9. Как Хрюша сломал ногу.
Я взял его зимой, к весне он поправился, и с хвостиком стало хорошо,
торчал такой забавный толстенький обрубок, и хрюкать перестал, и глаз
слезился все реже... В теплые апрельские дни я начал выпускать его на
балкон. Он сидел в той дырке, в которую проползают все взрослые коты, и
прыгают на козырек мусоропровода. Хрюша весь находился на балконе, а голова
выглядывала наружу. Я знал, что он не осмелится прыгнуть, слишком мал, и
спокойно оставлял его привыкать к внешней жизни. И в тот день он с
любопытством смотрел вниз.
Подъехала мусорка, я не обратил на это внимания, потому что Хрюша не раз
видел эту машину сверху. Но сегодня что-то произошло с мотором, он коротко
натужно взревел, а крышка бака громко лязгнула. Хрюша в одно мгновение
оказался в комнате, и стоял на трех лапах, а четвертую, заднюю правую,
поджимал к животу. В момент испуга нога оказалась в щели между досками, он
рванулся... Кость восстановилась быстро, через две-три недели он уже ступал
на ногу, но кот не человек - ему предстояло прыгать и убегать от сильных и
быстрых котов, нога должна была быть как новая... Он просидел дома до
августа.
Не раз, сидя с ним на коленях, я размышлял о том, как быстро происходят
непоправимые вещи, словно жизнь состоит из плоскостей и граней, и пока
ползешь по одной из плоскостей, все ничего, но вот достигаешь ребра, одно
неуловимое движение и все меняется. Лязг - и хруст, стук и крик... И Хрюша
стал другим котом - он выпал из своего времени.
Когда он снова появился на улице, такой же быстрый, нервный, каким был с
детства, то не сумел вжиться в нижнюю жизнь, остался там чужим. Он был
сильным, напористым и злым, он старался - я видел, как он старается, и
страшно устает, словно, спрыгнув с балкона на землю, попадает на чужую
планету... Нет, там не все чужое - были дружественные нам коты и кошки,
которых он понимал, а других боялся, но понимал тоже, попадалась интересная
еда у мусоропровода... вообще была естественная для этого комочка мышц и
нервов жизнь. И все-таки, ему тяжело быть вольным котом, а стать домашним
он тоже не смог. А я, сидя рядом с ним, думал о себе, что мне не нравится
быть человеком, и котом не могу стать, хотя все время пытаюсь.
И вот, Хрюша бежит к нам, он потолстел к зиме, такой лоснящийся черный
поросеночек в бархатной шубке, с лихо торчащим вверх обрубком хвоста.
Страшно озабоченный, подбегает ко мне, что-то взволнованно объясняет...
Надо сказать про эту Хрюшину особенность - он разговаривает, произносит
фразы, иногда целые речи, особенно когда бежит со мной от девятого по
дорожке и ему хочется рассказать мне все, что произошло вечером, и ночью, и
утром... Мы так давно не виделись, столько за это время всего было! В его
текстах нет слов, зато масса разных звуков, некоторые похожи на короткий
лай, другие на громкое мурлыкание... длинные периоды, произнесенные со
страстью. Я говорю ему - "Хрюша, конечно, да, конечно! Я понимаю тебя!"
10. Хрюшин порядок.
Еще не зима, еще не конец, еще не начало стремительного спуска в темноту
и холод... Сегодня на листьях снова Макс. Я сразу сую ему кусочек мяса с
лекарством от глистов. Он кашляет, эти твари проходят через легкие, прежде
чем развиться в кишечнике. То ушные клещи, то какие-то вирусы... я не
успеваю поворачиваться, мои дикие звери хватают заразу направо и налево,
только успевай... Но главная опасность - люди. Потом собаки. Только потом
болезни. С людьми мне все ясно. Я о них много передумал всякого, можно
сказать, переболел, и больше не хочу говорить. О собаках тоже говорить
неохота, я помогаю им, но требую дружелюбия. Немного погонять кота никто не
запрещает, но не кусать и не душить! Почти все понимают мои правила, а с
теми, кто не понял, приходится разговаривать отдельно.
