- мечты о богатстве остаются мечтами, и приходится возвращаться в нашу
конуру. Я не в обиде, он заслуживает лучшего, особым умом не отличается,
зато славен своим бесстрашием и железной ногой.
Явилась Алиса и тут же на поиски. Обнюхала, ощупала, обыскала все
закоулки и дыры, ящики и щели... Я понял, что скоро! И начал лихорадочно
строить и предлагать ей возможности, какие только мог предоставить: тряпки
пихал в ящики, освобождал нижние полки в шкафах... Она все это внимательно
исследовала и тут же безоговорочно забраковывала. В отчаянии я обратил
внимание на ящик с обрезками планок и багета, что на кухне, освободил его,
запихнул туда остатки холста, и придумал! - сверху наглухо замуровал и
прорезал дыру в боковой стенке, получилась берлога! Она подошла, изучила,
подумала - и влезла в темноту. Я с замиранием сердца ждал, чем закончится
проба. Наконец, вылезла. Кажется, довольна, во всяком случае, больше не
искала, и ушла. Теперь мне осталось только ждать.
98. Двадцать первое февраля, я - девятый...
Всего минус одиннадцать, но ветер режет кожу. Я невольно ускорял шаг,
пока не задохнулся... Остановился, посмотрел вокруг. Желтовато-белая
замерзшая жидкость, ледяная пустыня, лафа для любителей акварели. Не
природа, а застывший понос! Но встретило меня счастье, если использовать
это непонятное слово. Были все! Хрюша в каких-то перьях, будто вырвался из
лап ку-клукс-клана.... Кошки- вошки, с многочисленными детишками, рыжими,
серыми и желтыми... Даже Стив! А главное - Макс пришел! Не поджидал в
укромном местечке, как он чаще всего делает, не прокрался, трепеща, по
лестнице, а преодолел наш балкон, прошел верхним путем, как взрослый кот!
Зуб тускло мерцает, сам доволен... И среди всех мирно разгуливает Серый,
друг народа, и никто не опасается его.
Тут я очнулся, шагал, шагал и едва не заснул на ходу, во всяком случае,
грезил наяву. Макс не может... Сколько я надеялся, глядя на его попытки
понять совокупность движений, ведущих наверх! И Серый не друг им, бредни!..
Но, действительно, придя, собрал всех, кормил, и Макса тоже, правда, в
одном из подвальных глухих углов... На ветке, что за окном, ворчит сорока,
доносит на Серого, ночью чеченом пробирается на кухню к своей кошке. Сергей
явился с опозданием и начал подкрадываться ко всей компании. Хрюша было
испугался, но я успокоил его, ведь я здесь главный! Он поверил, с гордым
видом прошел мимо Сережи и заехал по ряшке... рядом стоящему Клаусу! Тот не
нашел, что ответить, такие тычки без объявления войны кого угодно смутят.
Тем временем остальные ели и нахваливали - еще бы, пахло хорошей рыбой, а
запах стоит самой еды.
Убежал, дергая хвостом Стив, легко одолел форточку, значит работает
нога!.. За ним Клаус - оглядывая каждый угол и прислушиваясь к шорохам.
Макс наблюдает игру Люськи с Костиком - то, что позволено Костику,
почему-то не разрешено ему...
Хрюша лег на свою подушку. Костик оставил Люську, притих и боком прижался
ко мне. Хотел укусить, но раздумал, дремлет... Люська, наша распутница,
решила проветриться. Снег оседает и глухо хлопает, птица с оранжевой
перевязкой долбит кору. Сорока ругает кота с обожженной утюгом спиной, я
знаю его - из восьмого дома. Красивый котик, но безумный, на коже розовый
сапожок... Слишком много непонятного вокруг нас. Жизнь может быть ужасна,
но должна быть понятна. Кто я?
Урод среди людей? А среди котов? - ущербный зверь, не способный к
мгновенному действию?..
Под балконом в сугробе кувыркается колли с ошейником и обрывком поводка,
неопасная для нас порода, добродушный пес. Я спустился, отстегнул поводок,
- "иначе тебе хана, - говорю, - не понимаешь, где живешь, поймают и шкуру
сдерут заживо..." На балконе в ряд разложены аккуратные кучки, это Хрюша,
засранец-аккуратист, свои дела маскировал снежком. К весне снег прохудился
и Хрюшина работа вылезла наружу... Да, проходя мимо одной из картин, я
заметил, что не получилось. Небо, окно, кот на окне, все само по себе...
