обманывался. Каждый раз генерал ругал себя последними словами,
доказывая самому себе безосновательность своих опасений. Он
считал, что эти опасения недостойны генерала вермахта. И все же
какое-то внутреннее чувство не давало ему покоя. Он снова и
снова поднимал бинокль, смотрел в сторону запада. Но ему ни
разу не пришло в голову, что он смотрит в неверном направлении.
Менее чем в полумиле к северу генерал Вукалович опустил
свой бинокль и повернулся к полковнику Янци.
-- Все,-- голос генерала звучал невыразимо устало и
обреченно.-- Ждем еще пять минут и начинаем контрнаступление.
-- И начинаем контрнаступление,-- в тон ему повторил
Янци.-- За пятнадцать минут, мы потеряем тысячу человек.
-- Мы хотели невозможного. Пришла пора расплачиваться за
свои ошибки.
Меллори, волоча за собой длинный шнур, присоединился к
Миллеру.
-- Готово?
-- Готово.-- У Миллера тоже был в руке шнур.-- Теперь
соединим эти концы с гидростатическим взрывателем и смываемся.
-- В нашем распоряжении будет только три минуты. Ты
знаешь, что с нами произойдет, если мы не вылезем из воды в
течение трех минут?
-- Лучше не говори об этом,-- взмолился Миллер.
Внезапно он весь напрягся и взглянул на Меллори. Меллори
тоже услышал наверху топот бегущих людей и кивнул Миллеру. Оба
нырнули.
Капитан охраны, в соответствии с воспитанными в нем
понятиями чести солдатского мундира и нормы поведения
командира, конечно, не бежал, но очень быстро шел вдоль стены
плотины, когда увидел фигуру в форме, не подобающим для солдата
образом свесившуюся через парапет. Но потом он вдруг понял, что
человек, который с какой-то целью хочет посмотреть вниз, будет
держаться руками, а рук солдата на парапете видно не было. Он
вспомнил пропавших Маурера и Шмидта и тогда уже бросился
бежать.
Охранник не слышал его шагов. Капитан схватил его за
шиворот и потянул на себя, но тут же отскочил, так как тело
охранника безжизненно рухнуло у его ног лицом кверху. Во лбу
солдата зияла черная дыра. Капитан схватился сразу за фонарь и
автомат и, понимая, что рискует жизнью, перегнулся через
парапет.
Но ничего не было видно. Вернее, никого, кто мог бы за
последнюю минуту-полторы убить солдата. Зато было ясно видно,
что кто-то уже почти выполнил свою задачу: два темных предмета
цилиндрической формы прилепились к плотине на уровне воды.
Непонимающим взглядом капитан уставился на них, и вдруг до него
дошло, что эти непонятные предметы несут смерть. Он выпрямился
и пулей помчался на другой конец плотины, выкрикивая не своим
голосом:
-- Радист! Срочно на связь!
Меллори и Миллер вынырнули. Крики, скорее даже вопли
капитана, ясно были слышны в ночной тишине. "Меллори выругался:
-- Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! -- голос его
дрожал от глубокого разочарования.-- Он предупредит Циммермана.
У того будет семь-восемь минут, чтобы отвести танки.
-- Что же теперь?
-- Теперь мы дергаем за эти чертовы шнуры и даем деру.
Капитан подбежал к сторожке, у которой сидели Рейнольдс,
Петар и лежал Гроувс.
-- Генерал Циммерман! -- прокричал капитан.-- Немедленно
свяжитесь с генералом Циммерманом. Передайте ему, чтобы он
срочно отвел танки подальше от моста. Эти чертовы англичане
заминировали плотину!
-- Ну вот и хорошо,-- голос Петара был едва слышен.Все
хорошо, что хорошо кончается.
Рейнольдс уставился на него в полном изумлении. Почти
механически он принял от Петара протянутые им темные очки и,
затаив дыхание, смотрел, как Петар нажал на какую-то кнопку на
задней стенке гитары. Стенка открылась, и гитара мгновенно
превратилась в автомат, хорошо смазанный, в полной боевой
готовности.
