дом. За светлыми окнами его квартир отдыхали те, кому повезло со спокойной
жизнью.
Вновь послышались выстрелы пушка, судя по всему была не только у Феди. Я
выдыхался и мечтал только дотянуть до поворота. И вдруг толчок, болезненный
удар под правую лопатку. Пуля прошла навылет. Я схватился рукой за грудь и
ощутил теплое, липкое прикосновение крови.
За поворотом оказался двор, большой и темный. Лавируя между детскими
горками и турниками, я быстро проскочил его и, обогнув дом, перебежал через
дорогу, чудом не поскользнувшись и не угодив под колеса синего жигуленка. Я
бежал вдоль улицы, где слева тянулся ряд капитальных гаражей, а справа
шеренга пятиэтажных домов, стоявших торцами ко мне. Дорога шла под гору. Я
без особых усилий мчался по ней, старательно избегая скользких мест. И все
же преследователи неумолимо приближались. Выстрелы раздавались один за
другим, и федины парни радостными выкриками приветствовали каждое удачное
попадание.
Пули впивались в мое тело Черт побери, красиво сказано. В
действительности все было гораздо прозаичнее. Болезненные судороги сотрясали
меня, кровь заливала одежду. Правая нога, в которой уже сидели две пули,
почти не слушалась. Но я не сбавлял скорости и не позволял усталости и боли
завладеть мной.
Улица круто повернула, и передо мной раскинулся лабиринт гаражей.
Строились они на протяжении лет двадцати и поэтому образовали не стройные
ряды, а путанные переходы.
Я без промедления нырнул в первый же проход. Преследователи, потеряв меня
из виду, заматерились в пять голосов и ринулись на поиски. Но здесь
обнаружить меня было не так то просто. Я использовал каждую щель, каждый
переулок. Мне сопутствовало дикое везение, и только благодаря ему я не
застрял нигде, даже в самых узких местах. Погоня продолжалась, но федина
пятерка уже не была командой.
Они потеряли друг друга, заплутав в бесконечных поворотах. Тяжелое
дыхание выдавало их присутствие, и я, заслышав его, вжимался в темные стены
или исчезал в заснеженных закоулках.
Внезапно гаражи остались у меня за спиной, я оказался перед десятком
деревянных домов, за которыми возвышались девятиэтажки. Я затравленно
оглянулся, преследователи вроде отстали. Я перевел дух и пошевелил правой
ногой. Колючая боль выросла в нестерпимую и я не сдержал стона.
- Э, вот он, - донесся до меня торжествующий крик сзади. Я с трудом
повернулся.
Два темных силуэта, прыгая по крышам гаражей, приближались ко мне. Я
бросился вперед к высоченному забору. Вдруг тихий шорох раздался оттуда. Я
приготовился к неминуемому нападению, но лишь шепот выскочил из темноты.
- Эй, иди сюда.
Я замер и прислушался.
- Ну быстрее же.
Голос был незнакомый, но к беспощадной пятерке он не относился. Выбора у
меня не оставалось; я из последних сил перемахнул через забор и приземлился
рядом с сараем, из которого исходил неизвестный мне голос.
На пороге сарая стоял пацан, мой одногодок. Уж на что я был худой, но он
был еще более хлипким на вид. Впрочем, народная пословица говорит: не родись
шкафистом, родись каратистом.
Шатаясь, я едва смог сделать несколько шагов, чтобы добраться до сарая.
Парень приоткрыл дверь, и я ввалился вовнутрь.
Здесь было тепло. Горела лампа ватт на двадцать пять или пятнадцать. И в
этом неярком свете я разглядел небогатую обстановку сарая: стол, два стула,
полки, набитые железяками непонятного предназначения, полуразобранный
мотоцикл в центре, диван, камин в углу и несколько цветных ящиков от
стеклотары, поставленных вдоль стены.
Мой спаситель заботливо прикрыл дверь. Он был в старых, вытертых джинсах,
на которых густо были разбросаны темные пятна (скорее всего от машинного
масла), и в свитер черного цвета.
