оговариваешь хорошего человека.
-- Да разве можно меня еще больше наказать? Преступнику
суд срок наказания определяет, а у меня жизнь была, что
бессрочная каторга. Грех мой в том, что терпела, что блевотину
пьяную отстирывала да убирала, что ждала по ночам, вздрагивая
от каждого стука в подъезде, что побоялась уйти с маленьким
ребенком. Все думала, как же я лишу ее отца, как же выращу ее
одна? Свои грехи я давно у бога слезами замолила. Бог меня и
так наказал. Двоих детей я потеряла, умерли они, едва
родившись, один слабенький был, родился до срока. Да где же ему
сильным-то быть, когда отец его толкнул меня, а я упала на
живот. Второй родился мертвым, врачи говорили, что из-за
водки... Грех мой, что старшенькую свою не уберегла, искалечил
ей Алексей жизнь. Ушла из дома... Может еще и выживет...
-- Мама!
-- Прости меня, дочка! И вы, люди добрые, простите.
Разговорилась я что-то, мне, как вдове, плакать положено, а
слез у меня больше нет, выплакала я давно все свои слезы.
Любовь моя с теми слезами вся и вышла до самой последней
капельки. Когда видите пьяного -- не жалейте его, жалейте его
детей, которые ждут его дома. И есть ли у них деньги на еду и
игрушки? Жить сейчас трудно, легко плыть по течению, сваливать
на обстоятельства причину своего пьянства, а труднее всего
умереть достойно, чтобы не было родственникам стыдно... Жил,
мучая других, и умер так, что слова доброго сказать нельзя.
-- Замолчи, Антонина!
-- Я все уж и сказала. Ты, Саша, только меня не жалей, у
тебя теперь своя жизнь, только никогда не люби из жалости.
Мама замолчала и села, казалось, силы совершенно ее
покинули. За столом воцарилась тишина, а потом все начали
потихоньку расходиться. Люди выходили молча, не глядя друг
другу в глаза. А перед портретом отца стояла нетронутая рюмка
водки.
Максим осторожно тронул меня за руку, помог встать и вывел
из-за стола.
-- Пойдем, попрощайся с мамой, и поедем.
Я вышла из комнаты и прошла на кухню; мамы там не было. Я
нашла ее в коридоре, она прощалась с сослуживцами отца. Их
начальник снял шляпу, наклонил голову и прижался губами к
маминой руке.
-- Простите нас, Антонина Владимировна, что были рядом и
не уберегли человека. Что будет нужно, обязательно позвоните.
-- Спасибо вам большое, но мне уже ничего не надо. Вы не
беспокойтесь.
Мужчины неловко потоптались в коридоре и вышли из
квартиры. На кухне за закрытой дверью чуть слышно гремела
посудой соседка. Мама подняла на меня потухшие, ничего не
выражающие глаза.
-- Мама, я...
-- Ничего, дочка, все в порядке. Спасибо, что приехала.
-- Мама, я помогу.
-- Нет, у тебя должна быть своя жизнь.
-- Поедем со мной.
-- Что ты! Как же я бабушку оставлю? Ей же без меня плохо
будет. Болеет она последнее время, нельзя ее одну оставлять.
Алеша для нее всем был. Мы теперь вместе жить будем,
вспоминать...
-- Мама, я останусь.
-- Нет, у тебя должна быть своя жизнь, здесь ты пропадешь.
Ты же не простила его, я же вижу. Ты не сможешь здесь жить.
-- Мама, а навещать тебя я могу?
-- Конечно, девочка моя хорошая. Приезжай, я буду тебя
ждать.
Максим помог мне одеться и вывел меня из квартиры.
-- Я же забыла помочь посуду убрать, -- внезапно вспомнив,
попыталась я вернуться.
-- Саша, соседки обещали помочь, я узнавал. А тебе прилечь
надо, ты с самого утра на ногах. Слишком много волнений...
Я позволила ему усадить меня в машину, застегнуть ремень
безопасности. Максим сел за руль и завел мотор. В машине
постепенно становилось все теплее, но мои зубы не переставали
стучать.
-- Я все время считала, что моя мать, как безропотная
овца, молча переносит все издевательства отца. Мне даже
казалось, что она уже ничего и не чувствует.