Макс моментально глотает мясо с отвратительно горькой начинкой, и еще
облизнулся. Тут же отчаянный вопль - опаздываю?! - появляется Люська,
глазки блестят от алчности, но время упущено. Впрочем, отнять у Макса не
удалось бы - мясо! Все, что угодно Люська может отнять у Клауса и Макса, но
только не сырое мясо... Люська припустила за нами, не забывая кокетничать с
Максом, пихая его боком на ходу. Макс не понимает таких тонкостей, он
относится к Люське по-товарищески, может огреть лапой, но не выпуская
когтей. Они часто сидят рядышком и облизывают друг друга.
Вот Алиса, Клаус, Хрюша, Костик, о котором я еще ничего не сказал...
толкаясь бегут гурьбой вверх по лестнице, и я, спотыкаясь, проклиная
возраст и коленные суставы, спешу за ними. Мы должны промчаться, пока не
появился кто-нибудь из соседей. Вот, наконец, наш закуток, и дверь. Из
передней в кухню ведет узенький коридорчик, тут наш хозяин и повелитель
Хрюша. Он вообще считает себя хозяином дома и всем указывает, что можно,
что нельзя. А в этом коридорчике он торжествует, настало его время! Все
бегут, спешат на кухню к мискам, только Хрюша сидит в самом узком месте и
не торопится - он раздает оплеухи. Направо, налево... Все стараются быстрей
проскочить, ускользнуть от Хрюшиных крепких лапок, но не тут-то было! Хрюша
редко промахивается. Иногда возражает Макс, он встает на задние лапы и
беспорядочно машет передними, он возмущен... Но Хрюша бьет ловко и точно, а
на Макса напирают те, кому попасть на кухню важней, чем восстанавливать
справедливость; они безжалостно пинают Макса, и он, наконец, сдается,
увлекаемый потоком. Вбежав в просторное помещение все тут же забывают про
Хрюшин порядок и бросаются к еде.
Здесь, несмотря на роль хозяина и распорядителя, Хрюша почему-то
оказывается последним. Как дело доходит до мисок с едой, - он сзади всех,
беспомощно бегает за широкими спинами и кричит. Его никто не обижает из
больших котов, просто тихонько, незаметно оттесняют: ты наш, но не лезь в
серьезную компанию. В мелких стычках ему дают возможность отвести душу, и
терпят оплеухи на кухне, но как дело серьезней, его словно и нет! Это
страшно возмущает его, он бежит за поддержкой ко мне, у него обиженный вид,
курносый носик наморщен... Он сидит на коленях, бьет обрубком хвоста
направо и налево и недовольно ворчит. Я глажу его и успокаиваю - "ничего,
Хрюша, еще найдется кошка, которая тебя оценит... " Алиса любит его и
жалеет, облизывает, когда Хрюша позволяет ей; если он сильно раздражен, то
может и оплеуху залепить. Она только потрясет головой и не ответит, хотя
может хлестнуть незнакомого кота, есть еще сила у старой кошки.
Хрюша для нее сынок-неудачник, хотя, может, вовсе не ее сын.
Хрюша начал наводить порядок недавно. Раньше он молча возмущался суетой и
шумом в его владениях, а теперь приступил к делу. С детства на улице ему
приходилось хуже всех, его профиль вызывал недоумение даже у видавших виды
- маленький, но не котенок, хвост вроде бы есть, но очень уж короток... и
ведет себя странно - бегает, кричит и говорит на особенном языке. Тогда еще
главным был Вася, большой серый кот с белыми щеками. Вася бросался на Хрюшу
без предупреждения, молча, и загонял в какую-нибудь щель. Поворачивался и
уходил, и на морде у него было что-то вроде насмешки. Он забавлялся! А
бедный Хрюша мчался во весь дух от Васи, жалобно визжа, выпучив глазенки, и
за ним стелилось, блестело на солнце полной радугой облако мокрой пыли...
До ночи просидев в душной щели, он выползал наружу... или не выползал, я
находил его по жалобным стонам под балконами первого этажа, в узких щелях,
среди битого стекла и всякого мусора, и долго упрашивал выбраться ко мне...
Это продолжалось месяцами. И вдруг в один из дней Вася, коротко глянув на
Хрюшу, отвернулся. Ему стало скучно... но главное, он признал, что
существует такой странный кот, имеет право быть, и не какой-нибудь чужой, а
наш, значит нужно защищать его от пришельцев так же, как других своих.
Вася был насмешлив, но справедлив... Вырос Хрюша, стал быстрей и ловчей
старого Васи, но до сих пор, как увидит, останавливается, и осторожно
обходит стороной.
