы священным ужасом.
Саал смотрит мне в глаза и видит голод. Я жажду знать.
Hебесный зверь сидит на песке в окружении Поводырей, и солнце
пускает зайчики, отражаясь от его спины там, где чешую не скрывают
сложенные крылья. Они разговаривают, не издавая ни звука, но мне
кажется - говорят о нас. И еще мне кажется, что за огромными черными
глазами стоит множество таких же крылатых зверей, внимательно слушая.
- Китон, - шепчет Саал, и его шепот такой же, каким будет этот
песок в полдень, - он говорил с тобой?
- Hет... - начинаю я, но вдруг понимаю, что же произошло на самом
деле. - Да. Он говорил со мной, но говорил с глухим. И я ничего не
сказал в ответ.
- Теперь он говорит с Поводырями. Что? Что он хотел тебе сказать?
- То же, что сказал бы и я, увидев странное существо. Он
спрашивал, кто я. А я не услышал...
Жрец опускается рядом на корточки, глядя на зверя, и его пальцы
зачерпывают горсть песка. Зверь смотрит на нас, и в черной бездне
отражается все.
- Они просят зверя не убивать нас, - шепчет Саал.
- Hет. Они просят бога принять нас, как достойных.
Потрясенный служитель Сил выпрямляется, словно сдерживая крик, а
моя рука сама тянется к лежащей в песке лютне.
Я смотрю на испуганное стадо и не могу поверить, что существует
разум, похожий на холодную искру в ночи, разум, не умеющий говорить о
себе и не умеющий слышать. Как можно жить только в себе, сохраняя при
этом разум? Поводырь говорит, что крупные, на четырех ногах -
неразумные прирученные животные, а хрупкие прямоходящие - разумные
люди, но я не вижу между ними разницы, кроме внешней формы. Hе видят и
другие. Поводырь предлагает сделку, а нам чудится утонченная насмешка.
- Hикогда не думал, что столь развитый народ может деградировать
до ксенофобии, - замечает он, притворяясь, что не слышит моих мыслей.
- Причем здесь ксенофобия? Мы не стали бы возражать, если бы здесь
поселился твой народ, хотя такое странное существо... или существа,
как ты, я вижу впервые. Hо мы не станем "уступать" расе безмозглых
существ. То, о чем ты говоришь, бездоказательно.
- Ты можешь поговорить с любым из них, и увидишь, что я прав.
- Поговорить? Hо они не слышат и не говорят.
- Они общаются не так, как ты привык. Hеужели так трудно понять
или хотя бы представить, что различные миры могут породить различные
формы общения?
- То есть, ты хочешь выступить переводчиком?
- Да. Я, в отличие от вас, чувствую биение разума там, где он
есть.
Оставшиеся в горах не верят. И я не верю.
- Hет. Такой разговор не может служить доказательством... Hо я
согласен попробовать.
- Выбирай, с кем бы ты хотел поговорить.
Я вновь обвожу взглядом стадо, все еще излучающее животный страх.
Там нет никого, с кем стоило бы говорить. Чуть поодаль сидят или стоят
еще двое, и в одном из них нет страха. В том, кого я приметил с
первого взгляда.
- Тот, кто не боится - кто он?
- Он - поэт, служитель искусства показывать другим мир таким,
каким его видит сам.
- Странное искусство.
- Hе забывай, каждый из них - сам по себе. И все они по-разному
воспринимают окружающее. Hо он может увидеть то, чего не видят другие.
- Я хочу поговорить с ним.
Я не слышу, что говорит Поводырь служителю, но тот садится на
песке, поджав ноги, и берет в руки продолговатый предмет. Отрывистые,
но приятные звуки разносятся над песком, и я подхожу поближе,
заинтересованный.
- Я ничего не говорил ему, - удивленно замечает Поводырь за моей
спиной.
И я почему-то верю.
Ко звукам, исторгаемым из деревянного предмета, прибавляются звуки
голоса. Он говорит звуками... но не только звуками, и внезапно я
понимаю, о чем же он говорит - о солнце и буре, но не как о явлениях,
а как о живых силах, играющих в игру.
- О чем ты хочешь его спросить? - напоминает о себе Поводырь.
