Бахарев были отличными ребятами, и Колбин даже жалел, что нельзя скинуть
десяток-другой лет, чтобы быть наравне с ними.
Он еще раз вздохнул, откинулся поглубже в кресло, пододвинул к себе
стопку папок и принялся их листать. Это были повисшие дела, дела, которые
уже месяцами не сдвигались с мертвой точки. Отчеты и свидетельства,
показания и снова отчеты.
Одно и то же. День за днем Соколов потоптался у серого от пыли коврика и
решительно позвонил, а затем
уставился на желтую обивку двери, затейливо украшенную темными узкими полосками,
которые пересекались в строгом геометрическом узоре. На желтом фоне такая
композиция, надо сказать, смотрелась.
- Кто? раздалось за дверью.
- Милиция, - громко ответил Соколов.
Щелкнул замок, дверь отворилась вовнутрь, на пороге показалась невысокая
женщина в синем потрепанном халате с когда-то белыми цветами. Лицо ее
выражало настороженность, и Соколов, чтобы успокоить хозяйку, неловко
улыбнулся.
- Проходите, - женщина повернулась к нему спиной и скрылась в квартире.
Соколов перешагнул порог, наскоро скинул зимний плащ и сапоги и поспешил
за женщиной. Пройдя темный коридор, он оказался в просторной комнате, успев
отметить, что попал в трехкомнатную квартиру с довольно приличной кухней.
Это была гостиная. Все указывало на то, что комната имела именно такое
предназначение. Под ногами у Соколова оказался изумительно мягкий ковер.
Посредине комнаты стоял овальный невысокий столик, на котором лежала
стопка Работницы, из под которой торчал одинокий Крокодил. Стену напротив
Соколова занимала уже не новая Европа-А, и он вдруг отчетливо вспомнил
сколько ночей не спал отец, отмечаясь в бесконечных очередях, чтобы такая же
стенка появилась и в их квартире. По центру стенки стоял цветной Славутич. В
боковых отделениях виднелись книги, небогатый набор хрусталя и парочка
невзрачных сувениров.
Широкое окно располагалось справа от Соколова. Слева пристроилось черное
пианино с фарфоровой статуэткой стоящего на шаре сине-белого слона, внешний
вид которого говорил, что спать на таком сооружении весьма неудобно.
- Садитесь, - женщина протянула руку по направлению к дивану и села в
кресло.
Соколов не замедлил воспользоваться этим предложением. Диван, однако,
оказался мягким, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того
тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из другого отдела.
Но, быстро отбросив ненужные измышления, Соколов собрался внутренне и задал
вопрос:
- Извините, как вас по имени-отчеству?
- Мария Никифоровна, - ответила она, глядя на него в упор.
- Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем
сыне.
- Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.
Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы, которая
отвозила тело в морг, где оно было опознано Марией Никифоровной Полынцевой.
Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые слезы, а в
твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился к
длительным излияниям
Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что этот незнакомый лейтенант не
поймет всю горечь утраты, когда ее единственного восемнадцатилетнего сына лишил
жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая семья была разрушена чьей-то
безжалостной рукой. Она не знала откуда у сына на шее появились такие рваные
раны и ничего не могла сказать по этому поводу тем людям, которые настойчиво
расспрашивали ее и только и делали, что допытывались, кто именно и за что
расправился с Эдиком. Их интересовал теперь только убийца, а ее сын, жизнь
которого так ужасно прервалась, был им уже безразличен.
Она все эти дни замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем ждали
ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе
техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все
складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались ей
теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья.
Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как
чувствовало
- И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу Соколов, - нам
придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях. Все, что вы знаете.
- Что друзья, - удрученно сказала она. разве он мне их представлял.
Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.
- Так-таки никого? переспросил Соколов.
- Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на окно.
Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.
- И квартиру знаете? обрадовался Соколов.
- А как же, двадцать восьмая, - объяснила она. Мой то года на два
постарше был.
Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку,
подаренную Леней на день рождения, полученные сведения и снова взглянул на
притихшую женщину.
- А девушки у него не было? спросил он, вспомнив про отпечатки женских
сапожек.
- Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же поправила.
Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.
Соколов записал и это. из коридора раздался щелчок захлопнувшегося замка.
- Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.
- Да я, пожалуй, пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.
В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у
него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и
извлек из портфеля Комсомолку, Труд и Московские новости.
- Чего дверь открыта? недовольно проворчал он, покосившись на Соколова.
Воры залезут, а милицию разве дозовешься.
- Здесь милиция, - произнес Соколов.
Мужчина уставился на него.
- Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.
Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на
прощание: Всего доброго.
Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз,
на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это
из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась
жизнь еще одного человека, словно он сам был виноват в этом. Соколов отлично
понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны, а число их будет
увеличиваться с каждым месяцем такой жизни. Пришло время, когда самые
добропорядочные граждане готовы были, выведенные из себя, кидать камни в
огромные витрины пустых магазинов или комков, куда ходят лишь как в музей,
поглазеть на шикарные перспективы крайне отдаленного будущего и на продавцов
крепких молодых парней, которые презрительно рассматривают серых совков и
чувствуют себя в этот момент хозяевами новой, рыночной экономики. Но как и в
прошлый раз Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет,
не из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник,
который вечером может ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком
радовался своей находчивости и безнаказанности.