Теперь я мог оглядеть и себя. Вид у меня был такой, как будто я только
что принял участие в Бородинском сражении. Левый рукав куртки был
располосован. На груди, животе и правой ноге расползались кровавые пятна.
Еще три отверстия чувствовались на спине. По обычным меркам я уже полчаса
должен был валяться в сугробе и подыхать. Но я был оборотнем.
- Я сейчас, подожди минутку, - мой спаситель критически оглядел меня и
исчез за входной дверью, а я, не в силах стоять, опустился на стул. Парень,
действительно, скоро появился. Он притащил ведро теплой воды и поставил его
предо мной.
- Отвернись, - попросил я, и он понимающе сел спиной ко мне. А я принялся
вытаскивать застрявшие пули.
Ничего мучительнее этой процедуры я до сих пор не испытывал. Каждое
прикосновение к ранам причиняло жгучую боль. Раздвигая живое, трепещущее
мясо пальцами, я, стиснув зубы, продвигался внутрь, с трудом нащупывая
твердые инородные куски. Это было не столько больно, сколько противно, но
совершенно необходимо. Вытащив обе пули из ноги, я минуты три отдыхал,
скрипя зубами, а затем принялся за спину. Вот где начались трудности. Выгнув
руку неестественным образом, я извлек третью пулю, испытывая при этом
неимоверные страдания. Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что
остальные две пули, попавшие в спину, прошли навылет. Закончив с этой
неприятной процедурой, я промыл раны и деликатно кашлянул, намека, что уже
можно поворачиваться ко мне лицом.
Он развернулся, и мы молча смотрели друг на друга, не зная с чего начать
разговор.
- Зачем меня спас? решил я сразу пойти с места в карьер, так как не
привык, чтобы кто-нибудь принимал такое деятельное участие в моей судьбе.
- Просто меня один раз вот также гоняли по гаражам, - ответил он и с
грустью добавил, - только поймали.
- Расскажи, - попросил я, так как сам не в силах был что-нибудь пояснить,
а сидеть в молчании было невыносимо: жизнь в общаге приучила меня к
бесконечным разговорам.
Парень кивнул и начал:
- Когда родители разошлись, нашу двухкомнатку разменяли на комнату в
пригороде и этот дом. Отец с новой женой туда укатил, а нам с матерью эта
вот развалюха досталась. Но не это оказалось плохо. Ребята слишком крутые,
чужих здесь не любят. И как только я появился, стали меня гонять, а гоняют
они жестоко. Один раз форменную облаву устроили. Загнали меня в эти гаражи и
большой кодлой ловить стали. Как кто-нибудь на меня напорется, сразу камнями
закидывает. А потом окружили и стали запинывать. Думал не выживу. Да ничего,
часок отлежался в грязи, встал кое-как и сюда, в сарайчик, чтобы мать не
увидела. Потом уж наврал ей, что по стройке лазил, да сорвался. Худо мне
было, не знал что делать.
- А сейчас как? поинтересовался я.
- Сейчас все в норме. Я понял, что мне надо выжить, любым способом, но
выжить.
- И что? спросил я, с трудом ворочая языком от усталости.
- Штуку интересную придумал. Ведь эта компаха здесь не основная. Здесь
всех в руках держат фашисты.
- Кто? не понял я.
- Фашисты! Ну в кожаных куртках ходят, со свастикой, с крестами,
некоторые еще бреются налысо.
Я кивнул, хотя видеть таких пацанов мне пока не доводилось.
- Купил значок на толкучке за стольник, - парень достал потертую кожаную
куртку коричневого цвета, на отворот которой был прикручен значок: черная
свастика на белом фоне, а вокруг красный с рельефными зубчиками ободок, и
продолжил, - стричься я не стал, а значок нацепил и вышел. Гляжу, идут. Я
навстречу.
Взглянули, увидели значок, расступились и больше никаких проблем. Так, с
осени, и ношу его не снимая.
- И что, никто и слова не скажет? удивился я.
- Да кто сейчас вообще на других внимание обращает! А кто заметит,
пошипит только и все. Боятся! Не меня, конечно, а тех, - парень кивнул
куда-то в сторону, - фашистов. А я теперь спокойно живу. Мотоцикл вот купил
поломанный, да ничего, починю. Ездить будет.