Палец Петара застыл на спусковом крючке. Автомат ладно и
привычно устроился в его руках. Темные глаза были прищурены и
смотрели ясно, с холодной уверенностью. Теперь он, Петар, был
хозяином положения.
Солдат, охранявший трех пленников, перегнулся пополам и
умер мгновенно, прошитый очередью. В следующую секунду капрал,
дежуривший в радиорубке, последовал за охранником, не успев
даже снять с плеча свой "шмайссер". Капитан на бегу несколько
раз выстрелил в Петара, но тот уверенно вел свою партию. Не
обращая внимания на пулю, которая пробила ему правое плечо, он
выпустил остаток обоймы в передатчик и упал с пробитым плечом и
раной в голове. Капитан вложил свой все еще дымящийся револьвер
в карман и посмотрел на Петара почти безумным взглядом. В этом
взгляде не было злобы. Он был полон печали и осознания своего
полного поражения. Его глаза поймали взгляд Рейнольдса: с
каким-то удивительным взаимопониманием оба в полном потрясении
покачали головами.
Меллори и Миллер лезли по веревке вверх и были уже опять
почти на уровне вершины стены, когда смолкли последние звуки
стрельбы. Меллори посмотрел на Миллера. Миллер пожал плечами,
как только может пожать плечами человек, взбирающийся по
веревке, и покачал головой, так и не произнеся ни слова. Оба
продолжили восхождение еще быстрее, чем прежде.
Андреа тоже слышал выстрелы, но не имел ни малейшего
представления, что это за стрельба. Вернее, в тот момент он
просто не обращал на нее внимания. Левое плечо горело, как
будто обожженное пламенем, по изможденному лицу струился пот.
Он знал, что еще не прошел и половины пути вверх по лестнице.
Но остановился, почувствовав, что руки девушки, обвитые вокруг
его шеи, слабеют. Тогда он обхватил ее за талию невыносимо
горевшей рукой и продолжал изнурительный подъем. Почувствовал,
что видит все хуже, и подумал: это от потери крови. Левая рука
постепенно немела, и нестерпимая боль начинала охватывать
правую, которая должна была выносить тяжесть их обоих.
-- Оставьте меня,-- в который раз взмолилась Мария.-- Ради
всего святого, оставьте меня! Вы еще можете спастись.
Андреа улыбнулся ей, или ему показалось, что улыбнулся:
-- Вы сами не знаете, что говорите. Моя Мария убьет меня.
-- Оставьте! Оставьте меня! -- она пыталась вырваться и
вскрикнула, почувствовав, как Андреа крепко сжал ее.
-- Мне больно!
-- Тогда перестаньте вырываться,-- сдержанно ответил
Андреа и продолжал свой страшный путь.
Меллори и Миллер благополучно добрались до уже знакомого
места, где в начале расселины был вбит крюк с привязанной к
нему веревкой. Теперь они хорошо видели освещенный огнями
сторожевой пост и в свете этих огней то, что там происходило.
Бесчувственные Гроувс и Петар, разбитый передатчик, два убитых
немецких солдата и так хорошо знакомая гитара, превратившаяся
теперь в автомат,-- все это рисовало такую ясную картину, что
никак нельзя было ошибиться, представляя, что произошло.
Меллори поднялся вверх по расселине еще на пятнадцать футов и
снова посмотрел вниз: раненый Андреа с раненой девушкой,
которая, цепляясь за лестницу левой рукой, пыталась, как могла,
облегчить работу Андреа. Они продвигались вперед, но слишком
медленно. Им не успеть, пронеслось в голове у Меллори. Это
случится со всеми нами, когда-нибудь это должно случиться,
подумал Меллори, но представить, что ждет в самом конце такого
трудного пути неуязвимого Андреа, было просто невозможно, хотя
часто именно то, что невозможно представить, происходит в
действительности.
Меллори вернулся к Миллеру. Он снял с плеча веревку, по
которой они спускались к водохранилищу, связал ее с другой
веревкой, по которой они влезали вверх к расселине, и аккуратно
сбросил на -крышу сторожевой будки. Затем взял "парабеллум" и
приготовился к спуску. В этот самый момент плотина взорвалась.