Впрочем здесь имелся иной случай , чем в прошлый раз. Тогда произошло
убийство с целью грабежа, после которого осталась вдова с маленьким
ребенком. Сейчас был явно не грабеж даже дубленка, за которую без проблем
можно отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож,
валявшийся рядом с убитым. На нем осталась кровь второй группы, тогда как у
Полынцева оказалась первая.
Спускаясь, Соколов похлопал по спрятанной во внутренний карман пиджака
записной книжке. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где
еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.
Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех,
Соколов отогревался в своем кабинете и наскоро выписывал две повестки:
Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно
сопел Бахарев:
- Дал я это объявление в газету, и знаешь во сколько мне это обошлось?..
- Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела.
Конечно Ленька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, то он
буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его
до конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать
на встречу казалось невозможным
Повестки были выписаны на четырнадцать ноль-ноль, поэтому до обеда Соколов
собирал свидетельские показания по поводу серии квартирных краж и грабежей, а в
отделе появился только около двух. За своим столом его встретил злой и уставший
Бахарев.
- Чего такой красный? весело спросил Соколов.
- На демонстрацию собрался, - буркнул Бахарев.
В дверь раздался осторожный стук.
- Войдите, - крикнул Бахарев. Вот сейчас сам увидишь.
Соколов кивнул и устроился поудобнее на стуле. Дверь раскрылась.
- Разрешите, - в дверь просунулся плотный мужичок, на щеках которого
горел морозный румянец. Это у вас тут объявление насчет дубленки?
- Присаживайтесь. Как она у вас пропала?
- Да если бы у меня, а то у жены. Ехала в химчистку сдавать, да и
оставила в трамвае. А люди то ведь сейчас сами знаете какие. Читаю сегодня
газету и вдруг бац ваше объявление. Ну, думаю, все нашлась родимая. А то
ведь цены теперь сами
- Подождите, товарищ, какая она была из себя.
- Как какая? Обычная! Ну, не новая уже
- Приметы есть особые? Цвет? Мех?
- Вишневая, а на правом боку
- С этого и надо было начинать! Нет у нас вашей дубленки!
- Да как же нет?! А объявление!
- Там же ясно сказано желтого цвета, а у вас вишневого.
- Э, да там, наверное, напутали что-нибудь в объявлении. Сейчас ведь кто
работает в газете, сами знаете. Вы мне лучше покажите ее. Я точно скажу моя
или нет.
- Товарищ! Это! Не! Ваша! Дубленка!
- Да как же не моя. Тьфу ты! Действительно не моя.
- Ну, поняли теперь? Бахарев откинулся на спинку стула с таким видом,
словно только что доказал необычайно сложную теорему.
- Конечно, товарищ следователь, как не понять. Не моя это дубленка, жены
моей, она потеряла!
- ??!!...
- Так как же, товарищ следователь насчет показать?
- Я покажу! Я сейчас что угодно покажу! Иди, подожди в коридоре и хорошо
подумай, может ли быть здесь твоя дубленка!
- Конечно, конечно, товарищ следователь, я подожду, - закончил мужичок,
плотно прикрывая за собой дверь.
Бахарев пыхтел как чайник. Казалось, что вот-вот засвистит. В душе
Соколов смеялся изо всех сил, но сохранял на лице самое серьезное выражение,
чтобы понапрасну не травмировать нервного товарища.
- И вот так с утра, - раздраженно гремел Бахарев, - можно подумать, что
полгорода потеряло свои дубленки. Все, ты представь, все идут сюда как в
стол находок. Объяснишь людям, докажешь, что не их это дубленка. А они тебе
телефончик суют. Мол, это конечно не наша, а вот если наша найдется,
позвоните обязательно.
За ревом Бахарева Соколов не расслышал деликатного стука в дверь. На
пороге появилась симпатичная девушка с чуть подкрашенными губами и полной
гаммы теней вокруг глаз.
- Вы, девушка, тоже насчет дубленки? прорычал Бахарев.
- У меня повестка, - девушка протянула листок бумаги, на котором Соколов
различил свой почерк.
- Это ко мне, - объяснил Соколов.
- Слава богу, - облегченно вздохнул Бахарев. Пойду, покурю.
Лишь только Бахарев скрылся за дверью, оттуда моментально послышался
знакомый голос: Товарищ следователь, а с дубленкой как же?. Вслед за этим
понеслась ругань окончательно выведенного из себя Бахарева.
- Пожалуйста, садитесь, - предложил Соколов и, когда девушка села,
продолжил.
вам знаком Полынцев Эдуард Сергеевич?
- Эдик? Конечно, знаком. Вообще то мы уже почти год как разбежались. А