Начал с неба, нагло слепящего, и пальцами, пальцами втирал чертову эту сажу
и очень понемногу страшный краплак, от которого, если переборщишь, в жизни
не избавишься...
Спустился к зеленому, вот уж ненасытный, ни с чем не сравнимый по
наглости цвет, растворяющий в себе все тонкости и оттенки, как
нежно-пастельную весну поглощает слепящее лето... Далее, взялся освободить
желтый от бьющей в глаза глупости... развенчать делящую окно полосу, и не
просто погасить - дать ей потрудиться... Но как можно объяснить котовские
эти штучки!..
Забыты кот, окно, якобы деревья, трава... Главное, чтобы свет! - исходил,
излучался, вызывал на откровенный разговор, отражался снова и снова... то
ослаблялся, то вспыхивал, чтобы исчезнуть на границе картины и мира. Чтобы
с первого взгляда стала понятна нерушимая связь вещей. Мир раздерган,
раздрызган, мельтешит и распадается на теряющие значение части, и я - на
куске холста, и вокруг себя - собираю то, что могу собрать. Может, всерьез,
может, игра - на невидимых весах взвешиваю пятна...
99. Двадцать четвертое, плюс два...
Не тает и не тает, ломкая корочка сопротивляется теплу, а рыхлый снежок,
серо-фиолетовый, исчезает на глазах - испаряется. Люблю превращения без
промежуточной стадии стылой воды и чавкающего месива под ногами... Тропинка
моя пока пропускает к дому. Больше всего не хочется шлепать по городским
лужам.
Когда-то я видел кино про оживление мертвых, через них пропускали особые
лучи, труп дергался, извивался... потом открывает глаза и живет снова. Но
недолго - начинается разложение, отваливаются руки и ноги, обнажая бледное
мясо... Многие городские лица кажутся мне ожившими мертвецами, того и
гляди, полезут из них волосы да кишки... Иногда я вспоминаю, что не кот, и
думаю о человеческой жизни, радости это не приносит. Люди считают, что
хотят свободы и власти над случаем, но очень скоро пугаются или устают, и
просят власть или случай - распорядись нами, реши все, и наша совесть чиста
будет!.. Вроде бы третьего не дано - сам решай или за тебя решат, но живи,
как люди живут!..
Не хочу жить, как люди живут, хочу жить с котами!.. Я закончил
человеческую жизнь, отдал долги, и от вас мне ничего не надо, за что бы уже
не заплатил сполна... Пусть наступит другая жизнь, без надежд на людей -
кормишь котов, пишешь картины, и это - освобождение.
Ветки молчат, ветер утих, снег тяжело ухает и оседает... Костик играл с
веревочкой, и убежал. Понедельник, пройдена середина пути, таяние льда
начинается.
100. Вечер, вода и вода...
Вода пузырится, лед тает, моя тропинка не пропускает меня. Иду через
город, смотрю на серые дома, сугробы, лица... какие-то новые дела у них, не
лучше старых, мерзости этой хватит на века... Собрал всех своих, даже Стив
и Клаус ждали меня. Стив гордо шествует, не замечая старика с палочкой,
Клаус решил выждать и залез под лестницу. Хрюша на ходу смазал по ушам
Люське, мстит за свои страдания - кошки не признают его. Сколько раз я
говорил ему, - " не виноватая она, что Клаус присмотрел ее себе, " -
бесполезно, Хрюша не верит. Но каша с остатками жареной печенки отвлекла
его. Ко мне на колени прыгнула Алиса, я чувствую , какой жар исходит от ее
живота. Шерстка мягкая и чистая у нее, и поет красиво, один глаз смотрит
внимательно и спокойно, второй заволокло мутной пленкой. Алиса, мы с тобой
старики.
101. Двадцать восьмое февраля, тихо, светло...
Люська играет с Костиком, тот на ее выпады отвечает уже со злостью -
понимает значение этих гонок. Тренировка перед любовной игрой. Придет
время, появится Клаус, и Костик будет не нужен. Он рычит и кусается
всерьез, она пищит, пытается вырваться... Макс снова оставил дом родной, он
на границе. Незримая полоса между девятым и десятым проходит через
ложбинку, в ней несколько берез; Макс прячется за стволами и наблюдает за
передвижениями Серого. Страшно, дружок? Принес ему еду, сел на сломанное
дерево, он сопит рядом, вылизывая плошку, оглядывается, замирает,
прислушивается... Поел и убегает в сторону девятого.