-- Саша, не надо.
-- Я была жестока по отношению к ней. Как я могла, так
поступить? Почему бросила ее одну?
-- Саша, твоя мама права: она живет воспоминаниями. Она
сильно любила твоего отца.
-- Как можно было любить его?!
-- Можно, она его любила, несмотря ни на что. В их жизни
не все было плохое, было много хорошего. Она живет этими
воспоминаниями. А тебе нужно жить самой. Не вини себя, твоей
вины здесь нет, так получилось. Ты стала взрослой, у тебя
теперь своя жизнь.
-- Но я оставила ее одну.
-- Это не так.
-- Она там совсем одна с бабкой.
-- Не делай из нее врага, она тоже несчастная женщина,
которая всю жизнь прожила одна и пестовала одного любимого
сыночка. Представь, как трудно потерять самое дорогое?
-- Да, она всю жизнь исковеркала маме.
-- И себе тоже, она тоже несчастная женщина. Тебе нужно ее
пожалеть.
-- Не могу.
-- Не спеши, подумай об этом завтра. С обидой нужно
переспать, завтра многое ты будешь воспринимать по-иному.
-- Неужели они будут жить вместе?
-- Будут. И им будет вдвоем легче пережить горе.
-- Они же всю жизнь жили, как кошка с собакой. Только мама
была безответная, слова грубого никогда не скажет. А бабка
ненавидела маму.
-- Вот увидишь, им будет легче вдвоем. Им теперь нечего
делить, кроме своей беды.
Машина остановилась около дома Людмилы. Мы вышли из
машины. Я подняла голову вверх, в окне квартиры горел свет.
-- Идем, я провожу тебя до квартиры, Людмила тебя ждет.
-- Странно, но я возвращаюсь сюда, как домой.
-- Просто, тебе хорошо здесь.
-- Дом там, где хорошо.
-- Не могу согласиться с этим безоговорочно, но спорить мы
будем завтра.
Максим негромко позвонил в дверь и слегка подтолкнул меня
к входу.
-- Хотела бы я знать, почему мы все время с тобой спорим?
-- Просто ты всегда стремишься добиться, чтобы последнее
слово непременно было за тобой. Спокойной ночи!
Глава 7
Человек приходит домой, и его ждет горячий чай и еще
теплый ужин, поставленный под грелку. Видимо, так у человека и
появляется чувство дома. Ведь дом -- это место, где тебя ждут,
где тебе тепло и спокойно.
Людмила сразу же открыла нам дверь, мы не успели даже
позвонить. У окна она, что ли, стояла?
-- Добрый вечер, Людмила! Сашу нужно покормить и уложить
спать, она целый день на ногах и почти ничего не ела.
Людмила засуетилась, стала накрывать на стол. Непонятно
мне только, почему один человек все время распоряжается, а я
его слушаюсь. Пользуется моментом, спорить с ним у меня нет ни
желания, ни сил.
-- Мила, я не хочу есть, сначала приму душ.
Не услышав ни слова возражения в ответ, я удалилась в
ванную, открыла на полную мощность краны и залезла в ванну. В
конце концов надо же им дать возможность обсудить сегодняшние
события во всех подробностях, мне даже легче будет: не придется
рассказывать Людмиле о моей семье, отце, объяснять, почему я
ушла из дома.
Как хорошо почувствовать сильную горячую струю воды,
бьющую по телу. Во время моих скитаний вне дома мне больше
всего не хватало вот такой горячей воды. В своей прошлой жизни
я была уткой или рыбой, большой блестящей рыбой, покрытой
перламутровой чешуей. Я даже представила себе красивую веселую
рыбу, плещущуюся в прозрачной теплой воде. Мои красочные
мечтания были прерваны осторожным стуком в дверь.
-- Саша, как ты там? Ты не заснула?
-- Все хорошо, не беспокойся. -- Сейчас приду.
С сожалением я встала из воды, хотя она уже почти остыла,
и, сняв полотенце с веревки, стала вытираться. Противно
натягивать на еще влажное тело джинсы и свитер. Надо было
вместо красного платья купить халат. Странно, у меня никогда
раньше не появлялось желания обзаводиться лишними вещами.
