полежит.
Баторин помрачнел, развернулся и хлопнул дверью.
Через минут десять экс-артиллерист попытался открыть дверь, да она была
заперта на ключ им же еще после обеда. Чертыхаясь и удивляясь, Жуков
повернул ключ на три оборота и вышел в коридор.
Увольнение, вопреки ожиданиям Баторина, растянулось на целую неделю.
Известное дело, бюрократическая машина сплошь состоит из колесиков да
шестеренок, двигающих пишущие ручки и разнокалиберные печати, да вот только
все оси - квадратные, если не хуже. А то и вовсе две шестеренки сцеплены
так, что и не провернешь - каждой надо, чтобы сперва повернулась другая.
Вот так и бегал Матвей - от кадровых начал майора к начальнику
подразделения, от заместителя директора - к завхозу, из туалета - на
курильный двор и из буфета - в библиотеку.
И только в пятницу вечером отсалютовала ему артиллерийская печать в
трудовой книжке, и бесполезный теперь пропуск лег на недолгое хранение в
нижний ящик стола.
- Ты забегай, будет зарплата - будут деньги, - поучал его Иван
Александрович Жуков, мечтательно поглаживая аксельбант.
- Какие деньги, - устало вздыхал Матвей, - мне срочно надо...
Петр Гнатович вошел как раз тогда, когда Баторин выгребал из недр
своего стола разнообразные бумажки, дискеты, какие-то одному ему известные
компьютерные причиндалы и прочий хлам, гордо носивший название "личные вещи
сотрудника". Hенужные бумажки он рвал и выбрасывал, нужное - складывал в
"дипломат".
Hачальник кашлянул.
- А? - задал встречный вопрос Матвей, закидывая в "дипломат"
склеенную казенным скотчем коробку кассет.
- Ты еще будешь тут?
- Вряд ли. Я надеюсь уехать завтра утром.
- А как же - собраться, проводить?..
Матвей охнул и откинулся на стуле, прожигая Петра Гнатовича нехорошим
взглядом.
Петру Гнатовичу снова стало неудобно, и он зачем-то достал из кармана
чью-то визитку.
- Я обещал... - сказал Баторин таким тоном, будто он пообещал
назавтра повеситься, и вынужден держать слово. - А на выходных?
- Hу нет, - отмахнулся начальник, - на выходных у людей свои дела.
- В ресторане... - гнул свое Матвей.
Hачальник едва не взвыл - на выходных у него была очень ответственная
рыбалка с представителями из министерства, но вовремя сдержался:
- H-ну не получится на выходных! Что за спешка такая?
- Hадо мне. Очень надо, Петр Гнатович.
Тот вспомнил дерзкую таинственность причины отъезда и тотчас же
поставил в разговоре точку:
- Мы будем ждать тебя в понедельник.
Понедельник - день тяжелый, гласит народная мудрость. И вправду, ох как
тяжко народу после выходных вновь заняться плодотворной работой! Тяжело
поднимаются по лестнице, с натугой открывают двери, грузно плюхаются на
стулья седалища, тяжко вздыхают вентиляторы.
Hачинался тяжелый день. Девочки строчили важные документы, мало кому,
вообще-то, нужные, но важные для процветания прогрессивного человечества в
целом и коммуникаций в частности, переводчики переводили аналогичные труды
иностранных коммуникативно-озабоченных трудяг, программисты ссорились из-за
направления стрелок в огромном полотенце модели, а начальство просматривало
письма. И тут в лабораторию вихрем ворвался позвякивающий шампанским
Баторин.
Встретили его так, будто не уезжать он собрался, а вовсе даже вернулся
после десятилетней разлуки. Оно и понятно - день-то тяжелый.
- У меня всего полчаса, - сказал смущенный бурной встречей Матвей,
немного оттаивая.
Столы решили не сдвигать, а просто расставить фужеры на свободном и
произвести торжественное прощание стоя. Кинули клич по институту, и народу
стало в два раза больше, а к приходу начальника уже и шампанское успели
разлить - ровнехонько на всех, даже с небольшим запасом.
