талдычит безгрешную истину, без силы и страсти, обречен на скуку топтания
на месте.
93. Пятнадцатое, чувствую землю...
И выщербленный асфальт, и старую седую траву... Кошки ночью сидели дома,
и Сережа тоже. Он щурится - ничего особенного, подумаешь, переночевал...
Сегодня кастрюлька каши с салакой. Серый полез к миске, Хрюша ему по морде
- р-раз!
Люська с другой стороны - два! Он встряхнулся, присмирел, покорно ел то,
что ему позволили съесть, вылизал миску и огляделся. Батюшки, окружен со
всех сторон! С одной Клаус вылизывает кастрюльку, с другой Макс, моется и
поглядывает на своего врага, в присутствии нас он смелеет... тут же горячо
любимые кошки, довольно дружелюбный и славный Костик... А сзади стою я,
непонятное существо - то кормит, то гонит или требует невозможного... Он
сидит, боясь шелохнуться... и я вижу блаженство на его изрытой шрамами
морде!.. Он в теплом доме, его не бьют, подумаешь - шлепнули... и даже
кормят!..
А потом Люська качалась на моих ботинках и блаженствовала не хуже Серого.
На подоконнике распустил брюхо Клаус, в глазах пристальный блеск. Ждет,
когда Люська дойдет до кондиции. Алиса, уже нет сомнений, решила доказать
нам свою удаль - котята будут! Насчет Люськи есть сильные подозрения...
Отчего же тогда заинтригован Клаус? Может, коты обожают беременных кошек?..
Макс занялся Костиком, который всегда под рукой. Тот пытается возражать -
сколько же можно... но дружба прежде всего.
Все замирает в доме и за окном. Люська устроилась на моей рукописи,
притих и Макс, лежит рядом с Костиком, лапой обхватил своего дружка, оба
дремлют.
94. Шестнадцатое, минус восемь...
И то, и сё... Ветер обжигает лоб, под ногами снова нет земли, или она
меня не узнает?.. Из подвала выкарабкался возбужденный Хрюша, от его
длинных фраз остались окончания. Внизу нахожу бесстрашно разгуливающего
Макса, а как же Серый?.. Что произошло?.. Вижу, перегородка, возникшая
недавно, повалена, с той стороны бьет дневной свет, льется вода, она всегда
откуда-то льется и уходит в землю, когда-нибудь дом дрогнет и поплывет...
Зато южной двери, что вчера была заперта, да еще и с глазком, просто нет,
снята и унесена! И снова тихо, только гуляет ветер. Были люди и ушли, а я
так и не понял, что происходило. Со временем все больше таких событий
вокруг меня - что-то происходит и кончается, прежде, чем я понимаю, зачем и
почему. Жизнь задевает и бьет нас - мимоходом, походя, не оглянувшись...
Страшные звери люди, я боюсь их. Но в конце концов, все кончилось, и мои
ребята снова на своих местах, в уголках, щелях и на теплых трубах. Остатки
кефира разбавил теплой водичкой, накрошил хлеба, и ели с удовольствием. В
коридоре нашел баночку супа, прокисшего, но вполне сносного, и мы принялись
за суп. Проходя мимо одной из картинок, я заметил, что черное слишком
черно, а белое - бездумно бело, и не отвечает на вопросы отблесков,
разбросанных там и тут, ищущих своего начала... Приехала мусорка, гудит и
рычит, коты торопливо моются и спешат к ней. Сегодня воскресенье.
Мой узкая тропинка вдоль дома, по ней я хожу в подвал, покрылась тонкой
корочкой льда, очень опасной - стоит поскользнуться, как ударишься головой
о стенку дома, пористый красный кирпич. Подо льдом вижу серый теплый цвет,
это показался камень. Теперь будем ждать, когда над деревьями начнет
роиться, мерцать коричневато-красное сияние. Тогда зима окончательно
потеряет вес... Снова нет Стива. Предложил вареную картошку Серому, он
понюхал и вежливо отказался.
Похоже, до сих пор потрясен вчерашним приемом. Подбежал новый подвальный,
серо-белый лохматый кот и мигом слопал картошку. Я же говорил, он долго не
продержится. Я бы дал ему супа, но Серый отнимет. Через полчаса Серый сунул
рожу в форточку, а я побежал вниз, налил супа новому бедняге. Он с
жалобными вздохами влип носом в консервную банку, она бывает вылизана так,
что сияет почище лампочки.
