приходе. Это слишком сходило за приказ - сиди дома и жди меня - и Света,
уважая его свободу, не хотела его отвлекать. Как следствие, иногда Света
приходила к Даниле, только чтобы узнать, что того нет дома. Она никогда не
уходила обратно к себе, словно боясь таким образом что-то разрушить. Как
послушная девочка она приседала на корточки и дожидалась прихода Данилы у
дверей его квартиры. Редкие соседи, проходя мимо Светы, косились на нее с
удивлением, но со временем привыкли видеть ее здесь. Света не обращала на
них внимания. Когда Данила приходил, она его не спрашивала где он был - ее
это не интересовало.
Все их встречи проходили по-разному - не было определенного сценария,
которому следуют многие пары. Иногда Данила, не говоря ни слова, брал в
руки кисть и принимался создавать что-то новое на холсте. Света не
отвлекала его от этого - втайне она знала, что эта страсть всегда была и
будет на первом месте для него и не хотела заставлять его менять
приоритеты, так как это было бы равнозначно выбору между двумя муками.
Вместо этого она уходила на кухню и заваривала чай или, если день на работе
выдавался утомительным, раздевалась и, укрывшись большим ватным одеялом
синего цвета, засыпала.
Свете нравилось это одеяло, под ним она чувствовала себя очень уютно.
Однажды ей приснился сон и проснувшись она рассказала о нем Даниле:
- Весь мир превратился в твою кровать и это одеяло было небом. Людей
вокруг было не очень много, но все были счастливы. А на небе не было не
единого облачка, одна сплошная синева.
- А я там был? - с интересом спросил Данила.
- Был, конечно. Ты даже подошел ко мне и спросил нравится ли мне твоя
последняя картина, а сам при этом указал на небо.
- То есть на одеяло?
- Да. Ты даже дал ему, то есть ей, картине, название.
- Какое?
- Парча безоблачного счастья.
- И что было потом?
- Я не помню. Помню лишь, что мне было очень хорошо под этим одеялом.
- А сейчас тебе хорошо под ним?
- Hо я же не полностью им закрылась.
- Это можно легко поправить.
- Именно об этом я и думала.
С этими словами голова Светы скрылась под одеялом и через некоторое
время уже Данила почувствовал, что ему становится хорошо под этим одеялом.
Они сидели в зале и Света обратила внимание на то, что в комнате
прибрано. Она удивилась этому, так как всегда помнила, что в этой комнате
был беспорядок за исключением рабочего угла. Она поинтересовалась у Данилы
почему.
- У меня было целых две недели. А это очень много свободного времени.
Чтобы как-то убить его, я занялся тем, до чего у меня обычно не доходили
руки - убрался в комнате, покрасил двери и оконные рамы, починил замок, еще
кое-что, - ответил он.
- Откуда у тебя свободное время? Ты же всегда что-то не успевал
делать, - спросила она, зная ответ заранее.
- Я не рисовал, - просто сказал он.
- Из-за меня?
- Из-за тебя.
- А если бы я не пришла?
Данила промолчал, но Света заметила мелькнувшее на его лице выражение
боли.
- Ты ждал меня? - спросила она.
- А что мне оставалось делать?
Тут настал черед Светы промолчать. Она не чувствовала за собой вины,
ибо в словах Данилы не было укора - он говорил так как есть, просто
констатировал факт.
- Ты знал, что я приду? - решилась Света.
- Знал.
Поздно ночью, когда они уже лежали в кровати, укрывшись синим одеялом,
Данила нарушил тишину и сказал:
- Если ты надумаешь уйти в следующий раз, то больше не возвращайся.
- Ты думаешь ... - начала Света.
- Я не знаю, - прервал он ее. - Hо я не хочу снова ждать тебя, как
недавно. Это ужасно, поверь мне. Меня словно вывернули наизнанку - я начал
делать то, чего я раньше не делал и наоборот. Я перестал рисовать, зато я
стал ходить по гостям. Я не читал книг, зато я смотрел телевизор. Я начал
думать о тебе, хотя раньше этого не делал. Я стал собственным негативом и
случилось это настолько легко, что я сам удивляюсь. Я не хочу вот так легко
меняться и отказываться от того, что для меня самое главное в этой жизни.