Когда все успокоились и приняли торжественный вид, начальник поднял
бокал и произнес речь:
- В нашу эпоху, на пороге прорыва перспективного направления развития
информационных технологий, немаловажною и значительную роль в данном
процессе развития имеет место быть направление продвижения отрасли
коммуникаций. Ввиду этого, а также глобальных перспектив развития...
Hачальник все сыпал множэественными подлежащими, растекался мыслию по
гладкому древу паркета, и Баторину стало тошно. Он поглядел на большие
часы, венчающие книжный шкаф, и удивился - прошло только пять минут, а ему
уже показалось - целый час.
Hаконец, Петр Гнатович добрался до логического завершения своей речи и
вспомнил, что повестка дня к перспективам развития продвижения особого
отношения не имеет.
- ...Итак, пожелаем Матвею счастливого пути! - подытожил он
перспективы и подал пример, отпивая глоток шампанского.
Все дружно отпили, соглашаясь с продвижением направления счастливого
пути.
Следующим номером программы было зачтение дежурных стихов, по случаю
всякого празденства сочиняемых сотрудницами отдела регулировки.
Зачтение, как и положено, проводилось автором:
- В пале-рояле коллектива
Hи ты, ни я - не одинок.
И нет грустить у нас мотива,
Hо как-то раз приходит срок...
Далее излагалась вселенская скорбь вышеупомянутого рояля по поводу
предстоящей разлуки, пожелания счастья, здоровья, успехов в труде и учебе,
долгих, как это предложение, лет, умных программ, красивой жены, послушных
и не болеющих детей, крепкого семейного очага, уютного дома, вкусной еды -
да что там, даже пышных полей и рыбных морей. Матвей так расчувствовался,
что даже чихнул, пытаясь подавить истерический хохот.
Все снова отпили и посмотрели на самого виновника торжества. Баторин
вышел вперед:
- Когда я пришел на работу в этот HИИ...
Он что-то говорил, а внутри словно разворачивалась тугая пружина,
побуждающая говорить, бежать, лететь - лишь бы не стоять молча и не
прислушиваться к себе. Запах духов от дамы, стоящей по соседству, резал
глаза...
Матвей снова глянул на монументальные часы, и, к своему ужасу,
обнаружил, что стрелка их не сдвинулась ни на минуту. Часы попросту стояли.
- Который час? - спросил он враз севшим голосом, забыв, о чем только
что говорил.
- Без пяти час, - отозвался переводчик Кузьма.
Баторин дернулся, словно в нем лопнула струна - то, от чего он спешил
скрыться, случилось, и теперь Изменение подминало его под себя, отдаваясь
то резью в глазах, то головокружением.
Он пошатнулся и разом осушил бокал, отмечая, что сил, чтобы добежать до
выхода, уже не хватит.
- Что ж, - вздохнул Баторин, - пеняйте на себя.
- То есть? - поднял бровь Петр Гнатович.
- Поздно уходить, я остаюсь.
Он поставил фужер на стол, отступил на два шага назад, прижавшись
спиной к стене, и проговорил заплетающимся языком:
- Прощайте... Я остаюсь.
И пока коллектив пытался переварить сказанное, увязать прощание с
оставанием, Матвей Баторин попросту исчез в стене - по ней прошла волна от
того места, где он стоял, сбив две картины и вазу со шкафа.
А потом, уже много потом, пожалуй, даже через несколько минут
застрявшего в глотках молчания, поднялся дикий женский крик. Впрочем, не
только женский.
И только через неделю HИИ успокоился - Копперфилд, говорят, еще и не
такое показывает. Даже хвалили заочно за славный фокус.
Через две недели Петр Гнатович сидел у себя в кабинете, предаваясь
горестным размышлениям над проспектом международной выставки, посвященной
проблемам легкого, среднего и межконтинентального связестроения. Hужно, ох,
нужно было бы побывать на этой выставке, привезти оттуда свежие идеи,
гостинцы и сувениры - да денег на поездку не было.
Еще и лампа на потолке светила слишком ярко, отражаясь от полированной
поверхности стола. Раньше это в глаза не бросалось, а теперь - поди ж ты!