На коврике Макс с Костиком тоскуют, песен не поют, и даже бросили свою
странную любовь. Хрюша залег и спит на заповедном месте, свернулся так, что
не знаешь, где голова, а где куцый хвост. А я хожу и смотрю. Главное -
смотреть, а не размахивать руками. Посматривать, поглядывать, переходя из
темноты к свету, а писать... Это момент - написать, когда все усмотрено.
Вот здесь должно быть пятно! И поставил пятно... А у Клауса глаза ревнивые,
завидущие, он не хочет, чтоб вокруг меня толпились коты и кошки. Только он!
Что я могу сделать! Время от времени подхожу к нему, глажу и говорю, что он
все равно мой самый лучший и красивый кот. И, главное, самый умный! А они
несчастные, бедные, глупые, кто их пожалеет, если не мы с тобой? Но он не
верит мне, я вижу по глазам и ушам. И ему не жаль пропадающих котов и
кошек. И его понимаю, и бросить других не могу...
95. Семнадцатое, минус пятнадцать снова!..
И невыносимо дует, а лед присыпало тонким слоем нежного снега; ветер
закручивает бледные смерчи, перемещает холодные барханы... Предатели все, и
мороз, и снег, и даже эта чертова труба! Согнувшись, передвигаюсь,
проклиная ноги, ветер...
Редкие ветви на зеленоватом, холодном небе... Февраль не уйдет добром,
только хлопнув дверью.
Из подвала - ледяного, доступного всем ветрам и завихрениям, высовывается
трагически серьезный Хрюша с глазами позднего Маяковского. За ним Костик,
за Костиком Макс, с блестящим бандитским зубом и гривастой башкой... В
подвальных черных переходах бело-серый подкидыш, вспомнил вчерашний суп, и
в плач... А вот и Люська, примчалась, моя красавица, хвост задран, глаза
сияют... Мои подозрения все усиливаются, кажется, нам предстоят котята с
двух сторон... Алиса присоединилась к нам в подъезде, шагает шустро, только
живот волочится по ступеням. На второй лестнице устала, отдыхает, мы ждем
ее...
Так я собрал своих, кормил кашей и остатками вчерашнего обеда. Когда
доедали, бесшумно и быстро впрыгнул в форточку Серый, даже не задел края,
особый котовский шик, и давай подкрадываться к мискам. Люська, негодница,
тут же ему пощечину, хоть бы уважала возраст! Он зажмурился, помотал
головой, но скольжение к еде не прекратил. "Поели? Дайте и Сереже тоже! "
Он уплетает так, что посуду мыть не придется.
А в коридоре уборщица и мусорщица, орут на пару, клянут котов за лужи и кучи.
Тут же под лестницей огромное говно, вещь совсем не наших масштабов, что
я не понимаю, что ли! В чем, в чем, а в этом я специалист. Но им наплевать,
люди великая нация, все дозволено!
"Котов ваших надо убивать!".
"Вот-вот, чуть что, убивать... Зачем тогда приручали?.."
"Это не мы!"
А ведь знают, что я встречаю своих и провожаю, и никаких куч не позволю в
общественных местах. Но бесполезно уговаривать, слабый всегда виноват... Их
неприятно удивляет, что каждый зверь имеет свое имя, а не просто "кошка".
Привыкли к кличкам.
Я сижу, вокруг меня мусор, запахи, шерсть, из окна дует ветер, на
лестнице крик, но я спокоен - поели. Что будет завтра, не знаю, и знать не
хочу. Жизнь складывается из моментов, ничтожных движений, мелких усилий...
мы отыгрываем у смерти время, день за днем... чтобы в конце основательно
продуться.
Когда я уходил, меня догнал серый кот с белой мордой, перегнал и
остановился, смотрит. "Вася, живой еще! Все-таки не забываешь наш
десятый... " Худой, и просит есть. Я с радостью вспомнил, что на
подоконнике оставил немного каши с рыбным бульоном. Только б не добрались
наши! "Вася, погоди!" Нашел кашу, выбежал, а его нет. Пошел к подвалу, вижу
- сидит у дверей, значит, не забыл, как мы здесь встречались, разговаривали
о кошках, о погоде... "Каким ты был сильным, помнишь, как с тобой дрался
хромоногий Стив, как ты гонял нашего бесхвостого молодца, а потом признал
его?.. Вася... помнишь Феликса?.. До вас самым сильным был Пушок, его
ударили ножом в шею, рана не могла зажить, он раздирал ее, как только
покрывалась корочкой, потом начала гнить... он долго умирал, вот здесь, в
этой подвальной комнате. И тогда вы поделили власть с Феликсом, и обходили
друг друга, зная, что равны... Вася, Вася, наши усилия поддержать жизнь
уходят в песок, в эту холодную землю. И все-таки, жизнь складывается из
дней, а за день можно и побороться, ты понимаешь это..." Вася вылизал миску
дочиста, стоял и смотрел на меня. Он был сыт, но хотел слышать знакомый
голос. Морда одутловатая, посечена шрамами, он стал даже меньше ростом, чем
был. "Ну, иди, иди..." Он мотнул головой и пошел, и скоро слился со снегом,
как будто и не было его.