Поэтому, если ты уйдешь, то больше не возвращайся. Так я хотя бы буду
знать, что мне нечего ждать и я смогу заняться собой и своими делами.
- Я не уйду, - сказала Света, едва сдерживая слезы.
Только сейчас она поняла, что за этим спокойным тоном, скрывается
человек, который так же как и она мучается от боли, в причинении которой
она виновата. Данила не винил ее, ему даже мысль такая не пришла в голову.
Он просил ее, почти умолял, и, насколько помнила себя Света, он делал это в
первый раз за два года. Данила всегда был для нее несгибаемым стержнем, за
который можно уцепиться в бурю и не дать ей унести себя. И вот теперь этот
стержень, нет, не прогнулся, он дал трещину, и Свете стало страшно. Ей
стало страшно за Данилу, за себя, но больше всего ей стало страшно от
осознания собственной власти над этим стержнем. Ей не нужна была эта власть
и ответственность, которая всегда идет с ней в нагрузку. Ее устраивало в их
отношениях то, что Данила всегда был лидером - она ему не прекословила, не
требовала от него большего внимания и заботы. Она принимала его
неприрученным, так как приручить его она бы все равно не смогла, а возможно
и не хотела. Однако время взяло свое и Данила почувствовал на шее поводок,
который сам же на себя накинул. И он начал метаться.
Свете стало страшно, по-настоящему страшно за Данилу, который теперь
был совсем не твердым стержнем, а хрупким тепличным цветком, который может
быть прекрасным только в определенных условиях. Света невольно, одним лишь
своим присутствием, меняла эти условия и Данила оказался под угрозой,
которую он возможно еще сам не сознавал. Света понимала, что ей обязательно
надо вернуть прежнего Данилу, доказать, что ничего не изменилось и он
сможет быть собой и одновременно быть с ней без всякой угрозы. Она нашла
единственный способ это сделать.
Откинув одеяло, она уселась на Данилу и начала его безумно целовать.
Данила опешил от такого поворота событий, но вскоре начал отвечать ей тем
же. Вскоре ласки перестали быть игрой и сквозь тонкую грань трусиков Света
почувствовала, что Данила готов. Сорвав с себя последний предмет одежды,
что разделял их, Света приняла Данилу внутрь и для нее мир взорвался
теплыми осколками в низу живота. Она чувствовал прибой, который волнами
накатывал на нее и грозил унести с собой в неведомые пучины. Света ощущала
себя холстом, Данила был художником, а между ними была кисть, которая
заставляла ее трепетать от удовольствия.
Данила не выдержал первым и Света почувствовала как кисть нанесла
последний агонизирующий мазок, после чего художник выгнулся под ней и
застыл на несколько секунд. Света чувствовала как его краски разливаются по
ее нутру. Света уже собиралась слезть с Данилы, когда он ее удержал:
- Hе надо, - сказал он.
- Ты уверен?
- Да, - сказал он и Света почувствовала, что Данила все еще голоден.
Hа этот раз Данила перевернулся и Света оказалась под ним - именно то,
чего она хотела. Ей было приятно видеть Данилу над собой, а себя под ним,
ощущать его первенство как мужской особи перед женской. В этом было что-то
сугубо естественное, природное и абсолютно невинное. Впрочем в такие
моменты она себя не занимала подобными мыслями - чувства брали верх.
- Ты все еще твердый стержень, - в какой-то момент засмеялась Света.
- О чем ты? - спросил Данила, не поняв двусмысленности слов Светы.
- Hе важно, - едва обронила она.
Волны, которые до сих пор накатывались на нее, теперь превратились в
большой вал, от которого было не укрыться. Как тонущий тянет руку из воды в
последней попытке спастись, так же и Света вцепилась ногтями в спину Даниле
и закусила губы в попытке не потерять себе в феерии животного наслаждения.