А Васе не до него, он занят своею жизнью; как всякой сильной личности,
коту или человеку, все равно, ему тяжело стареть, но иногда я вижу все тот
же короткий взгляд, и мне чудится усмешка на его изрытой оспинами и шрамами
физиономии.
Что же касается Серого, то когда он появляется, в первый момент на роже
глубокое смирение и сладость. Главное, чтобы я его не замечал. Я и не
замечаю, но стараюсь все же отпихнуть к отдельной миске, подливаю побольше
супа, только бы не лез в общую кучу. Его щербатая физиономия вызывает
оторопь у всех, знающих о его бесчинствах внизу. Там лучше не попадайся
Серому... А на кухне главный я, и не допущу драк.
Если еда вкусна, то раздается рычание и чавкание, все заняты у мисок,
только Алиса, слегка поклевав, садится в сторонке и смотрит на толпу черных
и серых. У нее почти нет голоса, зато звуки, которые она произносит с
закрытым ртом, мелодичны и разнообразны, так она созывает котят. И все это
стадо считает своими котятами, каким-то чудом выросшими и сохранившимися.
Они, действительно, выжили чудом, и каждый, если б помнил и хотел,
рассказал бы довольно печальную историю.
Но они не расскажут, для этого есть я, не совсем кот. Безопасность, еда и
тепло - вот что им нужно от меня. Лучше всего с едой, хотя и плохо. Хуже с
теплом, в подвале теплые трубы... полутеплые... а дома наши батареи еще
холоднее труб, зато есть я, еще одна печка... Еще хуже с безопасностью.
Каждый год у нас потери. Они вольные ребята, но за свободу платят щедро. В
этом году Шурик...
Люди спрашивают - "это ваши?" Непонимание! Они не могут быть мои, они со мной.
Мы помогаем друг другу жить. Они имеют право на дом и землю вокруг него,
тем более, на подвалы.
А вот Клауса и Стива сегодня нет, и это меня беспокоит. Иду искать.
11. Стив.
Темно, камень, земляной пол, кое-где капает вода, шорохи... Тому, кто не
знает подвал, нужен фонарик, а я по звуку скажу, кто идет, по тени, и в
темноте мне спокойней и легче, я знаю, что мои в безопасности. Со временем
я не стал видеть лучше, зато чувствую острей, и, думаю, стал ближе к котам,
чем к людям. А люди сюда просто так не ходят, заглядывают сантехники по
службе, а если застаю других, то с недобрыми намерениями, это точно.
Лучшее, что они могут - кучу наложить, а потом обвинить котов, хуже, если
их волнует мех. Дети - их интересует, что внутри у кота... И потому мне
никогда нет покоя.
Зову своих длинным свистящим звуком - "с-с-с-с-с..." Какая-то тень,
мягкий прыжок, и появляется длинный совершенно черный кот, никакой тебе
желтизны и коричневых пятен. Стив. Смотрю, не хромает ли он, я каждый раз
смотрю. Правую заднюю собрали из мелких кусочков, кость была размозжена.
Пришлось держать его втроем пока дали наркоз, усыпили, сделали разрез... И
остановились - кости нет, черно-багровая каша с розовыми крапинками... Но
кот не может без ноги, и мы собрали розовую костяную крошку, обломки,
слепили мясом и кровяными сгустками, перевязали все это медной проволокой,
и зашили. Принесли домой. А время было весеннее, и кот, очнувшись, тут же
захотел на улицу, к кошкам. До этого мотоцикла, который сшиб его, у него
только-только развернулась любовная история, и ему обязательно нужно
договорить. Нога перевязана, поверх повязки штанина, подвязанная на животе,
а он скачет на трех ногах и требует свободы! Несколько ночей я уговаривал
его, гладил, укладывал к себе на одеяло... Он терпел минут пять, а потом
снова к двери, я за ним... Так я выдержал неделю. А потом он сбежал, и я
отправился его искать. Вечер, апрельский ливень, молнии - и вдруг отчаянное
рычание и визг. Схватились два кота, катаются по земле, дождь сечет их,
шерсть прилипла к телу... Один - Вася, наш главный, светло-серый могучий
кот, второй... черный, тощий как скелет, но бьется отчаянно и не уступает.
Это Стив в своей клетчатой штанине - сипит, отплевывается от льющейся
сверху воды, дышит с хрипом, но не сдается. Вася тоже изрядно потрепан.
Кое-как разнял их, притащил своего домой. Что же будет с лапой?.. Долго не
