сжимая в объятиях девушку, преодолевал последние ступени
лестницы у вершины остатков плотины. Меллори ухватился за
веревку и начал спускаться, не обращая внимания на боль и даже
не ощущая ее в ладонях, с которых он сдирал кожу. Он мысленно
называл себя убийцей, убийцей Марии и Андреа. Это он, Меллори,
взорвал плотину, а взрыв унес из жизни его друзей.
Но как только ноги коснулись крыши сторожевой будки, он
увидел привидения. Именно привидения. Такими ему показались
Андреа и бесчувственная Мария на вершине лестницы. Меллори
понял, вернее, почувствовал, что Андреа не в силах больше
двигаться. Он ухватился за последнюю ступень и пытался,
очевидно, уже не в первый раз, но безуспешно взобраться на нее.
Силы его покинули.
Меллори был не единственным, кто увидел Андреа и девушку.
Капитан охраны и один из его помощников застыли от изумления,
глядя на появляющуюся голову Андреа. Стоящий рядом солдат
опомнился первым и поднял автомат. Меллори не мог отпустить
веревку, да и не успел бы вытащить свой "парабеллум". На помощь
подоспел Рейнольдс. Он, как кошка, одним прыжком бросился на
солдата и дернул на себя ствол его автомата. Произошло это как
раз в момент выстрела. Рейнольдс умер мгновенно. Двумя
секундами позже смерть настигла охранника от выстрела Меллори,
который уже спустился на крышу. Затем он направил ствол своего
пистолета на капитана и солдата, стоящего рядом.
-- Бросайте оружие.
Они подчинились. Меллори и Миллер спрыгнули с крыши будки,
и, пока Миллер держал немцев на прицеле, Меллори бросился к
лестнице и помог выбраться Андреа и Марии. Он посмотрел на
серое, изможденное лицо Андреа, на его ободранные ладони, на
левый рукав, насквозь пропитанный кровью, и спросил:
-- Где это ты пропадал столько времени, черт возьми?
-- Где? -- тихо откликнулся Андреа.-- Сам не знаю.-- Он
стоял, еле держась на ногах, но возвышаясь над всеми своей
огромной фигурой. Затем провел рукой по глазам и попытался
улыбнуться:
-- Задержался, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем.
Генерал Циммерман все еще находился в своей машине,
стоящей у парапета неретвинского моста. Он снова поднял к
глазам бинокль. Но в первый раз за все время посмотрел не на
запад и не на север. Он смотрел на восток, в ту сторону, где
находилось ущелье. Через некоторое время повернулся к
адъютанту. На лице за одну секунду сменилось несколько
выражений -- растерянности, непонимания и, наконец, страха.
-- Вы слышали? -- спросил он.
-- Слышал, герр генерал.
-- И сейчас слышите?
-- Слышу, так точно.
-- Что же это, во имя господа бога, может быть? -- Он
слышал, как нарастающий страшный грохот заполняет постепенно
все пространство вокруг,-- Это не гром. Звук гораздо сильнее. И
продолжительнее. А что значит этот ветер со стороны ущелья? --
генерал уже едва мог слышать свой собственный голос из-за
раскатов, доносящихся со стороны ущелья, с востока. -- Плотина!
Неретвинская плотина! Они ее взорвали! Немедленно уезжаем
отсюда,-- крикнул он водителю.-- О, господи, да скорее же!
Машина дернулась и помчалась вперед. Но было слишком
поздно. Слишком поздно для генерала, слишком поздно для его
танков, рассредоточенных вдоль берега, слишком поздно для двух
отборных дивизий, готовых погубить семь тысяч
фанатиковпартизан, засевших в Клети Зеницы. Огромная стена воды
многометровой высоты, с сокрушительной силой поднимая вверх
огромные камни и выворачивая с корнем гигантские деревья,
выплеснулась из пасти ущелья.
К счастью для солдат Циммермана, страх смерти и сама
смерть настигли их почти одновременно. Мост через Неретву
вместе с машиной самого Циммермана были сметены в одно
мгновение. Огромной мощности поток накрыл танки и тысячи
солдат. Когда стихия угомонилась, на берегах реки едва можно
было обнаружить признаки жизни. Однадве тысячи солдат, успев
подняться выше по склону, обеспечили себе, хоть и на короткое
время, передышку, но две трети армии исчезли сколь мгновенно,
столь и безвозвратно. За минуту, не более, все кончилось.