- Неплохо придумал, - согласился я.
Парень еще раз сбегал в дом и принес котелок с жареной картошкой и бинты.
Я моментально проглотил картошку, а от бинтов отказался раны уже сами
перестали кровоточить. После сытного ужина в тепле у меня уже слипались
глаза. Мой спаситель заметил это и не стал меня ни о чем спрашивать, а
кивнул на диван и предложил мне располагаться на нем. Сам он положил на ящик
овчиный полушубок, лег на него и завернулся непостижимым образом так, что
укрыл и голову, и ноги.
На мою долю досталось темно-синее старое одеяло. Я вырубил свет и лег на
диван.
Парень уснул мгновенно, а я лежал в темноте, уставившись в потолок. В
углу мерцала розовым светом спираль камина. Раны зудели, но я знал, что к
утру от них останутся только красноватые следы.
И мне вдруг подумалось, что парень имел полное право носить свастику на
куртке.
Ведь изначально в древнеиндийских иероглифах она означала добрый символ,
кажется, знак счастья и благополучия. Пусть потом ее извратили, использовали
люди, погубившие миллионы жизней. Пусть она стала символом зла. Но если
теперь, уже в наши дни она спасла жизнь хотя бы одному-единственному
человеку, значит она имела право на существование.
Глаза мои сомкнулись, и я провалился в ослепительно яркий сон.
Глава одиннадцатая.
Знак оборотня.
Федя, нервно подергивая порванной щекой, в сотый раз обводил пристальным
взглядом окружающую местность. Пацан не мог далеко уйти. Его темный силуэт
еще две минуты назад маячил на фоне снега и вдруг исчез.
Остальные четверо неторопливо курили, негромко матерясь где-то сзади.
Федя повертел в руках бесполезную уже пушку и двинулся к забору. Четверка
медленно, словно нехотя, направилась за ним. Нагнувшись поближе к
заснеженной земле, Федя по следам выглядывал путь беглеца. Следы вели к
забору.
Один только Федя знал каких трудов ему стоило отыскать в большом городе
нужного пацана. Другой на его месте уже давно плюнул бы на это дело и жил бы
спокойно дальше. Другой, но не Федя. Он никому никогда ничего не спускал. Он
всегда помнил свои долги, но любил чтобы и ему расплату не задерживали.
Феде вдруг вспомнился случай еще школьных времен. Классе в четвертом они
с другом весело толкались в школьном коридоре, и друг толкнул его как-то
особенно сильно. Федя, разумеется, ответил ему тем же. Тогда друг толкнул
его еще сильнее и вдобавок наступил на ногу. После уроков Федя отвел друга в
школьный сад и на глазах у всего класса как следует отделал, указав ему на
свое место. Дружба после не сложилась, зато пришло уважение. Бей своих, чтоб
чужие боялись, - правильная пословица, и Федя на деле увидел это. Потеряв
одного, он приобрел многих. Мощная школьная компания приняла его в свои
ряды. Этому помогло и наличие у Фединого отца фирменного импортного
магнитофона, который в Союзе был тогда редкостью №1. Федя устраивал дома
вечеринки, на которые собиралась школьная мафия и классные девочки. На
магнитофоне изумительно звучали и переписывались самые новейшие записи. В ту
пору везде звучал Запад, а все советские скотобойные песенки еще рождались в
подвалах и только-только вылезали из них в отглаженные ВИА. Да, было
времечко.
Прошли-пробежали школьные годы, приятели разлетелись кто куда, но Федя
уже знал свое место в жизни. И когда пришли трудные времена, он не стал
плакаться в жилетку и жаловаться на жизнь, а пошел работать продавцом в
комок. К своей далеко не маленькой зарплате Федя прибавлял и солидную
разницу между государственной и рыночной ценами, когда скупал оптом товар
где-нибудь на базе и продавал в своем комке лохам, не видящим дальше
собственного носа. Он успел приобрести квартиру и обставить ее еще до того,
как цены резво поскакали в гору, и теперь с усмешкой посматривал на
копошащихся вокруг совков, которые уныло тянули от получки до получки.