96. Восемнадцатое февраля, минус четырнадцать...
Люська и Алиса были заперты дома, в передней лужи и кучи. Алиса тут же
намылилась удрать, спешу найти остальных. Ветер разгуливает в подвале
широким хозяйским шагом. Никого... Костик, правда, нашелся, этот вечно
крутится около дома. Уборщица доложила, что черно-белого украли у той
алкоголички. С плохим настроением я двинулся дальше. Кому нужно красть
щенка у хозяина, хорошему человеку, что ли? Лучшие люди старухи и алкаши...
Наконец, появляется Макс, испуганный, взъерошенный, снова повздорил с
Серым? Дома успокоился, набросился на кашу... А я, проходя мимо одной из
картинок, увидел, что желтый пустоват, груб, и борется с серым, с которым
следовало бы дружить. Так бывает - ничего не видел, и вдруг совершенно
ясно! В хорошей картине каждый цвет и пятно на своей вершине, она чудом
угадана; чуть в одну сторону - тут же катишься к грубости, в другую - к
банальности. Так во всем. Бывают художники, поэты... пока крутятся возле
великих, все пристойно, культурно, умно, разве что пахнет скукой... Но
стоит шаг влево, шаг вправо, поползновение к побегу, как тут же прорезается
пошлость и грубость, видна толстая-претолстая шкура... Одно дело -
перекладывать с места на место хорошее, особенно, если сказали, где искать,
другое - строить неизвестное самому, обращаясь ко внутреннему чувству
равновесия и меры... Рядом со мной Костик, он залез на рукопись и спит.
Макс моется и посматривает в окно.
Как там наши кошки?..
97. Девятнадцатого, минус шестнадцать...
Солнце, ветер, мороз, дружелюбный оскал февраля. Он еще не мертвец. Всем
разбавленного молока... Снег вокруг наших домов тускнеет, выветривается. В
подвале нищий кот просит есть... Понемногу собрал своих, Клаус упорно пасет
Люську, какие-то признаки обнадеживают его. А я не понимаю этих котовских
штук, вижу - живот, и это не радует меня. Вы скажете, какая прелесть, новая
жизнь и прочее, а я знаю, как эта жизнь пробивается; смерть трагична, а
выживание слишком часто продление агонии. Так быть не должно? Согласен, но
чтобы не было, надо приложить силы, и получается - жизнь за жизнь...
Интересно, какие у нее будут котята? Может, и Клаус о том же думает?..
Молодые тем временем веселятся.
Костик, друг всех котов и кошек, затевает игры. Макс тоже хочет
участвовать, он немного взволнован, слюна стекает на густой воротник. Стив
загрустил, хотя не прочь поесть, значит, снова нет спекулянта с дорогой
колбасой? Хрюша на своем тюфячке, морда курносая и упрямая - "все равно
докажу!.." Наши понемногу осваивают девятый подвал, там тише, спокойней,
теплей, и овраг ближе к дому.
В конце дня произошла неприятность с Максом. Не выдержав домогательств,
от него убежал Костик, и Макс решился напасть на Клауса. Навалился всей
тушей, свалил с ног и начал свои непристойные движения... Трудно передать,
как это возмутило Клауса! Он стряхнул с себя Макса как ребенка, и глядя
безобразнику в глаза, заныл своим самым тонким противным голосом. Макс тут
же превратился в плюшевого мишку, в огромного ребенка, струсил, сжался и
спрятался под стол. Я понял, что месть неизбежна, если не вмешаюсь, как
старший кот. Ухватил Клауса за шерсть на спине, рискуя получить удар
железными крючьями. Но Клаус одумался, повернулся спиной и погрузился в
дремоту.
Стив сидит отдельно от всех, на неудобном месте, чтобы подчеркнуть
случайность визита. Как всегда горд, но ему кисло. Каждый год разочарование