Немецкие танковые дивизии были уничтожены. А смертоносный поток
воды продолжал нестись дальше, сметая на своем пути все.
-- Молю Бога, чтобы никогда не увидеть ничего подобного,--
генерал Вукалович опустил бинокль и посмотрел на полковника
Янци. Взгляд его не выражал ни радости, ни удовлетворения.
Только усталость и сострадание.
-- Человек не должен умирать такой страшной смертью, даже
если это твой враг.-- Он помолчал, потом продолжил: -- Мне
кажется, небольшая часть пехоты смогла спастись. Позаботьтесь о
них, полковник.
-- Я о них позабочусь,-- угрюмо произнес Янци.-- Этой
ночью убитых больше не будет, будут только пленные. И никто
больше не будет стрелять. Первый раз в моей жизни, должен
признаться, я не рвусь в бой.
-- Тогда я вас оставляю,-- генерал устало улыбнулся.-- Мне
предстоит деловое свидание. На неретвинской плотине или,
скорее, на том, что от нее осталось.
-- С тем самым капитаном Меллори?
-- С тем самым. Мы сегодня отбываем в Италию. Судя по
всему, мы были несправедливы к этому человеку. Как вы думаете,
полковник?
-- Лично я никогда в нем не сомневался,-- твердо произнес
Янци.
Вукалович улыбнулся и повернулся, чтобы уйти.
Капитан Нойфельд с перебинтованной головой стоял,
поддерживаемый двумя солдатами, в лощине, спускающейся к
Неретве. Он неотрывно смотрел, охваченный ужасом и все еще не
веря своим глазам, на то место, где раньше было ущелье. Теперь
не более чем в десяти метрах, под его ногами, с огромной
скоростью несся все разрушающий на своем пути поток. Он
медленно покачал головой. Постепенно до него стал доходить
смысл того, что произошло,-- это полное и окончательное
поражение. Он повернулся к молодому солдату. Лицо солдата, как
в зеркале, отражало мысли Нойфельда.
-- Возьмите двух лучших лошадей и скачите к ближайшему
штабу вермахта к северу от ущелья Зеницы. Сообщите им, что
войска генерала Циммермана снесены потоком. Точно мы в этом не
уверены, но предполагаем. Скажите им, что долина Неретвы -- это
долина смерти, и никого не осталось, чтобы защитить ее.
Передайте, что союзники могут хоть завтра начать вторжение и ни
одного встречного выстрела произведено не будет. Скажите им,
чтобы они немедленно передали это сообщение в Берлин. Вы
слышите меня, Линдеман?
-- Так точно, герр гауптман.-- По выражению лица Линдемана
Нойфельд понял, как мало тот воспринял из его слов, но
чувствовал себя слишком усталым, чтобы повторять распоряжение.
Линдеман вскочил в седло, взял под уздцы другую лошадь и
поскакал вперед вдоль железнодорожного полотна.
Нойфельд проводил его почти отсутствующим взглядом:
-- Ты можешь уже не спешить, мой мальчик.
Второй солдат услышал эту сказанную почти шепотом фразу,
но не понял смысла.
-- Простите, герр гауптман? -- переспросил он.
-- Слишком поздно,-- Нойфельд низко опустил голову.
Меллори посмотрел в сторону ущелья, в котором все еще
бушевала вода, посмотрел на остатки неретвинской плотины и
перевел взгляд на мужчин и женщину позади себя. У него не было
сил говорить.
Андреа, весь в ушибах и синяках, с наспех перевязанной и
все еще кровоточащей рукой, вновь демонстрировал чудо
перевоплощения: посмотрев на него, никто не посмел бы сказать,
что еще десять минут назад этот человек был на грани смерти. Он
держал на руках по-прежнему бесчувственную Марию. Девушка
приходила в себя, но очень медленно. Миллер заканчивал
бинтовать Петара. Его раны позволяли надеяться на лучшее. Затем
он обернулся к Гроувсу. Несколько минут внимательно осматривал
его, затем поднялся.
-- Мертв? -- спросил Меллори.
