Черный треугольник замкнется и заберет их чувства и эмоции навсегда. Чудеса!
Всего год назад ей и дела не было до мира людей. Во вселенной каждую секунду
рушится, перестраивается, вспыхивает какой-нибудь мир. Почему бы и людям не
присоединиться к этому ряду без начала и без конца? Открыть свой мир,
проведя кольцо через два параллельных она могла и в другой раз. Но она
благодарила судьбу за то, что та раскрыла перед ней ворота чувств и подарила
сердце.
Пока они вместе. Правда, это еще ничего не значит. Нет, значит! Он не
бросил ее, не отвернулся, а принял и помог. Единственный импульсивный
поцелуй подарил ей энергию, позволившую противостоять солнцу. Вернее,
вступить в царство его лучей, стать своей в этом все еще непонятном мире.
Однако, пора приниматься за дело.
- Слушайте нашу задачу, - возвестила королева. - Пусть каждый узнает свое
место.
Один за другим, туманной очередью, такие разные и все же чем-то схожие
призраки подлетали к Лауре и, получив таинственные указания, возвращались на
место. Безмолвные ряды выстроились перед королевой. Не было сказано ни
единого слова о бесполезности предпринимаемых действий, о бессилии белой
горстки перед черной армадой. Каждый из них мог улететь сейчас и переждать,
затаившись.
Каждый из них предпочел остаться.
Наступала пора ночных дежурств. Трем из семнадцати каждую ночь
предстояло, зависнув над городом, ждать появления вражеских войск. Еще двум
отводилась роль гонцов, несущих сигнал опасности, чтобы собрать всех
воедино. Так, сменяя друг друга, они должны нести службу до страшного
момента вторжения. В эту ночь ответственность за нерушимость границ взяла на
себя королева. Поэтому ей надлежало покинуть зал первой...
... - Хочешь летать? - спросила меня Лаура.
- Что за вопрос! - с жаром ответил я, так как устал сидеть в этом
гигантском рефрижераторе. Собственно говоря, я уже сегодня летал. Вернее,
меня таскали.
Перед приходом сюда Лаура взвилась на второй этаж, проникла сквозь
стекло, открыла шпингалеты и вернулась за мной. Я и слова сказать не успел,
как она меня крепко ухватила за плечи и вознеслась вверх. Воздух замер у
меня в груди, но я уже стоял на крепком полу в сумеречном фойе.
- Ты хочешь пронести меня над городом, королева? А не устанешь?
- Это будет твой полет, - возразила Лаура. - Мы полетим вместе.
Не знаю, сказал ли я Вам, что от роду не умел летать. По крайней мере,
королева от меня эти слова услышала в очередной раз.
- Ты подарил мне жизнь под солнцем, - был ее ответ. - Я подарю тебе
полет.
Только...
- Что, королева?
- Тебе снова придется поцеловать меня.
Вы скажете: "Ну что ж, нам не привыкать." Да, но Вам-то не видно, что
королева снова обратилась в того самого противного монстра. Ума не приложу,
с чего я решился поцеловать ее в ту ночь. Правда, тот поцелуй спас ей жизнь.
Зажмурив глаза, я коснулся губами ее губ. Наощупь поцелуй казался
прекрасным, словно очаровательная принцесса находилась передо мной, а не
безобразный призрак.
Голова закружилась, перед сомкнутыми веками замелькали красные светлячки,
в голове разливалась приятная истома. Губы королевы внезапно потеплели. Я
впился в них и, обхватив девушку за талию, прижал ее фигурку к груди. В тот
же миг холодная ладонь королевы легла мне на лоб и остудила внезапный порыв.
- Не слишком увлекайся, - зашептала она мне на ухо. -Вполне достаточно.
Я открыл гляделки и встретился взглядом с ее красными глазами. Так мы
стояли несколько минут, чуть ли не касаясь лицами друг друга. Наши сжатые
губы после поцелуя не проронили ни звука. Наступило хорошее молчание, когда
слова не требуются, когда чувствуешь себя замечательно просто от того, что
ты не один на этом свете.
