хорошо. Но если удача не прет, то мы не будем искать причины, а поглядим,
кому на Руси жить хорошо, и чуток подпортим им жизнь для поднятия
настроения. А если и это не поможет, займемся поисками виноватых. "Довели
страну!" - кричат коммунисты демократам. "Нет, это вы довели, а мы
расхлебываем!" - орут в ответ те своим вечным оппонентам. Запутался народ.
Ему бы попроще, попонятнее. Тогда то и выплывает известная
палочка-выручалочка: "Да вот же, евреи виноваты. Глянь-ка, кто у нас сидит
на высоких постах. Не Ивановы сидят! Не Сидоровы!" Нет, чтобы самим год за
годом карабкаться наверх по крутым ступенькам. Гораздо легче плевать в
потолок и винить в своих неудачах происки евреев.
А вспомним-ка библию. От кого пошел род человеческий, а? "Неужели? -
побледнев от ужаса воскликнет ярый антисемит. - Выходит, что мы все... " Но
язык упорно отказывается выговаривать страшное слово. "Да к черту библию! -
мгновенно приходит в голову утешительная мысль. - Ну атеист я, понимаешь, ну
не верю я в бога. Так что я - русский, а ты - как хочешь." Сознание
горделиво успокаивается, причислив сомневающихся к мировому заговору
жидомасонов, а умиротворенный взгляд отыскивает еще не занятые на потолке
места. Затем в руках оказывается гитара, а с губ срываются такие близкие
русскому сердцу строчки:
За углом трамвай упал. Под трамвай еврей попал. Евреи вс°, евреи. Кругом
одни евреи.
"Еврейству тем и хорошо, где народ еще невежествен, или несвободен, или
малоразвит экономически," - справедливо писал в своих дневниках Достоевский.
Поэтому, пока мы поигрываем на гитаре и ждем случая с небес, другие
обходят нас на дистанции. Более упорные, более собранные, более терпеливые.
А у евреев, разбросанных по свету, эти качества. Даже детей русская нация
воспитывает так, как "надо", или вообще пускает дело на самотек. Евреи же
стремятся отыскать у ребенка любые способности, и если находится талант (а
неталантливых детей, как правило, не бывает), то на его развитие бросают все
силы и возможности. Стоит ли удивляться их быстрому взлету? Но мы не
привыкли учиться у других, нам бы все охватить своим умом. Вот и остается
завидовать и кивать на тайное общество жидомасонов. Готовые разорвать любого
империалиста и отдать последнюю рубаху угнетенным неграм Африки, мы не
упустим случая поприжать евреев, подподлить или уколоть обидным анекдотом.
Вот Батесман, к примеру, будет сидеть и ждать товар хоть целую ночь. "Так
ведь и русские ждут!" - радостно воскликните Вы. Согласен, подловили на
слове. Но какие русские пустят клиентов в свой магазин через три часа после
закрытия.
Причем не купить что-то дорогостоящее, а просто посмотреть, в надежде на
возможную, даже мизерную прибыль. Русские наоборот выпрут клиентов за десять
минут до обеденного перерыва, чтобы никто не мешал им выпить чай в спокойной
обстановке, потому что чай - дело святое, а освободившееся время можно
потратить на личные дела. Конечно же, манеры поведения вовсе не зависят от
соответствующей графы паспорта, а от воспитания. Но кому не знакома
следующая картина, когда клиент терпеливо переминается с ноги на ногу, а
продавец полчаса базарит со своей помощницей, а затем, демонстративно
повернувшись спиной, начинает переставлять товар на витрине. Клиенту надо,
пусть ждет! Если он действительно хочет что-то приобрести, значит дождется.
Честно говоря, я не смог бы представить Батесмана в подобной ситуации. Я
догадывался, что подвальчик - это только разбег в его будущей карьере. Но
пункт за пунктом осуществлялся в этом восхождении. Наша покупка была
маленькой ступенькой в гигантской лестнице. Маленьким шажком. И Батесман
сделал его сегодня, а не стал откладывать на завтра. Возможно, через год или
два он станет директором солидного магазина в центре города или членом
правления мощного коммерческого банка. Во всяком случае он не будет стоять
на месте, уповая на милости бога, а возьмет судьбу в свои руки. Я не стал
выбрасывать ненужную уже мне визитку, а сунул в карман. Кто знает, может еще
пригодится.