-- Мертв.
-- Мертв,-- повторил Андреа, горько усмехнувшись.-- Он
мертв, этот мальчик, и поэтому мы живы.
-- Он был обречен,-- произнес Миллер.
-- И Рейнольдс,-- голос Андреа звучал невыразимо устало.--
Он тоже был обречен. Что ты ему сказал сегодня, мой дорогой
Кейт? Что надо жить сегодняшним днем? Вот он и прожил этот
день, вернее, ночь. В эту ночь он спас мне жизнь -- дважды. Он
спас жизнь Марии. Он спас жизнь Петара. Но он не смог спасти
свою. Мы умнее, мудрее, опытнее и старше. И вот старые остались
в живых, а молодые ушли из жизни. Так было уже много раз. Мы
смеялись над ними, оскорбляли их своим недоверием, потешались
над их молодостью и неопытностью...-- Неожиданно нежным жестом
он убрал с лица Марии светлые волосы, и она улыбнулась ему.-- А
в конце концов они оказались лучше, чем мы...
-- Может быть, они и были лучше,-- откликнулся Меллори. Он
посмотрел на Петара и грустно покачал головой: -- Мертвы трое
-- Гроувс, Рейнольдс и Саундерс. Погибли, так и не узнав, что
Петар был руководителем британской разведки на Балканах.
-- Им многое не суждено было узнать,-- Миллер провел
рукавом по глазам.-- Так люди и умирают, ничего не узнав, так и
умирают.
ЭПИЛОГ
Вновь капитан Дженсен и генерал-лейтенант британской армии
находились в штабе, в Термоли. Но на этот раз они не ходили
нервно из угла в угол. Время переживаний закончилось. Они,
конечно, выглядели усталыми, черты их лиц потемнели и
заострились. Но напряжение исчезло, тревога тоже. Если бы они
не сидели, удобно устроившись в мягких креслах, а ходили по
комнате, можно было бы подумать, что разрабатывается новая
операция. В руках они держали бокалы.
Дженсен сделал глоток виски и улыбнулся:
-- Я думал, место генерала -- впереди войска.
-- Не в этот раз, капитан,-- мягко отозвался генерал.-- В
1944 году мудрые генералы остаются позади своего войска, далеко
позади. Кроме того, танковые дивизии движутся с такой
скоростью, что я вряд ли смог бы их догнать.
-- Неужели так быстро?
-- Быстро, но, конечно, не так, как австрийские и немецкие
дивизии, которых спешно перебрасывают с линии Густава к
югославской границе. Вот те движутся действительно очень
быстро.-- Генерал позволил себе большой глоток и удовлетворенно
улыбнулся.-- Полный разгром. Окончательный и бесповоротный. В
общем, можно сказать, ваши люди потрудились на славу.
Оба, генерал и капитан, повернули головы, услышав
деликатный стук в дверь. Затем тяжелая, обитая кожей дверь
открылась и вошел Меллори, а следом за ним Вукалович, Андреа и
Миллер. Все были небриты и выглядели так, как будто не спали
неделю. У Андреа рука была на перевязи.
Дженсен встал, осушил свой бокал, поставил его на стол и
произнес, обращаясь к Меллори, бесстрастным тоном:
-- Много крови пришлось пролить? Меллори, Миллер и Андреа
переглянулись. Последовало долгое молчание, затем Меллори
произнес:
-- Иногда приходится это делать.
Петар и Мария, взявшись за руки, лежали бок о бок на
сдвинутых вместе кроватях в военном госпитале в Термоли. Вошли
Меллори, Миллер и Андреа. Впереди всех шел Дженсен.
-- Прекрасные отзывы о вас обоих. Был рад это услышать. Я
привел ваших друзей... Наверное, вам надо проститься.
-- Что за порядки в этом госпитале? -- возмутился
Миллер,-- Где армейская честь и мораль? У них что, нет
отдельных палат для мужчин и женщин?
-- Они уже два года женаты,-- улыбнулся Меллори.-- Разве я
забыл тебе сказать?
-- Конечно, не забыл,-- снова возмутился Миллер.-- Это
просто выскочило у тебя из головы.
-- Говоря о женитьбе...-- Андреа откашлялся и начал
