вообще с того, что уже вот почти десять лет, как мы женаты? Что
есть главное, а что второстепенное, что можно опустить, а что -
оставить? Ну, опустить, скорее всего, ничего нельзя, так что
начну я с того, что прежде всего приходит в голову, вползает в
нее скользким угрем, длинным, гибким змеиным телом, оплетает
мозг виноградной лозой, начну-ка я с того, дорогая, как ты вошла
в мою жизнь, а потом уже все остальное, хотя почему потом,
скорее всего, рассказ пойдет одновременно, надо лишь набраться
терпения, перевести дыхание, прислушаться (и внимательно) к
тому, что происходит в сердце, хотя наличие этого органа в моей
груди сама Сюзанна ставит под сомнение, но я-то знаю, что он
есть, недаром постоянно таскаю в кармане валидол, а в кухонном
шкафчике стоит пузырек с валокордином, и бывает, что,
проснувшись под утро, когда еще не рассеялись сумерки, часов,
скажем, в шесть (особенно это касается осени, то есть осенних
утренних сумерек, чернильно-синих, промораживающих ранние
октябрьские лужи тонюсенькой корочкой льда), я чувствую
упомянутый орган, да так, что вылажу из кровати, ненароком
коснувшись безмятежно-раскинувшегося наискосок неправдоподобной
геометрической загогулиной (распаренной, горячей, умиротворенно
посапывающей загогулиной) все еще манящего меня тела, и иду на
кухню, лезу в шкафчик, достаю пузырек, капаю в стакан положенные
двадцать пять капель, разбавляю водой и опрокидываю в рот,
ожидая того момента, когда боль отпустит и можно будет снова
рухнуть под бок к Сюзанне. Так вот, если повнимательнее
прислушаться к тому, что происходит сейчас в сердце, понимаешь,
что рассказ уже в самом разгаре, остается лишь наполнить его
дыхание и интонацию определенным содержанием, описав для этого
хотя бы то, как произошло наше с Сюзанной знакомство.
Если сейчас мне почти сорок, то тогда - соответственно - было
почти тридцать. К тому времени я уже успел жениться и
развестись, но эта линия судьбы не интересует меня в истории
событий последнего года, просто констатируем факты: да, был
женат, да, успел развестись - и не все ли равно, чем я занимался
тогда? Гораздо больше меня интересует Сюзанна, точнее - самый
первый момент нашего знакомства, но не будем ссылаться на
кружево Мнемозины, на таинственные нити паутины, что ткут
волшебницы Парки, хотя тема парков (пока это всего лишь игра
слов) обязательно возникнет на последующих страницах,
парки/сады, сады/парки, волшебная паутина судьбы, что ткут в
парках Парки, вот только не в парке познакомились мы с Сюзанной,
хотя, надо сказать, искус изменения некогда бывшей реальности
преследовал меня довольно долго, и, Боже, как мне хотелось,
чтобы это было именно так!
Но случилось это (повторим) не в парке, а на даче одного моего
приятеля, который только что закончил строительство бани и
позвал меня на положенный в таких случаях пикник. Сюзанна сидела
на оставшемся от строительства обрубке бревна, была она в
джинсах и свитере, длинные каштановые волосы падали на плечи,
лицо ее показалось мне не очень красивым (чуть запоздало
произнесем "тогда"), просто хорошее русское лицо с небольшим
вздернутым носиком и с таким же небольшим ртом (вот только губы
пухлые, будто сильно нацелованные с вечера, но со временем я
понял, что они такие от природы), глаза не слишком выразительные
- но опять же, если судить по первому впечатлению. На самом же
деле они были переменчивыми, то серо-зелеными, то
льдисто-голубыми, но тогда я не заметил этого, а лишь подивился,
что имя находится в столь разительном несоответствии с
внешностью. Боже, как я ошибался!