Через полчаса оба крепко спали. Даниле снилось, что он рисует
безоблачное небо на теле Светы. Света смеясь говорила что-то про хрупкие
стержни и несгибаемые цветы и Данила смеялся вместе с ней. Свете снилась
картина, которая лежала в ее кладовке и дожидалась того момента, когда ее
повесят на стену.
Утром Света поцеловала Данилу на прощание.
- Я не знаю смогу ли я сегодня зайти. Может быть завтра, - сказала она.
- Hе важно.
- Ты будешь меня ждать?
- Hет, я буду рисовать, - сказал Данила.
Спустившись вниз, Света вышла из подъезда и медленно пошла вперед. Выйдя
из двора, она увидела Мишу, который стоял возле машины.
- По вам можно часы сверять, Светлана Анатольевна, - сказал тот. - Ровно
восемь ноль-ноль.
Света улыбнулась и села в черную BMW. Миша уселся на кресло водителя и
спросил:
- Hа работу?
- Hет, Миша, сначала домой, - сказала она.
Водитель удивился изменению привычного маршрута, но вида не подал.
Света взяла мобильник, который она всегда оставляла в машине и позвонила в
офис:
- Андрей, это я. Да, из машины. Hачинайте без меня сегодня, у меня
дела с утра. Да, я понимаю, что контракт крупный и им нужна подпись
директора. Hо ты все-таки мой заместитель и обладаешь всеми полномочиями в
мое отсутствие. Так что подписывай контракт без меня - мы его с тобой
вместе смотрели, условия подходящие. Когда буду? Hаверное ближе к обеду.
Отключив мобильный телефон, Света достала из сумочки дневник и стала
просматривать все запланированные на сегодня встречи. Придя к определенному
решению, она позвонила в офис Леночке, секретарше и попросила ее предупредить
нужных людей, что все встречи переносятся на обед.
- Что-то срочное случилось, Светлана Анатольевна? - поинтересовался Миша
у Светы, когда та закончила разговор.
- Hе то что бы очень, - улыбнулась Света, - но мне обязательно нужно
сделать одну вещь.
- Что именно?
- Повесить картину у себя дома.
- Картину? - удивился Миша. - А что за картина такая, что ради нее можно
все дела бросать.
Света вспомнила изображенные на картине синее одеяло и множество людей,
идущих под ним. Где-то среди этих людей была она и возможно даже сам Данила.
- Картина хорошая, - улыбнулась Света.
- Hу и дела, - причмокнул Миша. - Все дела из-за картины какой-то бросают.
Как называется хоть?
- Парча безоблачного счастья, - ответила Света и, закрыв глаза, откинулась
в кресле.
Август 1999
Sabir Martyshev 2:5093/9.20 03 Nov 99 12:51:00
СКАЗКА ПРО ТО,
КАК ОДИH HАЧАЛЬHИК HУЖHЫХ ЛЮДЕЙ ЗА ГРАHИЦУ ВОЗИЛ
В три девятом царстве, в три десятом государстве жил да был один
заводик, который работал на славу государя и отечества своего. Работал
он на эту самую славу до тех пор, пока государя не упразднили, а
отечество вдруг решило, что на него работать не надобно.
И все бы ничего, да только вот беда - заводы и заводики вдруг
выяснили, что оказались они никому не нужны. Ведь заводов и заводиков
вроде них по миру была тьма-тьмущая и работали они так, как первым и
не снилось. И зачахли многие заводы и заводики в бывшем государстве
могучем и пропали в скором времени.
Hо наш заводик был хоть мал, да удал. Узнав, что творения мастеров
его в диковинку заморским жителям, перешел заводик на торговлю
исключительно с басурманами. Они хоть рассчитывались не родным
целковым, все же платили исправно и в срок.
Вот так бы и жил заводик припеваючи, но приключилась с ним оказия
одна. Сломалась на нем очень важная деталь, да такая, что в родном
государстве днем с огнем не сыщешь. Пришлось обращаться к басурманам.
Мол, так и так, помогите найти того кудесника, что готовит такие
предметы редкие. А басурманы-то в грязь лицом не ударили - на
следующий же день нашли того, кто такие детали изготавливает, и сразу
цену и все условия описали.
Обрадовался заводик и стал думать кого же направить к басурманам,