Лаура улыбнулась, обнажив клыки, подхватила меня под руки и в мгновение
ока поставила на карниз крыши. Сама же вернулась, чтобы закрыть окна и вновь
просочиться сквозь стекло. Вот это меня и удивляло больше всего. Возможно ли
спокойно проталкивать свое тело сквозь твердые предметы и тут же хвататься
за них и совершать ими какие-либо действия? Воистину, призраки непостижимы.
Когда Лаура очутилась на крыше, я опасливо посматривал вниз. Высота не
маленькая. Королева оказалась за моей спиной и вдруг шутливо толкнула меня
вперед. Не ожидая подвоха, я дернулся и шагнул в пустоту.
Если Вы вывалитесь с пятого этажа, смотрите лучше в небо. Оно
успокаивает. Оно всегда недостижимо далеко. Я же падал лицом вниз. Не
передать словами, насколько удивительно это двойственное чувство свободы
полета и ужаса смерти за те, оставшиеся еще секунды. Асфальт радостно
рванулся ко мне, словно ждал нашей встречи много-много лет. В глазах
помутилось, а когда зрение прояснилось, я увидел окурок.
Он лежал в метре подо мной, белый огрызок сигареты с золотым пояском,
отделявшим фильтр от рабочей части. На белизне ясно виднелась неровная
розовая каемка - след от помады владелицы этого заморского товара народного
потребления. В безмолвном мире все замерло, как на картине.
Я не падал к окурку. Он тоже не стремился впечататься мне в лицо. Мое
тело висело в воздухе, как космонавт в невесомости. Прервав неподвижность, я
дернул руками и ногами одновременно, но с места не сдвинулся.
- Не умеешь, - зазвенел рядом чудесный голос королевы. - Держись.
В поле зрения показалась белая рука. Я ухватился за нее, но мои пальцы
неприятно врезались друг в друга, легко пройдя сквозь призрачное
препятствие.
Сверху раздался огорченный возглас, пальцы тут же раздвинулись теплым
облаком.
Теперь я сжимал в своей ладони вполне реальную руку, присутствие которой
прогнало чувство неловкой неестественности моего странного положения. Почти
сразу же рука увлекла меня за собой. Асфальт метнулся в сторону,
промелькнули черные прутья ограды, деревья на той стороне улицы. Мое тело
приняло наклонное положение и дециметр за дециметром набирало высоту.
Наверное, человек, как и птица, все же создан для полета. И если он
произошел не от обезьяны, как утверждают противники Дарвина, то уж точно от
птицы.
Недаром всю жизнь люди стремятся летать, с давних времен изобретая
машины, чтобы оторваться от земли и взглянуть на нее с высоты, охватить всю
ее ширь, заглянуть за далекие горизонты. Ведь дошли же до нас легенды о
летающих людях.
Возможно, далекие наши предки умели летать, свободно паря над бескрайними
просторами. Но однажды, взяв в руки палку, первый птицечеловек сообразил,
как много дел ждет его на поверхности. И, занявшись делами, он уже лишь по
вечерам смотрел в небо, мечтая о том, что вот завтра... Но завтра предстоял
сев, или уборка урожая, или мена того, что у тебя есть, на то, что надо. И
крылья уже не были нужны для такой работы, зато требовались крепкие и
сильные руки.
Текущие дела занимали все время. Появлялись планы на следующую неделю,
месяц, год. Летящее завтра растворилось в череде заполненных бесконечной
работой дней.
С тех пор человек многого достиг. Сменялись каменные и бронзовые века,
уходили в историю рабовладельческий строй и средневековье. Тяжелый труд
становился все легче с появлением множества полезных инструментов. Появилось
свободное время.
Вот тут-то бы и летать! Ан нет, не выйдет. Где они, крылья?
Совершив грандиозный рывок в своем развитии, человек утратил прежнюю
свободу.