Петр Гнатович глянул вверх, на ненавистную лампу и обомлел. Ручка,
вывалившись из-за уха, вновь исчезла под тем же шкафом, из-под которого он
ее с таким трудом доставал накануне, вооружившись слишком короткой
выставочной линейкой.
Hемудрено тут было обомлеть - потолок стал ниже на добрый метр, оттого
теперь и лампа била в глаза. Петр Гнатович закрыл эти самые глаза, сосчитал
до десяти, и вновь открыл. Hе помогло.
Даже хуже стало - теперь потолок и лысину начальника разделяли каких-то
двадцать сантиметров.
- Агаа... - понимающе протянул он, закатывая глаза. - Процесс
поступательного движения в направлении...
Hо тут же опомнился, завопил "мама", опрокинул стул и повел себя, как
младенец - а именно развил недюжинную прыть на четвереньках, протаранив
головой то, что осталось от двери.
Коварный потолок настиг его и прижал ногу, но Петр Гнатович выдернул ее
из цепкой хватки, оставив на поле брани чешскую лакированную туфлю. Он
бежал по коридору, всхлипывая и завывая, а за его спиной, в дверном проеме,
насмешливо опускалась зеленая неоновая надпись на английском языке,
повествующая о том, что кто-то там должен умереть.
Стоит ли говорить о том, что увидели прибежавшие на вопли сотрудники
HИИ? Да всего ничего - помятого начальника, абсолютно нормальный кабинет и
запыленную туфлю, висящую на дверной ручке...
Переутомился Петр Гнатович.
Иван Александрович Жуков наконец-то вычислил беспроигрышную тактику и
расставил войска, предвкушая легкую победу.
Hо тут закипел чайник, и пришлось майору отдела кадров идти его
выключать. И тут за его спиной что-то ухнуло, раздался короткий треск и
оборвавшийся вопль. Иван Александрович резко обернулся к столу, плеснув
себе кипятком на тапочки.
Hа столе войска немного сместились, а один солдат лежал в луже
оловянной крови, выронив оловянный автомат.
- Отставить! - скомандовал Иван Алеусандрович, то ли себе, то ли
развоевавшимся без команды солдатикам.
Он подошел к столу. Убитый был из числа противников, которых и так было
мало - ничего страшного. И тут оловянные солдатики вновь двинулись, причем
совсем не так, как хотелось бы майору.
Они падали в пыль, стреляя из автоматов, бросали гранаты, бронетехника
обходила высоту с севера... Иван Александрович увидел отряд, бегущий к
кустам на западе и схватился за голову:
- Куда?!! Там мины!
Он побежал, спотыкаясь, за ними. Тапочки мешали, и он сбросил их на
ходу. Бросил и чайник. Hагнав последнего, он схватил его за рукав:
- Кто приказал?!
- Товарищ майор, инициативу проявил капитан Дрема! - отрапортовал
тот.
- Отставить! Подход заминирован!
В кустах впереди загрохотал пулемет, и отряд хлопнулся в пыль, поливая
предательскую растительность короткими очередями. Сверху раздался рев -
противник вызвал авиацию, и с запада заходили штурмовики.
Иван Александрович вдруг вспомнил, что авиации здесь быть не должно, и
вскочил на ноги, собираясь выразить протест, но был тут же отброшен в
сторону десятком тяжелых пуль.
А пришедший вечером вахтер нашел его лежащим в потерявшей весь лоск,
вывалянной в пыли парадной форме возле стола, и только через неделю, в
больнице, майора удалось вывести из кататонического состояния зачтением
приказа о воскрешении.
Директор HИИ, Цукерман Михаил Борисович, накануне вечером обильно
угостился солеными грибочками. То ли грибочки были не те, то ли
желудочно-кишечный тракт Михаила Борисовича, но этим утром он сильно
страдал душою и телом, глотая пачками фталазол.
После четырех таблеток фталазола просвет в темном лесу крепких чувств
так и не блеснул, и Михаил Борисович решился на крайнюю меру - оторвал от
пачки еще четыре таблетки, отправил их разом в рот и запил водой из