Глава семнадцатая.
Breaking out (2.)
Breaking out, into the night Breaking out, sheєs taking flight Breaking
out, out in the street Breaking out, gotta break free
Часы негромко тикали на моей руке. Циферблат терялся во тьме. Маленькая
стрелка успешно замаскировалась в начале пути, а большая подбиралась к
восьмерке. Я сидел на холодной крыше длинной восьмиподъездной пятиэтажки, но
только не из кирпича, как мой дом, а из цельных железобетонных блоков. Стены
ее, наверное, отливали лимонной бледностью в лучах почти полной луны. Но я
не решался перегнуться через край крыши, чтобы подтвердить выдвинутую
гипотезу.
Моя рука крепко вцепилась в облезлую раму чердачного окна, наглухо
заколоченного фанерой.
Луна холодно взирала на меня с небес, окрашивая своим сиянием небосклон
вокруг себя в неприятные мертвенно-голубоватые оттенки. Всем своим видом она
показывала, что не забыла нашу прошлую встречу, когда я незванным гостем
вломился на ее территорию. Мне нечего было сказать в оправдание, поэтому я
опустил глаза, предпочитая наблюдать за черными тенями, распластавшимися по
земле.
Около трех часов назад Лаура посадила меня сюда и растворилась в ночи.
Оставалось сидеть и ждать неизвестно чего. А находиться в тревожном
ожидании ох как нелегко. Вечерняя прохлада давно уже превратилась в ночной
морозец, от которого не спасала летняя пакистанская куртка. Под ней
прятались от конденсировавшейся в воздухе влаги мои кассеты, упакованные для
еще большей надежности в коробку. Там же лежал предмет непонятного
предназаначения, сунутый мне наспех Лаурой в последнюю секунду. Хорошенько
рассмотреть его я не успел, но беглый взгляд вызвал ассоциацию с очками для
плавания.
Казалось, я уже отсидел все возможные места. Самое смешное в том, что
ничего поменять к лучшему было невозможно. Я уже осторожно пробовал
проломить проход на чердак, чтобы отдохнуть в уютной тиши и безветрии,
прислонившись к сухим стропилам. Кроме того, в темноте чердака и Луна бы
оставила меня в покое. Но все попытки оканчивались безуспешно. Тихие удары
не в силах были сломить сопротивляемость фанеры, а оглушительные раскаты
грома при полном отсутствии грозы вряд ли понравились бы жильцам верхних
этажей.
Пожарная лестница тоже отсутствовала, обрекая меня на одиночное
заключение без всякой возможности побега к твердой и нерушимой земле. А что
если королева исчезла навсегда? Когда нечего делать, в голову почти всегда
лезут неприятные мысли. Вглядываясь в черноту ночи, я уже представлял себя в
свете завтрашнего дня на глазах у всех случайных прохожих, а особенно
журналистов. Передо мной отчетливо всплыли крайне неприятные газетные
заголовки. "Возвращение лунатиков". "Тому ли учат в ВУЗах?". "Подвиги Ивана
Семенова продолжаются". Я представил себя (почти выпускника престижного
института) в роли знаменитого второклассника и второгодника, и мне стало
нехорошо. А как меня будут снимать отсюда? Неужели за мной пришлют пожарную
машину? А ведь за вызов придется платить.
Но даже не возможные расходы и убийственные статейки в местной хронике
пугали меня больше всего в тягучие часы тишины и вынужденного бездействия.
Если Лаура уйдет обратно в свой мир, то с чем останусь я? Ее голос, ее
легкие шаги уже стали привычкой для меня. Показывая ей город, я сам открыл
немало любопытных мест, куда меня в одиночных путешествиях возможно не
занесло бы никогда. А что теперь? Опять одиночество? С приходом в мою жизнь
таинственной леди я увидел, что кроме четырех стен и далеких стран
существует еще множество интересных вещей и дел. Разве потащился бы я в
одиночестве в театр или куда-либо еще?