Что-то со мной удивительное происходит.
Я вышла на кухню. Мила сидела на табуретке, держа на
коленях книгу.
-- А где Максим?
-- Уехал домой.
-- Он решил, что меня уже можно оставить на твое
попечение?
-- Зачем ты так говоришь? Но, если тебе захочется
поговорить со мной, я буду всегда готова тебя выслушать. Только
не думай, что я навязываюсь. Ты вольна поступать, как хочешь.
Людмила встала и направилась к двери, прижимая к груди
свою книгу.
-- Мила, подожди. Прости меня, я не хотела тебя обидеть.
-- Ты меня не обидела, каждый человек имеет право побыть
один.
-- Посиди со мной, пожалуйста.
В моем голосе неожиданно для меня самой прозвучали
просительные нотки. Последние годы я не хотела ни к кому
привязываться, ни от кого зависеть. Но в присутствии Милы мне
всегда становится спокойно, словно она распространяет вокруг
себя защитное поле тепла и любви.
Мила вернулась, молча взяла тарелку и стала накладывать
мне еду, сняв грелку с кастрюли. Потом она протянула тарелку
мне и села за стол. Мне ничего не оставалось делать, как
присоединиться к ней. Я жевала, не чувствуя ни вкуса, ни запаха
пищи.
-- А Максим? Он же тоже ничего не ел.
-- Я его покормила, пока ты была в ванной.
-- Ты вкусно готовишь.
-- Ты мне это говоришь каждый раз, когда садишься ужинать.
-- Это правда.
-- Тогда меня это радует, хоть что-то я научилась в своей
жизни делать.
-- Тебя учила мама?
-- Нет, просто мне хотелось сделать приятное отцу. Наша
домработница по вечерам уходила домой, а отец приходил из
редакции поздно вечером, мама обычно по вечерам была занята.
Вот я и старалась сделать приятное отцу, играя роль хозяйки.
-- Моя мать тоже всегда ждала отца. Когда я была
маленькой, то не понимала, почему она по вечерам стоит у
темного окна, прижавшись лицом к стеклу. Мы жили на седьмом
этаже, и чтобы увидеть дорожку, ведущую к дому, маме нужно было
встать на цыпочки, а мне залезть ногами на батарею. Мне тогда
казалось, что мама любит смотреть на проезжающие машины, на
луну и на звезды. Когда я подросла, то многое начала понимать.
Тогда я и возненавидела пятницы, субботы и воскресенья, а еще я
не люблю праздники. Свою мать я всегда считала овцой,
молчаливой безобидной овцой, безропотной и глупой. Не могла я
понять, разве можно до такой степени любить человека, что не
обращать внимание на то, что он помыкает, унижает и издевается
над тобой. Главной в семье была бабушка, на ней держалось все в
доме. Она долго работала парикмахершей, и деньги для нее были
не проблема. В душе она презирала маму за ее нищенскую
инженерную зарплату, за ее образование. А я тем временем росла
и росла, пока три года назад ушла из дома.
-- И где ты жила?
-- По-разному. Когда перешла на вечерний, находила себе
работу с жильем, пока не напоролась на Максима.
-- Ты устала сегодня, давай ложиться спать.
Мы разошлись по нашим комнатам. Моя постель была уже
разобрана. Покрывало было аккуратно сложено и лежало на кресле.
Людмила постаралась, она побывала и здесь.
Я медленно разделась и легла на холодные простыни. День
был нескончаемо длинный. Я закрыла глаза, но у меня перед
глазами все равно мелькали чужие незнакомые лица сослуживцев
отца, помертвевшее лицо матери, цветы на кладбище, мерзлая
земля и холод, холод, пробирающий до костей. Озабоченное лицо
Максима, склонившееся ко мне. Что же он мне тогда говорил? Я не
слышала, нет, слышала, но не понимала смысла слов. И ощущение
сильной мужской руки, поддерживающей меня под локоть.
Ночью я проснулась от ощущения тяжелой мужской руки,
придавившей меня. Я забилась под одеялом, пытаясь освободиться,
и с трудом подавила готовый сорваться с моих губ крик,
уткнувшись лицом в подушку. Рядом со мной на одеяле,