У Сюзанны был тогда роман (меня всегда отчаянно забавляла эта
игра понятий роман/роман, то есть роман, как нечто выдуманное,
никогда до этого не существовавшее ни на земле, ни под небом
(впрочем, есть теория, что все ненаписанные книги витают в так
называемой ноосфере, но это отдает шаманством), и роман как
любовная интрига, взаимоотношения двоих, может, именно поэтому
любой роман невозможен без романа, семантика обязывает к
единению в одно сущее, точно так же, как (в идеале) любовный
роман - и не только в романе - обязательно должен закончиться
слиянием в одно существо двух обнаженных тел), она была увлечена
им, и явление перед глазами постороннего объекта мужского пола
совсем не взволновало ее. Я же приехал к приятелю на баню и
шашлыки, а отнюдь не для объятий на (предположим) солнечном и
колком сеновале, так что мы забавно провели вчетвером (приятель
был с женой) время до вечера, ночной электричкой я отбыл
обратно, оставив троицу на крутом речном берегу, совсем уже
неразличимом из-за полуночной августовской черноты, прерываемой
разве что редкими штрихами падающих откуда-то из района Млечного
Пути звезд, что были - проявлю остатки школьных познаний - так
называемыми Леонидами, то есть звездным потоком, появляющимся
каждый год в августе со стороны созвездия Льва. И так бы все это
и закончилось - лишь еще одним воспоминанием, окутанным
таинственным флером ночного августовского неба, если бы через
месяц роман Сюзанны не закончился трагическим фиаско (никакой,
впрочем, крови, лишь слезы), и мы опять встретились с ней все у
того же приятеля, на дне рождения его жены, в его городской
квартире, окна которой выходили (это не игра случая и не нить
судьбы, а то, что было на самом деле) на боковую ограду старого
городского парка, некогда бывшего монастырским садом, и липовые
кроны, уже тронутые налетом осени, тихо шелестели за открытым
окном, у которого мы и стояли с Сюзанной, вспоминая милый
августовский пикник.
Она много выпила в тот вечер, и я вызвался проводить даму домой.
Дама не возражала, хозяева же были только рады, ибо - как
поведала мне перед нашим уходом именинница - "сейчас у Сюзанны
трудные дни!", так что вышли мы из подъезда вдвоем и мне
пришлось сразу же взять ее под руку, ибо - что поделать, но моя
спутница не очень твердо стояла на ногах. И вот так, под руку,
мы шли с Сюзанной мимо ограды старого городского парка, когда-то
давно бывшего монастырским садом, парк был погружен во тьму, на
нашем же пути изредка попадались неяркие фонари, отбрасывающие
на усыпанный листьями асфальт низкие и отчего-то гофрированные
конусы света, Сюзанна молчала и только часто вдыхала в себя
свежий - что естественно после прокуренной квартиры - ночной
воздух, я чувствовал локтем ее тело, то бок, а то и мягкую,
довольно полную, как мне показалось, грудь, жила она неподалеку,
в нескольких кварталах от приятеля с приятельницей, и, миновав
парк, мы вышли на сонную ночную улицу с почти отсутствующими
светляками окон, лишь все те же фонари, только уже не желтые, а
молочно-белые, люминесцентные, ровно горели по обочине, наполняя
воздух негромким гулом.
К этому времени мне уже не казалось, что поступь моей спутницы
нетверда, нет, нормальная походка чуть подвыпившей в гостях
женщины, а вот и ее дом прямо перед нами, в тихом темном
палисаднике, вход в подъезд со двора, третий, если идти по
часовой стрелке, но не надо искать никаких мет и знаков, это
просто то, что запомнилось, третий подъезд, если идти по ходу
часовой стрелки, а если против, то - соответственно - второй,
ибо в доме всего четыре подъезда, квартира, в которой она живет
с теткой, уехавшей сейчас на побывку к дальним родственникам в
странный город Карталы, находится на четвертом, предпоследнем
этаже, что я узнал именно в этот момент, ибо внезапно Сюзанна
пригласила зайти к ней и немного выпить на ночь, совсем при этом
не смутившись, а как бы давая понять, что я вправе отказать, но
не предложить она - по только ей известным причинам ( и кто
знает, входило ли в эти причины упомянутое фиаско недавнего
романа) - не может.
Я не отказался и вот тогда-то узнал, что квартира находится на
четвертом этаже, номер не имеет никакого значения, значение
имеет дверь, точнее, замок, еще точнее - ключ, который Сюзанна
долго не может отыскать в сумочке (сделаем скидку на усталость и
алкоголь) и суетливо перебирает в ней все те забавные мелочи,
которые так много могут поведать любопытному и пытливому
взгляду.