Вряд ли! Меня вполне устраивали стены собственной квартиры. И вот, когда
меня оттуда вырвали потусторонние силы, приходилось поворачивать вспять и
тащиться обратно независимо от того, выиграет или проиграет решающее
сражение крохотное воинство белых призраков. Хотя где-то в глубине души я
понимал, что если бы моя жизнь послужила бы Лауре поддержкой в нелегкой
миссии, то мне бы не жаль было немедленно предоставить ее королеве.
Самодовольство? Нет, безысходность.
Безысходность, от которой хочется наплевать на самого себя. Так не
хотелось терять единственного человека, который дорожит тобой не потому, что
ты великий артист, писатель или сильный мира сего, а просто за то, что ты
естьї
ї Черная дуга повернула пространство так, что где-то в неведомом месте
оно сузилось до бесконечно малой величины. Зато количество квадратных
метров, принадлежащих Иннокентию Петровичу, невообразимо увеличилось. Если
бы домком вздумал сейчас пересчитать квартплату, то получившаяся сумма
намного бы превысила оборот самого крупного в городе машиностроительного
завода. При всем происшедшем внешне никто не заподозрил бы, что пределы
скромной двухкомнатной квартиры не укладываются в стандартные параметры. Но
никакие ГОСТы и ОСТы не сумели бы описать до ужаса непонятные действия
невообразимых перестройщиков из запределья.
А перестановки в границах внезапно обрушившихся на Иннокентия Петровича
дополнительных метров хозяина не радовали. Куда-то запропастились книжные
шкафы, кухонная утварь, стол, сервант. В темных глубинах потустороннего
пространства невозможно было отыскать даже обыденного стула. От привычной
обстановки уцелел только диван, на котором и восседал Иннокентий Петрович.
Он то и дело засыпал от нервных перегрузок, все еще надеясь проснуться и
очутиться у себя дома. Диван привалился к стене из черного мрамора с белыми
прожилками, верхняя граница которой уходила в зыбкую серость тумана.
Каменный пол составляла мозаика из неописуемых фигур в самых непотребных
хитросплетениях. Холод камня чувствовался даже сквозь шерстяные носки, а
поднять ноги на диван Иннокентий Петрович не осмеливался. Отправиться на
поиски тапочек Иннокентий Петрович тоже не решался, так как твердо уверил
себя в том, что и диван тотчас же бесследно испарится в мглистой
неизвестности.
Происходящее вокруг могло показаться внимательному зрителю прелюдией к
балу Воланда в небезызвестной пятидесятой квартире. Но окажись в эту минуту
на вышеупомянутом балу сам Иннокентий Петрович, то сборище гостей тьмы
напугало бы его не больше, чем общее собрание ректората, обсуждающее бытовые
проблемы надвигающегося учебного года. Ибо не явились сюда ни
обольстительные ведьмы, ни бледнолицые вампиры, ни мохнатые оборотни, ни
прочая земная нечистая сила.
Готов был Иннокентий Петрович предстать перед судом строгим, но
справедливым.
Но не было никому ни малейшего дела до молчаливого хозяина квартиры,
необъятные просторы которой заполнились черными сгустками с горящими искрами
оранжевых глаз.
Глава восемнадцатая.
Хроника одного заседания.
Пацаны, пацаны, Вы держите штаны, Не кадрите девчонку мою. ("Пацаны", гр.
Ласковый бык).
Всю призрачную массу бесчувственного ко многим проявлениям жизни КХ
наполняло сейчас холодное величественное торжество. За весь долгий период
своего существования далеко не у каждого призрака бывает такой миг, когда к
тебе приковано внимание абсолютно всех сограждан: и значимых, и не значимых.
Волны возвышенных мыслей беспрепятственно пронизывали пространство и оседали
в головах исполнителей, ушедших в глухую оборону у белых крепостей,
собратьев по изыскательной деятельности, отложивших свои непрерывные