На кухне рычание и хруст, большие коты обгладывают рыбные скелеты. Хрюша
среди них. Наши привыкли к нему, несмотря на малый рост, особый профиль и
странную речь. И все-таки, он затаил злобу - на кошек, "не дают,
выпендриваются", и на котов - "дылды тупые, особенно этот Серый..." Рядом с
ним Серый перемалывает плавник, торопливо глотает, посматривает на Алису,
та, как всегда, не торопится.
Как только вхожу, Хрюша размахивается и шлепает Серого по толстой морде,
тот вздрагивает, но терпит. Я вздыхаю - "Хрюша, Хрюша...", смотрю на его
курносую мордочку, лобастую головенку... он напоминает мне обиженную
девочку, вовсе не кот... или я - кот, но старше его, старей?..
Вечер, иду от своих, свет бьет из узкой щели между синим лесом и
фиолетовыми облаками. Свет, подчиняясь своему закону, - в природе или на
картине, все равно - по мере удаления от источника свечения, то
ослабляется, то вновь усиливается - волнами, без этого глаз устанет,
соскучится, споткнется или закружится, не захватывая всего пространства...
А это пространство, и все, все вокруг нас - творческие вещи, неважно, кем
созданные; жизнь тоже вещь, дело наших рук, так же, как книга или картина.
Когда говорят о высшей силе, я смеюсь - все, что со мною было и есть,
сделано мной самим, с помощью или противодействием природы и других людей.
102. Плюс один, новая эра...
Я иду, обходя лужи. Около дома никого, и в доме пусто. Вдруг слышу -
слабое попискивание! В кухне, в том самом ящике, который мы одобрили с
Алисой, - голова кошки. Все ясно! Котят четверо, двое серых, один черный, и
рыжий... как Шурик!
Серые, как наш Серый. А черный, как наш Клаус... Тут же является Серый,
прыгнул и устроился рядом с ящиком. Зная, что коты иногда душат котят, я
хотел прогнать его, но не тут-то было. Сидит и смотрит, и, чувствую, будет
стоять насмерть.
Охраняешь, значит?.. Я пришел через час - сидит. Собрался уйти - он на месте...
Из кухни всех вымело - никого, кроме этой счастливой парочки. На балконе
мелькнула тень - кот с коротким хвостом. Впустил Хрюшу, он заглянул в
кухню, увидел Серого и отпрянул, убежал в комнату, лег... Не будет общего
мира у нас.
103. Двадцать шестого, плюс три...
Буйный южный ветер, дым клочьями стелется понизу, серые хлопья, расходясь
по небу, пишут иероглифы, каллиграфически точны, мастерски размыты,
растекаются по влажной бумаге... Из подвала чертиком выскакивает Хрюша,
объясняет то, что я уже знаю. Дома Клаус, который все понял уже вчера, один
из всех осмелился остаться на кухне, только перебрался подальше от котят,
выбрал удобное и безопасное место на полке, и наблюдает. Алиса на месте,
все четверка под брюхом, рядом Люська, то и дело бросается в ящик,
помогать. Алиса спокойна, Люська взволнована, просто сияет, не позволяет
трогать котят - тут же кричит, царапается... Серый на посту, чуть
прищурившись, наблюдает за обстановкой. "Ты напомнил мне Васю... Не бойся,
не трону твоих котят."
Эта парочка, Алиса и Серый, доконала меня. Пусть идет как идет... Я
объявил своим, что теперь мы живем в комнате, перенес туда часть мисок и
вернулся к картинам. Меня злили убогие горизонтали, тихие прелести, вялый
невыразительный цвет! Я настроился, наконец, на дальнодействие пятен,
суровую черноту, подтеки, грязь, и сухой, неистовый, с цепи сорвавшийся
желтый, впитавший деготь и уголь...
104. Первое марта, день открытий...
Солнцу с утра не расшевелить застывшую воду, на ней тонкое стеклышко с
мутно-молочным краем. Новые птицы галдят и суетятся, словно зима позади. Я
не верю, и все мои тоже не верят.
Подойдя к дому, я вспомнил, что давно перестал заходить сзади, как делал
в большие морозы. Там у мусора меня ждал Макс, шел навстречу, это был наш
порядок вещей. Растаял лед, снова замерзла вода, и за домом возник ледяной
бугор, не за что уцепиться. Мы договорились с нашими встречаться у
подъезда, туда тоже выходят подвальные окна, и можно ждать. Согласились