Но вот ключ найден и вставлен в замок, два плавных оборота
вправо, дверь открывается, и меня впускают в прихожую, где уже
включен свет и видна вешалка с печально поникшим тетушкиным
драповым пальто, которое она оставила дома, отбыв в таинственные
Карталы, и с какими-то еще, совсем уже не запомнившимися мне
вещами, что, впрочем, и неважно, ибо это не что иное, как
обрамление интерьера, ночная декорация, миновать которую можно
очень быстро - пройдя в большую комнату, куда и приглашает меня
Сюзанна и где я нахожу такие вещи, как круглый стол некрашеного
дерева, полированный сервант-горку, да еще замечательный диван с
высокой спинкой, зеркалом и полочками, на которых тетушкиной
рукой нежно расставлены дважды по семь слонов, а напротив
замечательного дивана, зажатое с двух сторон одинокими
разнокалиберными стульями, возвышается резное кресло, которое
(будем считать так) намного старше и круглого стола, и
полированного серванта-горки, да и замечательного дивана с
зеркалом и полочками.
На сиденье кресла брошена старая волчья шкура, и я блаженно
забираюсь в него с ногами, думая, что если чего и не хватает мне
сейчас, то лишь камина, но откуда взяться подобной роскоши на
четвертом этаже ничем не примечательного дома? Да ниоткуда, и я
успокаиваюсь на том, что хватит и двух рядов слоников, два по
семь, итого четырнадцать, у левого вожака обломаны бивни, правый
цел, но у следующего за ним нет хвоста, мне хочется взять их в
руки и ощутить тепло камня, ведь они должны быть сделаны из
мрамора, белого, чуть просвечивающего, но тут входит Сюзанна, и
в руках у нее бутылка сухого вина и два бокала на тонких ножках.
- Показать тебе квартиру? - внезапно спрашивает она.
Я соглашаюсь, и она горделиво, будто мы находимся в Версале или
в Сан-Суси, проводит меня по комнатам. Вот тетушкина (совсем не
странно, что она уехала в Карталы), а вот и ее - узкая длинная
комната, зашторенное окно, большой, разложенный диван,
простенький книжный шкаф, два легкомысленных кресла, стола нет,
а вот и кухня, вот туалет (подожди, говорю я, почувствовав
непреодолимое желание опробовать непристойно подмигивающий
унитаз), а вот ванная (опустим запамятованные детали). В общем,
ничего необычного, старая, запущенная квартира, в которую я
невесть зачем забрел в этот поздний час, ведь даже если уйти
немедленно, то добраться до дому смогу или на такси, или пешком,
а если просидеть еще час или два, то лишь пешком, ночное такси -
роскошь, никогда не виданное чудо, загадочное порождение дурной
фантазии, колеблющейся на зыбкой грани между явью и сном.
Сюзанна чувствует, что мне не по себе, и, стараясь быть
гостеприимной хозяйкой, вновь зовет в большую комнату, где я
снова устраиваюсь на старой, тертой волчьей шкуре,
собственноручно выделанной много лет назад еще дедом Сюзанны -
ведь надо о чем-то говорить, вот я и выслушиваю подробный
рассказ о деде и бабке, да еще с показом старых фамильных
фотографий, наклеенных на пожелтевшие от времени паспарту, а вот
и отец с матерью, но все это несущественно, абсолютно
несущественно в этот ночной час, почти десять лет назад, в
темный сентябрьский ночной час, когда я попиваю из высокого
бокала на тоненькой ножке кисловатое сухое вино, в то время как
Сюзанна развлекает меня байками и сама, по-моему, плохо
представляет, зачем затащила меня в гости. Конечно, от
одиночества, конечно, из-за фиаско романа, конечно, оттого, что
хочется еще выпить, да и тетушка в отъезде, но мне-то от этого
не легче. Но - с другой стороны - что меня заставило принять ее
приглашение и подняться на четвертый этаж? Разве не почти то же
самое?
- Еще хочешь? - спрашивает Сюзанна, когда мы допили вино и я
поставил бокал на круглый старый стол некрашеного дерева.
- Нет, - говорю я, - да и пора мне, наверное.
- Уже поздно, как ты будешь добираться?
- Ногами, - смеюсь и встаю с кресла.
Она молчит, она смотрит на меня потерянно и выжидающе
