виду и ныне провозглашенный королем, намерен уничтожить религию, ибо он
антихрист.
Король Генрих смеялся. Ему живется тоже не сладко, и будь он
крестьянином, он непременно бы взбунтовался. Впрочем, и люди, истинной
веры убеждали его обуздать Рони. Да, втайне у него самого было искушение
устранить Рони от дел, но он понимал, какое великое дело-твердость; с
возрастом она становится непреклонней, с годами все более чревата опас-
ностями. И своего Рони он предпочитал награждать, потому что тот не
признавал подкупов. Деньгами больших лихоимцев господин де Рони пренеб-
регал по убеждению; но охотно принимал от своего государя награды за
честность. Кошельки, которые являлись платой за его верную службу, он
брал так же невозмутимо, как загребал свою долю в былые времена, когда
еще разрешалось грабить завоеванные города. Впрочем, ему случалось возв-
ращаться к прежним привычкам, тогда он советовал королю лучше повесить
того или иного знатного вельможу, чем тратить на него деньги, чтобы зас-
тавить убраться из его провинции.
- Глупец, - говорил ему в таких случаях король Генрих. - Война против
одного из моих подданных обойдется мне дороже, чем если я куплю его.
Колебания и недоверие были до сих пор той жатвой, которую собирал ко-
роль, не считая чистых доходов с поездок Рони. Того же достиг он и свои-
ми мастерскими в Луврском дворце. Он устроил в первом этаже мастерские,
где работали и ремесленники и художники, - различия между ними он не де-
лал. Ему хотелось, чтобы весь народ и главным образом чужеземцы могли
наглядно видеть, как развиваются ремесла в его королевстве. Он пошел еще
дальше и приступил к сооружению в своей столице Королевской площади:
длинные аркады вокруг огромного фонтана, вскоре там будет показано то,
чем так гордился король, его детище, - шелковая промышленность. Ее он
ввел, ее он пестовал.
Однако ему не суждено было воспользоваться своей Королевской пло-
щадью, а после него она стала служить устарелым обычаям, но отнюдь не
развитию ремесел. Такова была участь этого средоточия промышленности,
ибо, при всем своем усердии, король не мог справиться с тем, что должен
был выполнить один за положенный ему быстро истекающий срок. Кроме того,
его столица, по примеру крестьянства, недоверчиво относилась к новшест-
вам, она тоже сделала из них вывод, что король как-никак, а против рели-
гии. Горожане со своими домочадцами посещали недостроенную площадь; она
предназначена для них и для их дела. Это не нравилось им, они толпились
на площади и выражали сомнение насчет того, не отступает ли король от
истинной веры. Богу угодно, чтоб горожане трудились в тесноте. Открытое
пространство, сводчатые галереи с фонтаном посредине подходят только для
господ. Пускай играют здесь в кольца и устраивают турниры, как это было
испокон веков с соизволения небес.
И опять так будет, подождите немного. Король Генрих и без того вызы-
вает нарекания своими мастерскими, которые сооружает в Лувре и отдает
ремесленникам. Грохот работы, расчеты с клиентами, люди в рабочем
платье, которые входят и выходят, - и все это под одной кровлей с госу-
дарем. Разве это дозволено и не кощунство ли это? Ну, хорошо, король
строит. Ну, хорошо, он первым делом приказал садовнику Ленотру разбить
большие куртины и множество аллей, обсаженных подстриженным шпалерником.
Доходы, которые выжимал его финансовый советник Рони, он тратил на ино-
земные деревья, пинии, померанцы и сикоморы; все отгородил и прогуливал-
ся один по своим зеленеющим залам. Все это по-королевски. А пребывание
его в мастерских, склонность к низменным занятиям вызывает досаду. Тут
не обойтись без неприятных случайностей: зачем же королю подвергаться
им, особенно этому королю, когда положение его и без того довольно шат-
ко.
В мастерской одного каменотеса какая-то женщина забилась в падучей.
Многие своими глазами видели: священный недуг одолел ее, когда она узре-
ла крест, который протягивал ей навстречу высеченный из камня святой.