Он может почти все: рисовать картины, писать путевые заметки, строить
прочные каменные жилища, играть в футбол и теннис, совершать кругосветные
путешествия на автомобилях, поездах и пароходах, вырываться за пределы Земли
на космических кораблях, открывать неизвестные химические соединения,
физические законы и математические теоремы. Может, ко всему прочему,
получать за это уйму денег и покупать себе все, что заблагорассудится для
своего удовольствия, благо, и в сфере потребления соблазнов ох как много. А
летать с помощью своих конечностей? Может. Но только один раз.
Однако, презрев все законы физики, я летел, скользил по воздуху, не
шевеля при этом ни руками, ни ногами. Крепко держа меня за руку, королева
призраков осуществляла мои давние несбыточные мечты. Она мягко, но неуклонно
рассекала воздух, а я, как прицеп, следовал за ней.
Но я летел, а не болтался мешком с картошкой. Не знаю, какая сила
удерживала меня на воздушных гребнях, но такая существовала в природе, иначе
не было бы этих тягучих и прекрасных секунд, этого ощущения беспредельного
счастья и могущества.
Подо мной расстилались чередующиеся друг с другом автомобильные
магистрали, детские площадки, серебристо-серые газоны с черно-желтыми
взрывами деревьев, безлюдные тротуары и - самое интересное - крыши домов.
Наш путь лежал невысоко. Серый шифер или листы жести с ржавыми пятнами
пробегали под самым носом. Я мог протянуть руку и ухватиться за
телевизионную антенну или покосившуюся от ветра железную трубу. Но касаться
их я опасался, чтобы не привлекать внимания закона всемирного тяготения,
неизвестно почему выпустившего меня из своих объятий.
Плеяда крыш оборвалась, мелькнул квадрат газона с протоптанной наискось
тропинкой, и мы (вернее, я) чуть не врезались в угол десятиэтажного
института машиностроения. Приняв влево, Лаура заботливо предотвратила мою
черепно-мозговую травму. Земля вздыбилась холмом и оборвалась. Теперь внизу
разлилась беспросветная тьма. Где-то там, во мгле, неслышно журчала речушка,
которую многие поколения пионеров безуспешно пытались привести в нормальное
экологическое состояние.
Зашелестели серебристые волны листвы под лунным светом. Ветер колыхал
листья, то загоняя их в черноту мрака, то вновь выпуская на поверхность, по
которой торопились наши тени, чуть обгоняя меня с Лаурой. Деревья укрывали
стройные ряды холодных столбиков из камня - солдатское кладбище времен
последней войны.
Темнота без единого огня наполнила мою душу страхом. Сначала она придала
особую остроту воздушному путешествию, но потом обезумевшие нервы не
выдержали. Мне показалось, будто мы падаем в бездну мрака, где останемся
навсегда. Далеко в стороне блеснула ниточка огней дамбы, охватившей реку
туннелем.
- Летим вправо, - то ли прошептал, то ли подумал я.
Но Лаура услышала меня и тихонько развернула. Теперь вереница огоньков
лежала прямо по курсу. Мы миновали башенку церкви, маковка которой темным
маяком возвышалась над кронами деревьев, скульптуру скорбящей матери,
поворот трамвайных рельс. Блики света пробежались по ним, стремясь успеть за
нами, но тщетно. Теперь внизу проносились крыши двухэтажных
кирпично-деревянных домишек начала века. В прежние времена городские власти
намеревались взять этот микрорайон под охрану государства, организовав
архитектурный заповедник.
Однако политический ветер смел один за другим несколько эшелонов властей,
а идея успешно забылась. Теперь несостоявшиеся памятники русского зодчества
год за годом разрушались под воздействием окружающей среды, а в планах
очередной власти стоял вопрос о снесении списанных комиссией зданий и
возведении на их месте делового комплекса с быстрой окупаемостью. Как-никак,
а центр города все же. Но, помня о дефиците областного бюджета, каждый,
лениво наблюдающий за древними строениями из окна трамвая, был твердо
уверен, что до конца нашего века данный пейзаж изменений в лучшую сторону не
претерпит.
Оставив позади редкие фонари, мы вновь погрузились во тьму. Слева
мелькнул одинокий собор Петра и Павла, утративший колокольню после Великого