Взрывы последовали один за другим с интервалом в две
секунды. Детонация 3000 фунтов сильной взрывчатки должна была
быть оглушительной, но Меллори и Миллер прятались глубоко в
расселине, и до них звуки взрывов донеслись приглушенно. Они не
столько услышали взрыв, сколько увидели его. Огромные столбы
воды взметнулись к вершине плотины, и, казалось, после этого
ничего не происходило очень долго. На самом деле прошло секунды
три-четыре. Затем медлен-' но, очень медленно отделилась
огромная центральная часть плотины и так же медленно осела
вниз, в ущелье.
Андреа застыл. Он не услышал звука взрыва, но по тому, как
начала вибрировать железная лестница, понял, что произошло.
Обхватил Марию обеими руками, крепко прижал к лестнице и
посмотрел вверх. Две вертикальные трещины медленно
вырисовывались на стене плотины, и она рухнула вниз, как
подрубленная. В образовавшееся пространство хлынула выпущенная
на свободу зеленая вода Неретвы. Звук рухнувшей тысячетонной
громады должен был быть слышен повсюду, но Андреа не слышал
ничего, кроме грохота воды. Он успел заметить только, как
исчезла под водой взорванная часть плотины и как поверх ее с
невероятной скоростью понеслась в их сторону бурлящая, кипящая
и грохочущая масса освобожденной воды. Этот бешеный поток,
несший камни, обломки бетона, щебень и бог знает что еще,
способен был превратить в кровавое месиво все на своем пути.
Андреа понял, что если девушка в его руках и останется в живых,
то камни, влекомые водой с невероятной силой и скоростью,
мгновенно превратят ее лицо в кровавую маску. Он прижал голову
девушки к своей груди, и сам, спрятав лицо, нагнув голову,
прижался, как мог, теснее к спасительной лестнице, обхватив ее
обеими руками.
Водяной вал накрыл их. Перехватило дыхание. Погребенный
под этим разрушительным зеленым потоком, Андреа продолжал вести
непримиримую борьбу за жизнь. Даже если бы обе руки его были
здоровы, невероятно трудно было бы сопротивляться граду ударов,
посыпавшихся на них. Ему показалось, что руки вырываются из
суставов, и он почувствовал непреодолимое желание разжать их,
отдаться во власть жестокому потоку, который, казалось, крушил
и рвал на части его мышцы и сухожилия. Но Андреа держался.
Стихия пока не могла его сломить. Ломалось другое:
с треском и скрежетом выворачивались железные ступени
лестницы, которая теперь была единственным их спасением.
Лестница гнулась и корежилась, но какие-то опоры чудом уцелели,
и именно за них стальной хваткой продолжал держаться Андреа.
Через какое-то время, которое показалось вечностью, уровень
воды стал снижаться, сила течения ослабевать, совсем немного,
но вполне достаточно, чтобы Андреа это почувствовал и продолжил
путь наверх. Каждый раз, когда ему приходилось менять руку,
хватка ослабевала и, казалось, его должно снести. Но
невероятным усилием воли, со скрежетом зубов, он снова сжимал
своими огромными руками ступени и продолжал двигаться вверх.
Наконец он поднялся выше уровня воды, перевел дыхание и
посмотрел на Марию. Светлые волосы прилипли к ее посеревшим
щекам, темные ресницы закрывали глаза. Ущелье казалось
переполненным доверху бурлящей и пенящейся белыми гребнями
водой, которая сносила на своем пути все без разбора. Вода
рычала, грохотала и мчалась в ущелье со скоростью курьерского
поезда. А может, даже быстрее.
Прошло тридцать секунд после взрыва, и Меллори снова обрел
способность двигаться. Он даже не мог себе объяснить, почему
застыл. Пытаясь рассуждать, решил, что был загипнотизирован
видом провалившейся от взрыва плотины и бешеного потока воды,
почти мгновенно доверху заполнившей ущелье. Но он боялся
признаться самому себе, что гораздо больше потрясен мыслью о
том, что этот поток увлек за собой Андреа и Марию. Конечно, он
никак не мог предположить, что в это время Андреа, по-прежнему