Бес, который в нее вселился, не мог этого стерпеть, он рвался прочь.
Позвали священника, он произнес над одержимой все внушительные слова,
какие полагается произносить, и злой дух непременно обратился бы в
бегство. Женщина страшно билась, из ее уст вырывались бесовские вопли.
Но тут появляется король со своей стражей.
- Что здесь происходит? - восклицает он и с размаху бьет дьявола по
лицу. Все своими глазами видели: адский лик зловеще проступает наружу
после пощечины, он изрыгает пену, женщина, того и гляди, задохнется.
Между тем является врач, за ним послал король. Врач пускает кровь пора-
женной священным недугом, как будто это дозволено. Он наполовину разде-
вает женщину, окутывает ей плечи и голову платками, смоченными в холод-
ной воде, все это он проделывает насильственно: тут как раз проносят по
улице святые дары, и хотя женщине под мокрым холстом ничего не видно,
она начинает рычать сильнее прежнего.
Король оказывается не прав. Он покидает мастерскую под враждебное
молчание толпы. К счастью, его сопровождает стража. Ему не скоро будет
прощено надругательство над одержимой, которая, впрочем, сейчас же вста-
ла и пошла своей дорогой. Такое излечение не идет в счет. Мастерские в
Луврском дворце. Королевская площадь и еще многое другое, мосты, которы-
ми он связал отдельные части Парижа, превратив его в единый город, все
это не в счет. Пока нет. Король прощает - он прощает всему свету, своим
врагам из Лиги, которые рады бы его повесить, большим вельможам, которых
он сам мог бы повесить, вместо того чтобы откупаться от них. Он отпуска-
ет крестьян, которых нужда до недавних пор доводила до разбоя; и даже
протестантам, его прежним единоверцам, никто не причиняет зла. В Париже
со времени въезда короля не было ни одной казни, людям это не нравится.
Пока нет.
Но однажды на Гревской площади все-таки начались приятные и привычные
приготовления: подручные палача сооружали эшафот, они смазывали колесо,
чтобы оно без задержки вращало их подопечного, в то время как палач бу-
дет дробить ему члены. Кроме того, наготове стояли четыре черных коня,
чтобы разорвать его на четыре части. Дома, кверху более широкие, чем
внизу, с любопытством поглядывали всеми своими окошками: что-то будет.
Люди в толпе таращили глаза; под высокими шляпами и подстриженными в
скобку волосами у них от чрезмерного любопытства даже заострились носы.
Они сами себе не верили, хотя слышали резкий звон колокольчика, возвеща-
ющего казнь. Но неправдоподобное свершилось на самом деле: окруженный
солдатами, появился какой-то дворянин.
Он шел беспрепятственно, свободный проход образовался сам собой, тол-
па раздалась. Его походка была даже грациозна, не тороплива, но и не за-
медлена, голову он держал кокетливо, показывая зрителям прелестное моло-
дое лицо. Взоры женщин не отрывались от него, и он отвечал на них с неж-
ной настойчивостью, которая казалась непонятной в его положении, после
совершенных им злодеяний. У женщин, в глаза которых он погружал взгляд,
замирало сердце, но они сами не знали - от ужаса или от жалости к нему.
Две женщины средних лет и грубоватой наружности первыми подняли ропот,
другие немедленно поддержали их. Кавалер с таким ласковым взглядом не
должен быть колесован! Кавалер с такими деликатными манерами не совершил
преступления, да еще такого злодейского, за которое его хотят четверто-
вать!
Некоторых мужчин жены обозвали трусами, после чего те нехотя приня-
лись ворчать на суд короля и на него самого. Напор в сторону эшафота был
так силен, что вся толпа всколыхнулась. Еще немного, и стоящие впереди
отбили бы господина де Лионна у солдат, прежде чем те успели отдать его
в руки палача. Этого не случилось лишь потому, что осужденный опустился
на колени и стал молиться. Тогда все решили, что сам заплечных дел мас-
тер колеблется; кстати, сейчас, наверно, появится посланный короля и ос-
вободит дворянина. Вместо этого подручные палача схватили его, и тут, на
лестнице, ведущей к зданию суда, вдруг очутился молодой крестьянин, он
возвысил голос среди ошеломленного молчания, и голос его то креп, то
срывался от ярости и ненависти.
- Она была моя невеста. Он поставил ей ноги в распоротый живот.
После этого некоторые женщины подняли пронзительный вопль, в унисон с
торопливым колокольчиком. Ибо они раньше все знали, но отказывались ве-
рить, потому что красивый дворянин выступал так грациозно. Сейчас это
было ему уже недоступно, потому что его связали, руки вытянули сзади над
головой, а ноги, от колен вниз, свешивались с колеса; меж тем за молодым
крестьянином последовали другие свидетели. Теперь обнаружилось и переда-
валось из уст в уста, пугливо, возмущенно, озлобленно, что негодяй не
раз совершал подобные злодейства, особенно у себя в поместьях. Только из
страха перед его званием и могуществом никто не решался возбудить против
него уголовное дело. Судей удерживали опасения, а крестьян - их вековеч-
ное рабство.
Как поверить, что дело кончится именно так? Все вытягивают шеи: вест-
ника спасения нет как нет, а палач уже вертит колесо и раскачивает же-
лезный брус. Через всю площадь проносится вздох. Огромная толпа народа
на Гревской площади в Париже одной грудью выдыхает свое напряжение, до-
шедшее до предела. Значит, действительно новшество вошло в силу, и дво-
рянина казнят по общим законам для воров и убийц. Не обезглавливают ме-
чом, как ему подобных, да и казнят отнюдь не за посягательство на особу
государя. Нет, его колесуют и четвертуют за преступные деяния против
бедных людей. Тот мужчина, что ворчал недавно по наущению жены, вдруг
вспыхнул весь и яростно выкрикнул:
- Да здравствует король!
Глас народа, на этот раз к нему благосклонный, не сразу долетел до
Генриха. Он большими шагами в одиночестве ходил по зеленеющим залам сво-
его огороженного сада; он думал: "Хоть бы тот уже отмучился!" Коло-
кольчик, возвещающий казнь, указал ему ее начало, он остановился и вытер
лоб. Он думал: "Сумасшедшие есть повсюду. Я знал таких, которых до безу-
мия довела любовь, и таких, которых довела до безумия ненависть. Они
убивают ради преходящего и ради вечного, ради небесного блаженства, ко-
торое хотят заслужить, ради женщин, которыми хотят обладать. Небеса и
женщины даруют нам жизнь, но они же причина и того, что мы убиваем. Иные
становятся пророками, как, например, проповедники, которые провидят мою
смерть и пишут об этом мне. Иные колдуют над моим восковым изображением,
дабы я умер. Стоит подумать о моей лихорадке, о герцогине Монпансье и о
человеке, который ел за шестерых. Стоит вспомнить господина д'Эстре, ко-
торый воровал по глупости, или мухолова Бриссака, или полководца Парму,
воюющего без цели, или неисправимого Майенна; стоит представить себе хо-
тя бы моего рассудительного Рони, который почитает деньги наравне с
честью; господи помилуй, повсюду вокруг меня безумцы! С их вздорными
притязаниями, мнимыми подвигами и жаждой крови мне еще не раз придется
иметь дело. А как только они поразят меня, поразят в конце концов, -
взгляд их станет разумным, сумасшествия как не бывало".
Колокольчик, возвещающий казнь, звякнул в последний раз и замолк.
Генрих склонил голову, всей душой помолился за господина де Лионна:
"Господи, смилуйся над ним! Он слишком любил женщин". Молящийся мысленно
припал к стопам господа, а также к коленям своей бесценной повелительни-
цы; да охранит она его от крайностей, от извращений, от унижений. Они
грозят нам постоянно, ибо наш разум пробивается узкой тропой между безд-
нами, которые манят и зовут его. С тобою мир, спокойствие с тобой!
У КОЛЫБЕЛИ
Иезуиты хотели назначить ему духовника, а он все откладывал решение.
